Он рассказал управляющему свою идею. Против ожидания Маркова, старый мастер встретил его открытие хладнокровно:
— Гм! Жернова?.. Это для меня не новость.
— Как — не новость? — вскипел Егор. — Что же ты молчал?
— Да о чем говорить-то? Про жернова я еще от отца слыхал, когда мальчонкой был. Пользовались ими в старину, лет полета тому назад, а может, и побольше…
— Ну и что же?
— А потом бросили!
— По какой причине?
— Этого я тебе точно не скажу, Егор Константиныч, я тогда несмышленыш был. Главная причина, пожалуй, та, что очень часто смесь под жерновами взрывалась…
— А какое качество пороха было?
Бушуев рассмеялся:
— Эк, спросил тоже — качество! Да об ту пору никаких качеств и не знали и пороха совсем не испытывали…
— Как же это?
— Очень просто: пыхает при поджоге, и ладно. В пушку заложил, пальнул, летит ядро — хорошо! А иной раз и не летит, а только в стволе пшик послышится…
Бушуев, а за ним и Марков захохотали.
— Вот потому-то я про жернова и молчал. Думал — раз это дело знали, да бросили, стало быть, ничего оно не стоит.
Но сообщение Бушуева не расхолодило Егора.
— Не так это, друг любезный Елпидифор Кондратьич! Верно, без уменья в старину жерновами пользовались. А по моему расчету должно это хорошо получиться.
— Ну что ж! — согласился Бушуев. — Попробовать можно.
— Чутошные[215] жерновки у нас найдутся?
— У нас-то нет, надо у соседа, мукомола, поспрошать.
Маленькие жернова были найдены. Марков гладко обточил их. Первую размалывающую установку он устроил в ящике из толстых березовых досок, выпустив наружу вал, которым можно было вращать верхний жернов — бегун. Он сделал маленькое смотровое окошечко и хотел его застеклить, но Бушуев отговорил:
— Ежели внутри взорвется, то нам осколками глаза выхлестнет. Лучше мы с тобой поставим слюду.
Для первого опыта было взято несколько золотников смеси. С замиранием сердца начал Егор крутить вал, чутко прислушиваясь к шороху жерновов. Бушуев смотрел в окошечко.
— Э, Егор Константиныч, — заявил он через пять минут, — вся смесь с лежня[216] осыпалась.
Пришлось перестраивать установку. Нижний жернов Марков сделал в виде чаши, которая не давала смеси высыпаться из-под бегуна.
С таким приспособлением дело пошло на лад. Но через полчаса кручения внутри ящика ударило, и в воздухе разнесся острый запах пороховой гари.
Изобретатели печально взглянули друг на друга.
— Взорвало! — вздохнул Марков.
— Я ведь тебе говорил…
Установку разобрали, почистили. Новую порцию взяли меньше — взрыв произошел через час после начала опыта.
— Так у нас ничего не выйдет, Елпидифор Кондратьич, — заявил Марков. — Ведь когда в ступках смесь толчем, то ее смачиваем. Надо смачивать и здесь. Сухое вещество всегда будет взрываться.
Работы снова прекратились. Егор приспособил лейку, из длинного и узкого носика которой падали одна за другой капли воды. Частоту падения капель можно было регулировать, наливая в лейку больше или меньше воды. Оставалось путем опытов установить количество воды, потребное для смачивания. Если давали воды слишком много, получалась темная грязь, которая просачивалась через все щели кожуха. При недостаточном количестве воды смесь взрывалась.
По настоянию Бушуева, опыты производились в особом амбаре, под величайшим секретом.
Долгими, кропотливыми опытами изыскатели подошли к правильной подаче воды на жернова. Но однажды их постигло несчастье. Носик лейки, выпускавший воду, засорился, и ни Марков, ни Бушуев этого не заметили. Они как раз заложили порядочную порцию смеси и с нетерпением ожидали результатов. Марков крутил вал, а Бушуев подошел его сменить. И в это время внутри ящика трахнуло, и он разлетелся. Марков упал, чувствуя сильную боль в левой руке; около него лежал ошеломленный Бушуев; из раны на лбу у старика бежала кровь.
Жернова внутри ящика разлетелись в куски, и вся установка была разрушена. Превозмогая боль, Марков и Бушуев сбросили обломки в подвал, навели кое-какой порядок и только потом вышли.
— Чего толпитесь? — сурово крикнул Бушуев на собравшихся рабочих. — Али никогда взрывов не видали? Ну, пыхнуло, ну, покорябало нас, а работу из-за этого резон бросать? Марш по местам!
Левая рука у Егора Маркова оказалась переломленной, и это вызвало порядочный перерыв в работе. Но время не пропадало даром. Марков обдумывал до мельчайших деталей будущее оборудование.
