«Наивный. Или благородный… Или ему что-то здесь нужно? Тебе предлагают деньги и свалить без работы, а ты желаешь остаться с чудаком на букву „м“, который тебя несколько месяцев почти насиловал?» — думал Лев. В такие удачные совпадения он совсем не верил, видеть в Антоне врага сердце отчаянно противилось, а вот мозг упорно зудел одной простой мыслью: «Вот будет весело, если я выебал двойного агента… Круче Джеймса Бонда буду».
Послышался резкий выдох — похоже, смешок. Антон заговорил и интонации его смягчились. Видно, он хотел успокоить Елену, хотя напряженный осадок в голосе слышался все так же.
— Мне все равно. Будем пересекаться. Знаешь, мне кажется, в моем положении последнее, из-за чего можно продолжать переживать — это что он будет на меня смотреть… — И снова — пауза. Послышался нервный скрип кожаного сиденья. — Да и не знаю, что испытывает он в этой ситуации… Я бы, наверное, боялся отрывать глаза от пола при встрече. На его месте. Если у него есть совесть… В любом случае это то, что произошло между нами двумя. А работа — это работа. Ты с самого начала одна меня курировала. Думаю, я справлюсь с процессом.
— Хорошо, Антон. Это твой выбор, твоя воля. Я надеюсь, что я не пожалею, давая тебе на это зеленый свет… Если что — иди сразу ко мне. Вместе мы решим. И если Лев… Если он будет тебе мешать — говори мне, ладно?
Тишиной отзвучал кивок. На этом тема была закрыта, а предметом разговора стал рабочий процесс. Работа — проверенное средство от боли, одиночества, апатии. Горячев спустя почти неделю молчания ухитрился даже принести выполненные планы и документы. Готовился, значит, то ли вернуться, то ли вынужденно уйти — но хоть без неустойки. И сквозило в его стараниях то ли сожаление, то ли непостижимый прагматизм, то ли еще что-то, о чем с ходу сложно было догадаться… Они с Еленой выпили чаю. Обсудили задачи на грядущий месяц. Антон пообещал, что приведет Алену. Потом стал собираться.
— А… — остановился он уже у выхода и прихлопнул дверь, которую едва успел открыть. Очень долго собирался с мыслями, а затем спросил: — Он — как?
За этими двумя словами наверняка пряталась жестикуляция, уточняющая, что речь идет о последствиях драки. У Льва сердце пропустило удар и внутри потеплело до того, что под пальцами сразу вспомнилось живое гибкое тело.
— Нос сломал, — вздохнула Елена. — И ушиб. Ходит теперь синий-синий, рассказывает всем, что навернулся с лестницы и прямо мордой в пол. Но наши сплетницы этому не особенно-то верят, конечно…
— Я не хотел, — честно признался Антон. — Понимаю, как это звучит… Но мне жаль. Я мог просто послать его на хер, но… Я плохо помню тот день. Последнее помню, как был связан. А потом — уже как мы сидели с тобой. Поэтому мне тоже стыдно… Силой решают вопросы только подонки…
«Ну все, Антон. Ты сделал свой выбор», — ухмылялся Лев. Горячев переживал за него. Может, было что-то большее в причинах, чтобы остаться здесь. Богданову хотелось верить, что Антоном двигали интерес, любопытство и авантюрность, свойственные молодости. А это уже значило, что не все потеряно. Лев пообещал себе подождать еще немного, посмотреть на то, как Горячев будет реагировать на их случайные встречи. А после — и это он себе тоже пообещал — Богданов пойдет в атаку.
Тем временем Елена нашла силы ответить:
— Ему полезна взбучка. Я вот его побить не могу качественно, хоть ты смог. Не переживай. Льву все как с гуся вода.
28.03-2.04. Взгляды
Неделя обещала быть интересной. Но впервые за долгие годы ядро этого интереса состояло не в работе или своеобразном хобби, а в Антоне. Богданова не больше занимали договора и финансовые схемы, личности партнеров заставляли зевать, на совещании по теме новой линейки косметики он отвлекался и перечитывал переписку с Горячевым, подмечая для себя новые детали, раздражал Елену постоянной отстраненностью. Только теперь сестра не предъявляла претензии лично, не кричала, не била кулаком по столу, а писала официальные заявления-предупреждения с печатью и подписью. Что-то вроде: «Уважаемый Лев Денисович, на собрании 28.03 вы не выполнили следующие пункты». До двадцатых в линейке нумерации Богданов даже не дочитывал — это было бесполезно, да он и сам все знал.
