– Нам надо уехать! Тина, собирайся! Через полчаса нас здесь уже не должно быть!
– Почему такая спешка? – удивилась она.
– Мы же подвергаем опасности всех остальных! Ты что, не понимаешь?
– Куда ты собираешься ехать? – спросил Никита.
Никто не заметил, как он вошел в кухню. Так же, как не замечали и Элину, тихо плачущую в уголке. Она погрузилась в свое горе и отстранилась от всех, оставшись наедине со своей несбывшейся любовью, чтобы оплакать ее, обмыть слезами и попрощаться, теперь уже навсегда.
Сиур не сразу увидел Никиту, и тому пришлось повторить свой вопрос чуть громче.
– А! Это ты… Думаю, мы уедем в лесной дом, к Горскому. Они уже знают?
Никита кивнул.
– Сергей позвонил час назад, и я ему все рассказал. Он вас ждет.
– Нас?! А вы что, остаетесь?
– Нам всем грозит одинаковая опасность… Тебе чуть большая. Поэтому ты вправе сам принимать решение, что вы с Тиной будете делать.
– Я понял, – сказал Сиур, устало опускаясь на стул. – Что ты посоветуешь?
Некоторое время все сидели в полном молчании. Никита думал. Наконец, он пришел к какому-то выводу.
– Нам нельзя разъезжаться! – сказал он твердо. – Что бы ни происходило, мы должны держаться все вместе, или, хотя бы, поблизости. Но меры предосторожности, конечно, принять необходимо. Я сказал Горскому, чтобы они с Лидой ехали в Москву. У тебя есть место, где они могли бы остановиться?
Сиур подумал о недостроенном коттедже. И они с Тиной, и Горский, и Лида – все могут пожить там. Все равно, необходимо отвезти туда вторую рубиновую серьгу. Здесь она оставаться не может. Слишком опасно!
– У меня есть такое место, – ответил Сиур. – Недалеко. Вы с Валерией поедете?
– В этом нет необходимости…пока. Элина тоже останется с нами, и Вадим пусть побудет в Москве.
– Я тоже ехать не могу, – вздохнула Людмилочка. – Дети, Костик и собака! Их не бросишь! К тому же хочу выяснить, почему горит свет в окнах бывшей квартиры Альберта Михайловича.
– Там кто-то поселился? – спросил Сиур. Заявление Людмилочки сразу насторожило его. – Ты уверена?
– Ладно, это мы узнаем, – успокоил его Никита. – Вам действительно стоит на время скрыться. И спрятать рубин. За камень отвечаешь головой!
Сиур кивнул, усмехаясь.
– Разумеется! Хорошо, тогда мы с Тиной едем.
– Выпьем «на посошок»?
Они присели вокруг стола, тесно и близко, чувствуя локтями друг друга. Элина перестала всхлипывать и тоже выпила. Мужчины остались на кухне покурить, а Людмилочка помогла Тине собраться.
– Все! – выдохнула она, целуя подругу. – С Богом! Будьте осторожнее!
– И вы.
Когда Сиур помогал Тине сесть в машину, подъехал Влад. Они обнялись. Влад долго стоял и смотрел вслед удаляющимся красным огонькам. Повалил снег. За всеми перипетиями и волнениями, никто не обратил внимания, как ясное небо заволокло тучами, и снегопад показался чудом, белым и хрустально тонким занавесом между небом и землей, между прошлым и будущим, между жизнью и смертью…
Завтракали они поздно. Солнце начинало припекать, нагоняя лень и приятную истому. Снег таял, и мокрые горы ярко блестели. По скалам бежали ледяные потоки. Голые дубовые кусты стояли мокрые, с черных веток капало.
Шарль сорвал веточку тиса, принес к костру.
– Это тебе!
Он протянул веточку Мари, которая прикрыла глаза, подставив лицо солнцу. Ее светлые волосы еще больше выгорели, а на носу проступили едва заметные веснушки.
Отбившийся от своей группы турист с интересом наблюдал, как Шарль пытается ухаживать за Мари. Он был готов нести не только ее рюкзак, но и ее саму взять на руки и тащить через горные перевалы.
– Хватит валяться! – весело крикнул проводник, принимаясь тушить догорающий костер. – Пошли! Нам до темноты надо добраться во-о-он туда!
Он показал рукой вдаль, на рыжие склоны Альп, изборожденные трещинами, с крутыми, отвесными обрывами и глубокими ущельями.
Солнце припекало все сильнее, нагревая камни, от которых шел пар. Теперь туристы шли между наваленных друг на друга глыб, выбирая удобные места: Шарль впереди, за ним Мари, с которой он глаз не спускал, за ними следом все остальные. Новый член группы старался не отставать, ему хотелось быть поближе к Мари. Интересно, о чем это говорит ей проводник? Он будто приклеился к девушке!
