– О чем вы? – спросил Сивере, решив, что старик начал заговариваться после столкновения с косяком.
– Это, молодой человек, вас не касается. Но ему очень хочется, чтобы я поскорее уехал, исчез. А вот дудки!
Они уже подошли к келье, расположенной в конце коридора. Рядом находился номер, опечатанный бумажкой со штампом. Это и было последнее прибежище братьев Афониных. А комнату Сиверса прошли ранее.
– Заходите! – буркнул старик, отпирая ключом дверь. – Вы вообще-то кто?
Александр Юрьевич пожал плечами, философски изрек:
– Напишут на надгробной плите, тогда и сам узнаю.
Он все же прошел в номер, хотя и не хотел. Точно такая же келья, как и у него, только с каким-то сырым, кислым запахом. И в беспорядке разбросанные вещи. Будто кто-то что-то искал и очень торопился.
– Ничего не пойму! – пробормотал Матвей Матвеевич, коснувшись вывороченного чемодана. – Кто здесь похозяйничал? Где мои запасные очки?
– Эти? – произнес Сивере. Нагнувшись, он поднял с пола пластмассовый футляр. Внутри лежала сломанная оправа и стеклянное крошево.
Время шло медленно. До полуночи оставалось еще минут двадцать. Александр Юрьевич был уже готов: он сменил рубашку, надел бежевый шерстяной свитер и даже тщательно побрился. Хотелось выглядеть как можно лучше, ведь неизвестно, что ожидало его впереди.
Без десяти двенадцать он вышел из своего номера, закрыв дверь на ключ. Проходя по коридору, Сивере услышал чьи-то возбужденные голоса. Они доносились из кельи под номером пять, возле лестницы. Преодолевая искушение, Александр Юрьевич замедлил шаг, потом все же остановился и прильнул к скважине. Эта комната была значительно больше, чем его, рассчитанная на двух жильцов. Такая же, очевидно, была и у братьев Афониных.
Взору Сиверса предстали две кровати и сидящие на них тетушки-лисички – Алиса и Лариса, одна в голубом, а другая в розовом пеньюарах. Они методично взмахивали одинаковыми гребнями, расчесывая седые букли, и громко спорили.
– Говорю тебе, это он! – утверждала первая. – Негодяй. Как ловко спрятался.
– А если мы опять идем по ложному следу? Помнишь, что случилось в Киеве? Уже после этого евромайдана? Сколько шуму и все впустую. Еле самим удалось исчезнуть. Нет, надо все тщательно проверить, – вторая тетушка яростно заработала гребнем. Да так, что из волос чуть не посыпались электрические искры.
«О чем это они?» – со смутной тревогой подумал Сивере.
– Тогда мы ошиблись, сейчас на карту поставлено все.
– Предлагаешь изменить план? А если… – тут они сдвинулись друг к другу и стали говорить шепотом. Александр Юрьевич, как ни напрягал слух, так ничего расслышать и не смог. Да и время уже подпирало, стрелки часов показывали без трех двенадцать.
С досадой махнув рукой и обругав про себя тетушек «старыми трещотками», он поспешил к лестнице, которая вела на третий ярус монашеских келий. «Эти две лисицы попросту выжили из ума!» – уверил себя Сивере. Или начитались каких-нибудь иронических детективов, вот и заигрались. Впрочем, стоит приглядеться к ним повнимательней…
Тут его кольнула одна мысль: а ведь Прозоров от кого-то прячется, его кто-то преследует? Уж не эти ли старые девы? Мысль показалась смешной и донельзя глупой, но чего только не бывает в этом подлунном мире.
Пройдя по полутемному коридору, освещаемому лишь тусклой лампочкой в железном каркасе, Сивере остановился возле двери с номером семь. Сдерживая биение сердца, постучал условленным способом. Тотчас же щелкнула задвижка, на пороге возникла фигура Анны Горенштейн, которая предостерегающе прижала палец к губам, и он очутился в келье. На столике в глубине комнаты горели свечи, а по стенам скользили причудливые тени. Глаза хозяйки влажно блестели, на плечи ее была накинута белая ажурная шаль.
– Спасибо, что пришли, – сказала Анна. – Мне казалось, вы передумаете.
– Я держу слово, – отозвался Сивере. – Кто ваши соседи?
– Слева и справа – две пожилые четы. Которые приехали вместе с нами на автобусе. Милые люди, но я еще не успела с ними толком познакомиться. Почему вы спрашиваете?
– Здесь все очень подозрительны. Не пойму, но действительно происходит что-то странное. Что-то давит. Даже тишина такая, словно грядет тайфун.
– У меня такое же ощущение, – призналась Анна. – Хорошо, что мы оба чувствуем это. Присаживайтесь.
