— Что-нибудь еще? — осведомился он.
— Я все сказала, — выпалила Мириам сквозь щербатые зубы.
Он медленно побрел к себе на Эмброуз-стрит. Прошел по тенистой и безлюдной Трэвис-стрит, мимо фруктовой лавки на углу Делэнси-стрит, устроенной хозяевами прямо на лужайке перед домом и оттого похожей на детский магазин. Из большого уродливого здания прачечной на западном конце Эмброуз-стрит высыпала стайка женщин и молоденьких девушек в белой форме; весело щебеча, они направлялись на обед. Хорошо, что навстречу не попался никто из знакомых. Гая охватили вялость, спокойствие и смирение, и в своем роде он был даже счастлив. Странно, насколько чужой и далекой стала Мириам за пять минут разговора, до чего несущественным стало все, что с ней связано. Теперь Гаю было стыдно за свои переживания в поезде.
— Все хорошо, — с улыбкой доложил он матери, войдя в дом.
Мать встретила его вопросительным движением бровей.
— Ну что ж, я рада.
Она села в кресло-качалку и приготовилась слушать — маленькая женщина со светло-каштановыми волосами, точеным профилем и неуемной энергией, которая будто искрила в ее седине. Неизменная жизнерадостность была главным различием между ней и сыном и главной причиной, по которой он отдалился от нее после расставания с Мириам. Гаю нравилось лелеять свои страдания, любовно изучать их со всех сторон, мать же советовала ему плюнуть и скорее забыть.
— Как поговорили? Что-то ты быстро вернулся. Я думала, вы пойдете обедать.
— Нет, мама. — Гай вздохнул и опустился на диван. — Все в порядке, но от проекта в Палм-Бич, видимо, придется отказаться.
— О, Гай! Почему? Мириам… в самом деле беременна?
Новость о Палм-Бич ее немного расстроила, совсем чуть-чуть. Гай про себя порадовался, что мать не подозревает, как много значила для него эта работа.
— В самом деле.
Гай устроился на диване полулежа, опершись затылком на прохладное деревянное изголовье. Он думал о пропасти, разделяющей его собственную жизнь и жизнь матери. Он не посвящал ее в подробности своих отношений с Мириам. В прошлом его матери было сытое и счастливое детство на Миссисипи, а в настоящем — большой дом и сад, за которыми она увлеченно ухаживала, и толпа друзей в городе, хороших и верных. Разве могла она понять злобную сущность Мириам? Или, например, почему он влачит в Нью-Йорке жалкое существование ради каких-то туманных рабочих перспектив?
— А при чем тут вообще Палм-Бич?
— Мириам хочет поехать туда со мной. Защитить свою репутацию. А я бы этого не вынес.
Гай сжал кулаки. Он вдруг представил Мириам в Палм-Бич, как она знакомится с Кларенсом Брилхартом, управляющим клубом «Пальмира». Однако укрепил его решимость даже не образ Брилхарта, скрывающего свой шок под покровом неизменной любезности, а собственное отвращение к Мириам. Он бы не потерпел эту женщину рядом с собой во время работы над таким проектом.
— Я бы просто не вынес, — повторил он.
Мать промолчала, лишь вздохнула с пониманием. Гай ждал, что она напомнит, как всегда была против их брака, но она воздержалась и кивнула.
— Да, ты прав. Это затянулось бы надолго.
Гай подскочил и взял в ладони ее мягкое лицо.
— Но мне наплевать, мама! — Он поцеловал ее в лоб. — Совершенно наплевать!
— Это я вижу. И почему?
Гай подошел к пианино.
— Потому что я собираюсь в Мехико к Анне.
— Да что ты говоришь! — Она заулыбалась, тут же забыв о тревогах и просто радуясь долгожданному обществу сына. — Ах ты гуляка!
— Хочешь составить мне компанию? — Гай начал играть сарабанду, которую выучил еще ребенком.
— В Мехико?! — переспросила мать с притворным ужасом. — Нет уж, благодарю покорно! Лучше привози ко мне Анну по пути назад.
— Может, и привезу.
Она подошла и несмело положила руки ему на плечи.
— Иногда мне кажется, что ты снова счастлив, Гай. Иногда, в самые неожиданные моменты.
«Как все прошло? Напиши мне скорее. А лучше позвони. Мы будем в „Ритце“ еще две недели. Мне тебя ужасно не хватает, как жаль, что мы не могли полететь сюда вместе. Но я все понимаю. Волнуюсь и думаю о тебе каждую минуту, любимый. Скоро все это останется позади. Что бы ни случилось, расскажи мне, и мы смело взглянем в лицо невзгодам. Ты ведь нередко избегаешь этого. Стараешься не смотреть правде в глаза.
