Вообще-то, в душе я надеюсь, что эта встреча принесет мне что-то. Все-таки паспорт и трудовую просто так никто не просит принести. Так что пахнет работой, а что такое работа в понятии Жоры Степановича, я уже уяснил. И такая работа меня устраивает. Потому что ему главное не то, что и как я буду делать, а тот факт, что мне можно доверять и я понимаю все с лету.
– Извини! – звучит его голос за спиной.
Оборачиваюсь. Гладко выбритый, свеженький, с запахом одеколона и зубного эликсира.
– Давно ждешь?
– С восьми.
– Отлично. Пошли!
И он ведет меня по переулку мимо пушек, украшающих тротуар возле Дома офицеров. Поворачиваем направо, заходим в подъезд дома сталинской постройки.
Маленький, тесный лифт поднимает нас на шестой этаж.
Обшарпанная двустворчатая дверь, по обе стороны которой прыщиками налеплены звонки. Типичная коммунальная квартира.
Жора Степанович игнорирует десяток звонков и просто стучит по двери ладонью. Два раза.
Половинка двери открывается, и я понимаю, что дверь – это камуфляж. Потому что за дверью пахнет огуречным лосьоном, свежей краской и паркетным лаком. Здесь недавно прошел ремонт.
Девушка, затянутая в джинсы, украшенная сверху модной кофточкой и короткой мальчишеской стрижкой, ведет нас по белому коридору. Открывает дверь в уютный кабинет. Усаживает за полированный стол. Спрашивает: «Чай? Кофе?»
– Кофе! – выдыхаю я.
– Минералка есть? – спрашивает Жора Степанович.
Она кивает. И выходит. А я смотрю на два портрета, украшающие белую стенку: Тарас Шевченко и президент Кравчук. Поэт, мечтавший о свободной Украине, и политик, ставший лицом этой свободы. Тут же в голове странные параллели возникают. Или даже антипараллели. Обшарпанная дверь с множеством звонков – камуфляжный фасад, прячущий за собой последствия евроремонта. Это конспирация, понятно. Только почему внутри конспиративной квартиры висят «правильные», номенклатурные и созвучные истеблишменту портреты? Что это? Вторая власть? Или ее тайные механизмы?
– Ты чего волнуешься? – спрашивает Жора Степанович.
– Я?
– Ты-ты!
Я задумываюсь. Прислушиваюсь к температуре своих мыслей, к их ритму. Нет, вроде все спокойно у меня внутри и в голове никакой паники. Вопросы возникают, это понятно. Но чего волноваться?
– Ваш кофе, – девушка ставит передо мной чашечку на блюдце.
Жора перехватывает у нее стакан с минералкой.
Теперь наше молчание вполне оправданно. Кофе слишком крепкий и не слишком сладкий, но не звать же ее назад.
– О! Вы раньше меня! – весело на ходу бросает мужчина в длинном черном пальто. За ним снова видна девушка в джинсах и кофточке.
Он сбрасывает пальто, шарф и пыжиковую шапку на ее протянутые руки и усаживается к нам за стол.
Лицо-заготовка. Без выражения, без улыбки, но с готовностью мгновенно принять любое выражение. Я его где-то видел. Только где?
– Ну вот, – говорит он Жоре Степановичу. – Все по плану. Ремонт отличный. Оргтехнику привезут завтра. Можем приступать.
Жора Степанович вытаскивает из кармана пиджака портмоне, извлекает из него паспорт и протягивает хозяину кабинета. Потом переводит взгляд на меня. Я понимаю, чего он ждет. Выкладываю на стол свой паспорт и трудовую.
Хозяин кабинета крутит в руках мою трудовую. Потом протягивает ее мне обратно.
– У нас отдела кадров пока нет, так что потом запишем. Оклад триста баксов в месяц в конверте и двадцать по ведомости. Согласен?
Я киваю.
– Рабочий день с десяти до пяти, иногда на выезде, иногда в выходные. Согласен?
– Да.
– Завтра будут готовы визитки. ФИО запишем по паспорту, телефон только служебный. Ясно?
– Ясно, – говорю я и вспоминаю это говорящее лицо – это один из тех четырех гостей, которых мы обслуживали с Юликом и Славиком ночью, совсем недавно, перед продажей клуба-ресторана. Точно! Это один из них!
– Тогда на сегодня свободен. Завтра в костюме и с галстуком к десяти быть здесь. Вера покажет кабинет, – он махнул рукой себе за спину.
«Ага, – понял я. – Значит, ее зовут Вера!»
С шестого этажа я спускаюсь пешком мимо страшных обшарпанных дверей, тоже увешанных гроздьями дверных звонков.
«Интересно, – думаю я. – Это настоящие коммуналки или такие же, как та, наверху?»