Мари не могла избавиться от чувства тревоги. Что это с ней? Погода прекрасная! Ее тело в превосходной физической форме; все мышцы поют, радуясь движению, голова ясная и светлая, а в сердце… будто притаилась черная тень, от которой ни с того, ни с сего, стынет кровь в жилах. Неужели, это все сны? Ален Шаррон исчез из ее жизни, но не из сознания. Он продолжает приходить к ней по ночам, навевая эротические сновидения с привкусом смерти. Ей снилось, будто ее муж – режиссер, а она актриса, которая снимается в сценах гибели, насилия и катастроф. Вокруг бледные, застывшие лица-маски, залитые кровью тела, осыпанные белыми цветами, – розами, гвоздиками и лилиями… Среди них Мари видит себя, безжизненную и холодную, с синевой в уголках глаз и вокруг губ. Ален нежен с ней, он ласкает ее мертвое тело, целует ее твердые губы. На ее лицо падает что-то горячее… Что это? Он плачет? Не может быть! Она привыкла видеть его ликование и восторг при подобных сценах! Он обожает их придумывать, обставлять и украшать, чтобы потом упиваться великолепием и пышностью, уже чуть тронутыми тленом…
– Осторожней!
Голос Шарля вывел ее из задумчивости. Черт! Нашла время вспоминать сны!
Становилось жарко. Склон все круче уходил вверх. Ее нога скользнула, и только руки Шарля помогли удержаться и не упасть.
– Делаем привал! – крикнул проводник, оглядываясь назад и подавая знаки отстающим, чтобы быстрее подтягивались.
Оказывается, уже полдень! Мари показалось, что они идут полчаса, не больше. У нее слегка закружилась голова. Наверное, от солнца. Они остановились на небольшой ровной площадке, покрытой жестколистным кустарником. Недалеко журчал ручей. Внизу была видна холмистая долина, заросшая горной сосной. Изредка кричали орлы.
Шарль и двое туристов начали разжигать костер. Запахло горелыми сучьями, просыхающей от огня землей. Мари совсем не хотелось есть. Новый член группы подсел к ней, заговорил о красоте альпийских лугов, которые зимой становятся бурыми и служат пастбищами для диких коз.
– Летние Альпы – наслаждение для глаз! – с чувством говорил он. – Давайте познакомимся, – меня зовут Рене. А вас Мари!
– Да.
Она улыбнулась через силу. Рене показался ей подозрительным. У него был неприятный, ускользающий взгляд, бледное лицо и длинные черные волосы, собранные сзади в хвост. Худощавое телосложение не мешало ему легко передвигаться на горных тропах, а тяжелого рюкзака за плечами он как будто вовсе не ощущал.
Группа Шарля не собиралась штурмовать вершины, – это была скорее прогулка. В этом месте горы были живописны и легкопроходимы, перевалы удобны, а тропы хорошо изучены. Альпинистское оборудование взяли с собой больше для развлечения и тренировок, нежели для серьезных подъемов. Но из-за того, что приходилось нести палатки, спальные мешки и продукты, груза набралось много. Шарль вытащил из рюкзака Мари половину вещей и переложил в свой. Рене саркастически усмехнулся, глядя на его старания.
Мари вспомнила, как отец единственный раз возил ее в горы, когда ей было двенадцать лет. Это была чудесная поездка! Необыкновенно яркая раскраска цветов – синие колокольчики, темно-бурые, пахнущие ванилью колосья, названия которых отец не знал, желтые лютики, фиалки, нежные камнеломки, карликовые незабудки, – делали горы похожими на живой, мягкий и душистый ковер. Пряно пахла альпийская роза, шелестели вечнозеленые листья густого кустарника, от маленького горного селения тянуло дымом из очагов. Небольшие, кажущиеся игрушечными, домики лепились к склонам, как птичьи гнезда. Высоко над всем этим великолепием подымалось прозрачное светлое небо, просвеченное горячими солнечными лучами.
Тогда отец показал Мари войлочные звездочки эдельвейса, растущие в труднопроходимых местах на большой высоте. Их сорвал сын хозяйки, у которой они снимали комнату. Парень лазал по горам, как кошка, забираясь довольно высоко.
– Мари, тебе повезло! Эдельвейс – цветок счастья! Не каждому удается его увидеть! – сказал отец.
– Вы боитесь смерти? – неожиданно спросил Рене, грубо вырвав ее из приятного прошлого.
Мари опомнилась. О чем ее спрашивают? Слишком резкий переход от «цветка счастья» к смерти подействовал ошеломляюще. Какой все-таки странный этот Рене! Хотя после ее мужа мало кто мог бы претендовать на такую оценку. В присоединившемся к ним туристе было нечто отталкивающее, – вкрадчивые манеры, чрезмерно ласковый голос, приклеенная улыбка при настороженных, неподвижных глазах.