Ты так близко, неужели не сможешь выбраться сюда хотя бы на денек? Надеюсь, у тебя найдется время и будет настроение. Я бы так тебе обрадовалась — и вся моя семья тоже, сам знаешь. Милый, мне очень понравился твой проект, я так горжусь тобой, что даже готова смириться с разлукой. Папа тоже в восторге. Мы все время о тебе говорим.
Люблю всем сердцем. Пусть у тебя все будет хорошо.
А.»
Гай отправил телеграмму Кларенсу Брилхарту, управляющему клубом «Пальмира»: «В связи с обстоятельствами не смогу взяться за работу. Очень сожалею и благодарю за вашу неизменную поддержку. Подробности письмом».
Он внезапно подумал о том, что именно будет взято на замену его проекту — бледное подобие работ Фрэнка Ллойда Райта[3] авторства некой компании «Уильям Харкнесс и партнеры». Хуже того, руководство наверняка попросит этого Харкнесса скопировать идеи Гая, и Харкнесс, конечно, не откажется.
Гай телеграфировал Анне, что прилетит в понедельник и останется на несколько дней. И оттого, что впереди его ждала встреча с Анной, ему сделалось все равно, через сколько месяцев или даже лет к нему в руки попадет такая грандиозная работа.
В это время в Эль-Пасо Чарльз Энтони Бруно лежал на спине в гостиничной кровати и пытался удержать золотую ручку на своем тонком вздернутом носу. Спать ему не хотелось, а идти гулять по барам не было сил. Весь вечер он предавался размышлениям и пришел к выводу, что в Эль-Пасо ему не нравится. О Каньоне он также остался невысокого мнения. Его гораздо больше занимала идея, пришедшая в голову в поезде. Как жаль, что Гай не разбудил его с утра. Конечно, Гай не из тех, кто может стать надежным сообщником в убийстве, но Бруно он просто нравился. С такими людьми стоит водить дружбу. К тому же он забыл в купе книгу, и следовало ее вернуть.
Вентилятор над головой поскрипывал — у него не хватало одной лопасти. Будь четвертая лопасть на месте, может, было бы легче дышать. В ванной тек кран, ночник со сломанным креплением уныло повис на проводе, на дверце шкафа красовались отпечатки пальцев. А еще говорят — лучший отель в городе! И почему в гостиничных номерах всегда что-нибудь не в порядке? Бруно решил, что, если ему когда-нибудь попадется идеальный номер, он купит эту гостиницу, будь она хоть в Южной Африке.
Он сел на кровати и потянулся за телефоном.
— Дайте межгород. — Он тупо глядел на пятно рыжей грязи, оставленное его ботинком на белом стеганом покрывале. — Грейт-Нек, сто шестьдесят шесть… Да, Грейт-Нек… Лонг-Айленд… Это Нью-Йорк, бестолочь, впервые слышишь?
Не прошло и минуты, как мать взяла трубку.
— Да, доехал. А ты когда, в воскресенье? Ты уж давай не позже… Да, прокатился по Каньону на муле. Он меня чуть не обгадил… Ну, посмотрел я на этот Каньон… Ничего так, хотя цвета какие-то банальные… Ладно, у тебя там как?
Он начал смеяться. Скинул ботинки и завалился с телефоном на кровать, хохоча. Мать рассказывала, как пришла домой, а там Капитан развлекает двух ее друзей, с которыми она познакомилась накануне. И эти друзья подумали, что Капитан ей отец, и вообще ухитрились сморозить не одну бестактность.
Приподнявшись на локте, Гай смотрел на адресованное ему письмо, надписанное карандашом.
— Когда теперь мне придется будить тебя… — вздохнула мать.
Гай отложил письмо и взял другое, отправленное из Палм-Бич.
— Может, и скоро, мама.
— Во сколько завтра самолет?
— В двадцать минут второго.
Она наклонилась и с ненужным старанием поправила у него в ногах сбившуюся простыню.
— У тебя ведь не найдется времени заглянуть там к Этель…
— Ну конечно, я к ней загляну!
Этель Питерсон, давняя подруга матери, когда-то учила Гая играть на пианино.
Письмо из Палм-Бич было от мистера Брилхарта. Руководство компании решило поручить работу Гаю. Мистер Брилхарт также убедил их в целесообразности слуховых окон.
— Я сварила отличный крепкий кофе. Хочешь позавтракать в постели?
Гай улыбнулся.
— Еще бы!
Он внимательно перечитал письмо мистера Брилхарта, вложил его обратно в конверт и медленно разорвал в клочки. Затем распечатал второе. Оно представляло собой одну страницу, исписанную карандашом. Гай снова улыбнулся, обнаружив внизу пышный росчерк: «Чарльз Э. Бруно».
«Дорогой Гай!
Пишет вам ваш случайный попутчик. Вы забыли у меня в купе книгу. Нашел ваш техасский адрес, полагаю, он еще верный. Книгу выслал почтой. Кстати, почитал немного. Кто бы мог подумать, что у Платона столько диалогов!