На улице накрапывает дождь. На часах только девять утра. Я захожу в «кулинарию» напротив Дома офицеров, заказываю чай и котлету без хлеба. И думаю. Точнее, пытаюсь сообразить: кем это меня приняли на работу? Оклад понятен, рабочий день определен. А что надо делать – не сказали! Смешно! Но ничего страшного, завтра скажут. Ясно только, что работа будет не грязная, если уж на нее надо приходить в костюме и с галстуком. Кстати, надо купить галстук!
Киев. Ноябрь 2004 года. Воскресенье.
За последнюю неделю Жанна появлялась у нас только дважды. Правда, Светлана куда-то пропадала пару раз и возвращалась довольно поздно, около одиннадцати. Но я ее не донимал расспросами. Она все еще была не в себе. На ее трюмо я время от времени видел то поляроидные портретики наших малышей, то локоны их волос в прозрачных маленьких пакетиках, то пластмассовые браслетики, на которых имена Oleg и Vera, написанные латиницей, смотрелись теперь особенно грустно.
Светлана поднималась обычно около десяти. До этого момента по выходным я спокойно хозяйничал в квартире, делал себе завтрак, варил кофе. Жизнь продолжала наигрывать нам некую меланхолическую мелодию, а мы ее слышали и слушали. По отдельности. Может, у каждого из нас была своя мелодия, но обе они не отличались веселостью и задором. Обе они прочитывались на лицах. Я прочитывал ее на лице Светланы, а она, должно быть, на моем.
Я привык к диванчику в своем кабинете. Мне нравилось утыкаться лицом в стенку, занавешенную венгерским ковром, на котором был изображен книжный шкаф со старинными толстыми книгами. Было что-то забавное в этих двух противоположных стенках моего кабинетика. Словно книги из книжного шкафа смотрели на групповой портрет своих предшественниц, стоящих на полках старинного шкафа. А может, они думали, что там, на противоположной стене, висит огромное зеркало, в котором они отражаются? Детские, слегка озорные фантазии иногда освежали мою голову, мое воображение. Я даже попробовал несколько дней назад проверить: сколько книг в своей библиотеке я действительно прочитал. На пяти полках набралось от силы шесть, из них четыре я прочитал лет двадцать назад. Нет, я считал себя начитанным. Я покупал толстые журналы, и российские, и наши, садился или в туалете, или на кухне и листал их с искренней жадностью. Но только рассказы мне удавалось иногда дочитать до конца. Длинная проза сразу настраивала на печальный лад, да и вся эта проза была пропитана таким пессимизмом, что мне хотелось найти того или иного автора и дать ему денег, чтобы он хоть раз более жизнерадостно посмотрел на окружающий мир!
А за окном падал снег. Первый снег этого года. Хорошо, что он пошел в воскресенье. Воскресенье само по себе день особенный, праздничный. А тут крупные хлопья, опускающиеся вниз плотной стеной мимо окон моего тринадцатого этажа.
На часах 9.45. Светлана еще спит, но вот-вот она откроет глаза.
И я, глядя на снег через кухонное окно, думаю о ней. Поворачиваюсь к плите, варю для нее кофе. Мне хочется, чтобы этот день начался для нее радостнее, чем прежние. Я хочу, чтобы она улыбнулась. Пускай ноябрь – месяц осени, но ведь снег за окном. А раз снег, то зима. Смена времени, смена сезона. Наши дети умерли осенью, а теперь зима. Значит, прошло какое-то время. Может, зима отвлечет ее, вернет ее, Светлану, мне?
Я наливаю кофе в тонкий мейсенский фарфор, ставлю чашечку с блюдцем на поднос. Туда же маленький молочник. Кофе она пьет без сахара.
– Доброе утро! – говорю я в приоткрытую дверь спальни.
Она лежит, глядя в потолок, но при моих словах поднимает голову и улыбается. Да, улыбка у нее не та, что прежде. Но все-таки это улыбка. Грустная, уставшая, тихая, как детский шепот.
– Кушать хочешь?
Она отрицательно качает головой.
– Я схожу за газетами и сразу назад, – говорю я.
Она кивает.
На улице приятный морозец. Проклятая осень позади. Я вышел без шапки, и снежинки покалывают меня своим холодком, опускаясь на лоб, на нос, на коротко остриженные волосы.
Чтобы купить газеты, надо перейти на другую сторону бульвара. Машин удивительно мало. Но, впрочем, ничего удивительного. Воскресенье!
Все газеты в киоске вчерашние, субботние. Воскресных газет у нас еще не издают. Но ведь вчера я газеты не читал. И я набираю все, что есть. И оглядываюсь по сторонам, рассматриваю сквозь празднично-свадебную вуаль снега знакомые окрестности. Взгляд мой останавливается на витрине кафе. Я туда никогда не заходил, да и не зашел бы в нормальный день. Уж очень это кафе будничное и с виду неопрятное. Но сегодня у меня другой настрой, сегодня я прощу этому заведению все, кроме плохого кофе.