Александр Юрьевич опустился в предложенное кресло. Положа руку на сердце, он не представлял, как вести себя дальше и о чем говорить? Ситуация выглядела несколько нелепо: двое малознакомых взрослых людей, которых ничто не связывает, сидят в монашеской келье, как в засаде, и ждут третьего – неизвестно кого и зачем. И почему он вообще должен явиться?
– Покажите еще раз медальон, – произнес Сивере. – Хочу рассмотреть получше.
Золотая вещица оказалась в его ладони, он пододвинулся к свече и щелкнул крышечкой. Женское лицо на фотографии кого-то напоминало. Александр Юрьевич готов был поклясться, что уже где-то видел эту юную особу, возможно, давным-давно, но пока не мог вспомнить. Кто она? В медальонах носят снимки любимых и дорогих женщин, стало быть, тот, кто его потерял, не сможет не огорчиться. И наверняка пустится на поиски. Он вытащил фотографию и посмотрел на оборотную сторону.
– Интересно, что здесь написано. И на каком языке?
– Я знаю иврит, – ответила Анна. – Эта брачная надпись означает – «Невесте Царя».
– Гм-м… – издал неопределенный звук Сивере. – Надо потушить свечи. Если кто и придет, он может увидеть свет сквозь замочную скважину.
– Вы правы, – согласилась хозяйка. Вскоре они очутились в кромешной тьме, поскольку и крохотное оконце было задернуто плотной шторой. «Совсем дико», – вздохнул Сивере, стараясь не шевелиться. Он вновь начал сожалеть, что позволил вовлечь себя в эту историю. Еще вспомнилась зловещая фраза, написанная мелом на кирпичной стене в нише: «Здесь будет убит Сивере».
«Хорошо хоть не здесь, в келье, а там», – подумалось ему. А может быть, имелся в виду конкретно «Монастырский приют»? Чего проще – накинуть сейчас удавку на шею и затянуть узел? Чертовщина какая-то…
Так, в полной темноте и молчании, прошло минут десять.
– Однако мы, таким образом, можем и умереть от скуки, – хриплым голосом произнес Александр Юрьевич, разминая заболевшую шею. Анна Горенштейн не ответила. Ни единого шороха. Он даже не был уверен, дышит ли она, столь мертвая тишина стояла вокруг. Подождав еще некоторое время, Сивере хрустнул суставами, потянулся. Сколько можно ждать? Два часа, четыре, до самого рассвета?
– Расскажите о себе, коли уж мы оказались в одной лодке, – попросил он. И снова – никакой реакции. Тут Александр Юрьевич не на шутку забеспокоился. Что могло произойти? Обморок?
Он полез в карман, вытащил припасенный коробок спичек и чиркнул, освещая пространство. То, что он увидел, поразило его сильнее, чем удар сковородкой по голове. Это состояние длилось столько, сколько горела спичка, пока не обожгла пальцы. Дело в том, что Сивере ничего не увидел. Вернее, никого. Комната была пуста.
Перед рассветом Сивере решил уйти. Ждать Анну Горенштейн или кого-то там еще не было больше никакого смысла. Он и так проторчал тут несколько часов, и ясно, что над ним попросту издеваются. Либо произошло нечто непредвиденное. Уж не вмешательство ли каких-то потусторонних сил? Он усмехнулся.
Александр Юрьевич не был мистиком и относился ко всякого рода аномальным явлениям с плохо скрытым скептицизмом: он считал, что все в этом мире познаваемо и объяснимо, имеет конкретную природную или человеческую основу. За всем сверхъестественным маячат тени людей. Причем живых, а не мертвых. Просто надо уметь вычислить их, сорвать маски. Без которых не обходились ни древнеегипетские жрецы, ни управители тайных обществ, ни создатели новых психотропных религий или информационных войн. Как историк, он это прекрасно знал.
Собственно, уйти Сивере порывался каждые полчаса, но что-то его удерживало. А вдруг Анна появится именно в эту минуту? Он обследовал каждый закуток кельи, но спрятаться здесь было невозможно. Конечно, в темноте она могла просто выскользнуть за дверь. Это наиболее разумное объяснение.
Но зачем, с какой целью? Не могли же ее насильно увести? Он сидел буквально в двух шагах от нее, должен был услышать хоть какой-то шум. Еще одна загадка в череде других. Свечи уже догорали. На столике лежал золотой медальон. Подумав, Сивере сунул вещицу в карман, затем потушил свечи и покинул келью.
К себе он вернулся в тревожном расположении духа. Часы показывали начало шестого. Сивере зажег лампу, неторопливо разделся, облачился в пижаму. Об Анне Горенштейн старался больше не думать. Чтобы отвлечься, достал из саквояжа томик стихов армянского поэта Тер-Маркарьяна и раскрыл наугад. Прочитав пару строф, он сел на свою койку, не глядя, откинул одеяло, и тут его рука наткнулась на нечто мягкое и холодное.