Ему пришла в голову хорошая мысль: заменить каменные жернова медными, налитыми внутри для тяжести свинцом.
— Это будет лучше, — объяснял он товарищу по опытам. — От каменных жерновов при вращении получается пыль, коя ухудшает свойства пороха; да и шероховаты они чересчур: удары неровностей дают искорки, и ежели смесь недостаточно смочена, она сразу взрывается.
Пока Егор болел, Бушуев энергично действовал, несмотря на просьбы жены и детей сидеть дома и лечиться. С плотно обвязанной головой, он разъезжал с мельницы в город и обратно в постоянных хлопотах. Он заказал два жернова и, чтобы это получилось совершенно секретно, сдал заказ на бегун одному литейному заводу, а на лежень — другому.
Через месяц опыты возобновились.
После четырех-пяти часов вращения (это теперь производилось силой воды) получался порох, все частички которого в результате окончательной обработки были одинаково тверды и плотны и отливали одним и тем же синевато-черным блеском.
— Можно теперь и к царю идти! — заявил пылкий Бушуев.
— Рано… рано… — говорил Егор. — Надо до настоящего дела довести, чтобы потом стыдиться не пришлось. Выждем время, пусть наш порох полежит. Узнаем его стойкость.
Снова пробы пороха помещались в разные условия, выдерживались в сухих и сырых местах. Потом их испытывали.
Егор совершенствовал конструкцию мельничной установки, составлял разные сорта пороха.
* * *
Ракитин приехал на сестрорецкую пороховую мельницу — узнать, что удалось сделать Маркову.
— А ты чего добился? — спросил Егор.
Иван Семеныч сознался, что его переговоры со Шмитом оказались безуспешны.
— Сколько денег истратил на него, треклятого, а все ни к чему…
— Ну, так я, брат Ванюша, большего достиг!
— Да что ты? — глаза Ракитина засияли надеждой. — Неужто секрет открыл?
— Вот то-то и есть, что открыл!
— Своим умом, значит, дошел?
— Конечно, своим.
— Егорша, бога ради, успокой мое нетерпение!
Напрасно Елпидифор Кондратьич дергал Маркова за рукав и предостерегающе мигал ему: простодушный механик все рассказал Ракитину.
Иван Семеныч несколько минут сидел молча, оценивая всю важность сделанного товарищем открытия.
— И ты уверен, что этот самый секрет и скрывает иноземец? — радостно спросил он.
— Голову на отсечение даю.
— Хо-хо! — Ракитин сорвался с места. — Так я же теперь покажу ему, хвастунишке голландскому!
— Иван Семеныч! Что ты хочешь делать? — в отчаянии вскричал Бушуев.
— Что? Сейчас поеду в Питер и всю правду-матку в бесстыжие глаза ему выброшу! Пускай не издевается над русскими людьми!
— Иван Семеныч! — взвыл Бушуев. — Ты нам все дело испортишь!
Но Ракитин сердито отбросил удерживавшую руку Елпидифора Кондратьича, выбежал вон, вскочил в повозку и крикнул кучеру:
— Гони в Питер!
Когда его тройка скрылась из виду, Бушуев повернулся к механику:
— Настряпал ты дел, Егор Константиныч! Как я тебя просил молчать!.. Ведь теперь Шмит нас обскачет…
— А нам какое горе?
— Ах, непонятный ты человек, Егор Константиныч! — сердито мотнул головой Бушуев.
Всю дорогу Ракитин разгорался яростью. Подъехав к дому Шмита, он ворвался в прихожую, оттолкнув загородившего дорогу слугу. На шум выбежала жена Шмита Елена.
— Что вам нужно, мингер Ян? — тревожно спросила она.
— Видеть вашего мужа.
— Он спит.
— Мы его разбудим!
Лицо Ракитина выражало такую уверенность в неотложности его дела, что Елена провела посетителя в спальню мужа.
Голландец спал очень чутко: легкий скрип двери сразу разбудил его.
Питер, увидев русского, рассердился:
— Опять явился выманивать у меня секрет?
Иван Семеныч дерзко расхохотался ему в лицо:
— Секрет?! Ха-ха-ха! Нет больше секрета!
— Как — нет секрета? — Озадаченный мастер приподнялся на постели и с недоумением посмотрел на сияющее лицо Ракитина. — Кто вам его открыл? Гессель?
— Без немцев обошлись! — приплясывал Ракитин. — Сами, своим умом дошли!
Шмит сразу успокоился. Он решил, что русский его морочит.
— Рассказывайте сказки кому-нибудь другому.
— А, не веришь? — взъярился Иван Семеныч. — Так я тебе скажу одно только словечко: жер-но-ва!
Лицо Шмита исказилось. Он слабо прошептал:
— Жернова?..
— Да-с, жернова, жернова, жернова! — торжествующе ревел Ракитин.
