перед тем, как мистер Ортега зачитал окончательные условия завещания Тобиаса Хоторна.
– Мисс Грэмбс объявила, – сдавленным голосом повторил репортер, – что по состоянию на полночь она подписала документы о передаче девяноста четырех процентов своего наследства в благотворительный фонд, который будет полностью распределен в течение следующих пяти лет.
Это было сделано. Это было законно. Я не могла изменить это, даже если бы хотела.
Тея первой нарушила тишину:
– Какого черта?
– Ты помогла ей избавиться от всех денег? – Нэш повернулся к своей бывшей невесте.
– Партнеры фирмы даже не знали об этом, – вздернула подбородок Алиса.
– Тебя уволят, – усмехнулся он в ответ.
Алиса улыбнулась – но не той натянутой профессиональной привычной улыбкой, а искренней.
– Гарантия сохранения рабочего места – это еще не все, – пожала она плечами. – И, к слову, я согласилась на новую должность в благотворительном фонде.
Я не могла заставить себя посмотреть на Джеймсона. Или на Грэйсона. Или хотя бы на Ксандра или Нэша. Я не спрашивала их разрешения. И я не собиралась просить у них прощения. Вместо этого я, как и Алиса, вздернула подбородок.
– Вы все скоро получите приглашения присоединиться к правлению фонда «Анна, одинаково читается с начала и с конца».
Тишина.
В этот раз ее нарушил Грэйсон:
– Ты хочешь, чтобы мы помогли тебе все раздать?
– Я хочу, чтобы вы помогли мне найти лучшие идеи и лучших людей, чтобы определить, как все раздать. – Я встретилась с ним взглядом.
– Что насчет Фонда Хоторна? – нахмурилась Либби.
В дополнение к состоянию Тобиаса Хоторна я также получила контроль над его благотворительной организацией.
– Зара согласилась управлять им в течение еще нескольких лет, пока я буду занята другими делами. – У Фонда Хоторна был собственный устав, в котором определялся минимальный и максимальный процент его активов, которые можно было раздавать каждый год. Я не могла забрать оттуда деньги – но я могла позаботиться о том, чтобы у моего фонда были другие правила.
О том, что мое наследство недолго останется предназначенным для благотворительности.
Ухмыляясь, я протянула Либби лист бумаги.
– Что это?
– Это сведения об учетных записях примерно дюжины различных веб-сайтов, на которых я тебя зарегистрировала, – объяснила я. – В основном взаимопомощь и микрозаймы женщинам-предпринимателям в развивающихся странах. Новый фонд будет заниматься официальной благотворительностью, но мы обе знаем, каково это – нуждаться в помощи, когда пойти некуда. Я выделила десять миллионов в год для тебя – на это.
Прежде чем она смогла ответить, я кинула кое-что Нэшу. Он поймал, а затем изучил предмет. Ключи.
– Что это? – протянул он с сильным акцентом, забавляясь таким поворотом событий.
– Это, – сказала я, – ключи от нового грузовика моей сестры для кексов.
Либби уставилась на меня, ее глаза округлились, губы сложились в букву «О».
– Я не могу принять это, Эйв.
– Я знаю, – ухмыльнулась я. – Именно поэтому я отдала ключи Нэшу.
Прежде чем я успела сказать что-нибудь еще, Джеймсон встал передо мной.
– Ты раздаешь все, – произнес он, выражение его лица было для меня такой же загадкой, как и в день нашей встречи. – Почти все, что старик оставил тебе, все, для чего он выбрал тебя.
– Я оставляю Дом Хоторнов, – возразила я. – И более чем достаточно денег, чтобы содержать его. Я даже, возможно, оставлю себе домик для отдыха или два – после того как увижу их все.
После того как мы увидим их все.
– Если бы Тобиас Хоторн был здесь, – объявила Тея, – он бы назвал это теряешь все.
Все деньги. Всю власть. Развею, чтобы ни один человек никогда больше не смог взять эти деньги под контроль.
– Я думаю, это то, что происходит, – сказал Джеймсон, его взгляд не отрывался от меня, а уголки губ потянулись вверх, – когда ты соглашаешься на риск и игру.
– Сегодня рядом со мной Эйвери Грэмбс. Наследница огромного состояния. Филантроп. Та, которая всего в девятнадцать лет изменила мир. Эйвери, расскажите нам, каково это – оказаться на вашем месте в таком юном возрасте?
Я подготовилась к этому вопросу, как и к любому другому, который могла бы задать мне журналистка. Она была единственной, кому я дала интервью в прошлом году, медийной фигуре, имя которой было синонимом смекалки и успеха – и которая, что более важно, сама была филантропом.
– Весело? – ответила я, на что она усмехнулась. – Я не хотела, чтобы это звучало надменно, – добавила я, показывая искренность, которую чувствовала. – Я полностью осознаю, что я фактически самый везучий человек на этой планете.
Лэндон сказала мне, что искусство такого интервью – интимного, долгожданного, с журналисткой, которая была почти такой же притягательной, как и я, – заключалось в том, чтобы оно звучало как беседа, чтобы аудитория почувствовала, что мы просто две женщины, разговаривающие честно и открыто.
– И главное, – продолжила я, благоговейный трепет в моем голосе эхом разнесся по комнате в Доме Хоторнов, где проходило интервью, – что это никогда не кажется мне по-настоящему нормальным. Просто невозможно привыкнуть к этому.
Здесь, в этой комнате, которую персонал стал называть Укромным уголком, было легко почувствовать благоговейный трепет. Комната была маленькой по стандартам Дома Хоторнов, но каждая деталь в ней, от переделанных деревянных полов до отвратительно удобных кресел для чтения, была задумала мной, несла мой отпечаток.
– Вы можете поехать куда угодно, – отметила интервьюер, вторя благоговению в моем голосе. – Делать что угодно.
– Этим я и занимаюсь, – ответила я.
Вдоль стен Уголка тянулись встроенные полки. Куда бы я ни поехала, я привозила оттуда что-нибудь на память как напоминание о приключениях, которые я пережила. Картина, книга на местном языке, камень из земли, что-то, что находило отклик в моей душе.
– Вы ездите куда угодно и делаете что угодно… – многозначительно улыбнулась журналистка, – с Джеймсоном Винчестером Хоторном.
Джеймсон Винчестер Хоторн.
– Вы улыбаетесь, – отметила она.
– Вы бы тоже улыбнулись, – сказала я, – если бы знали Джеймсона.
Он оставался собой – любителем острых ощущений, жаждущим, идущим на риск – и был гораздо бо́льшим.
– Как он отреагировал, когда узнал, что вы отказались от большей части состояния его семьи?
– Сначала это его поразило, – признала я. – Но в конце концов это стало игрой – для всех них.
– Для всех Хоторнов?
В этот раз я попыталась улыбаться не так сильно.
– Для всех мальчиков.
– Мальчики, братья Хоторны. Половина мира влюблена в них сейчас больше, чем когда-либо.
Это не было вопросом, поэтому я промолчала.
– Вы сказали, что, после того как прошел шок от вашего решения, раздавать деньги стало игрой для братьев Хоторнов?