Молодое поколение, к которому Богданов себя уже не относил, было похоже на сборище эксгибиционистов с синдромом гиперопеки. Только теперь в роли мамки-гусыни выступал интернет. Множество анонимных извращенцев обожали выворачивать жизни наизнанку, вывешивать все грязные портки напоказ, взбираться на самую высокую горку и махать ими до ломоты в руках, пока кто-нибудь не заметит неоцененную звездочку на небосводе грязной лужи. Мол, смотрите-ка на меня, куда я залез и что умею. Антон не был исключением в том, насколько информация о нем оказалась доступной (хоть и оправданно в целях саморекламы для работы) — Лев просто проверил ник в телеге. Так Богданов нашел «ВКонтакте». Вся информация о Горячеве аккуратно, дозированно и по полочкам лежала на его личной страничке. Даже стараться не стоило.
В доступе у Антона была и работа (паблик PR-агентства, причем весьма облагороженный), и друзья (что неудивительно, ведь каждый из них так или иначе должен был находиться близко к своей аудитории), и увлечения (где еще собрать сообщества по теме своих хобби?), и информативная новостная лента. По странице Горячева вообще хорошо было видно, какой он пиарщик — Лев не удивился бы, если бы узнал, что тот публикует заказуху на своих аккаунтах. В среду — собрался идти на открытый лекторий по истории Серебряного века. В пятницу — выложил информацию о каком-то концерте, на который сам не мог пойти, но очень рекомендовал другим. Сходил куда-то поесть — написал о месте. Посмотрел фильм — посоветовал или откритиковал.
Инстаграм пестрел фотографиями. Горячев любил снимать — особенно еду и городские виды. Антон много ездил по области на мотоцикле — показывал знакомые пейзажи. Среди последних фото был и Пушкин, и даже спрятанный за соседним домом коттедж Nature’s Touch, не выданный ничем как место работы — зато представленный с необычайной поэтической изобразительностью. Но цеплялся взгляд, конечно, не за красивые закаты — привлекательные, но привычные, — а за снимки и видео с самим Горячевым, который, помимо прочего, совсем не стеснялся оголяться на камеру. Камера его любила. Обнаженный развитый торс — говорящий сам за себя результат спортивных упражнений. Загорелая даже в холодное время года кожа — чудесное проявление генетики, пропущенной сквозь любовь к водным играм и солнечным ваннам. Но больше всего Льва удивила скромно помещенная между яичницей и декорациями в «Бермуде» карусель снимков явно с рекламной фотосессии нижнего белья — судя по комментарию, трехлетней давности, когда Горячев и сам успел поработать моделью.
«А где фото в джоках?» — спрашивал его Влад под постом. Антон кокетливо отвечал: «НЕ НАПОМИНАЙ =))))».
Впрочем, Горячев почти на каждом снимке так шаловливо стягивал с себя трусы, так бесстыдно-соблазнительно выгибался, что большего и не надо было. А вместе с ювелирной работой фотографа, подчеркнувшего каждый волосок на животе, каждую черточку и точечку в рисунке кожи, тот Антон из прошлого и теперь представал перед Богдановым как живой. Лев мечтательно вздохнул, улыбнулся экрану телефона, отметив про себя, что Горячев-то горячий… «Ну и я ничего, — успокаивал себя Богданов. — Ну постарше немного, да, так это же только лучше. И вкус у меня хороший, все дело в этом».
Что примечательно, в двух главных соцсетях Богданов не нашел никаких следов активного общения Антона с девушками, никаких фото с бывшими (кроме Алены — и то не дальше невинных поцелуев в щечку) и никаких групп со знакомствами. На публике Горячев был стерильно приличным, — если отмести тонны репостов с сексистскими шутками в твиттере, — и совершенно закрытым для романтических знакомств. Возможно, он настолько ценил свое личное пространство. Но в это верилось с трудом при виде идиотских домашних инсталляций из грязных носков на вешалках — а именно такого содержания были последние сторис, в которых под бойкую танцевальную музыку Антон с Владом представляли «Первую Питерскую квартирную выставку наивного искусства, посвященную расставанию с циничными бабами». Богданов улыбался и этому, про себя отмечая: «Как дети». С другой стороны, от пергидрольно белобрысого парня в странной одежде и его лучшего друга ничего иного Лев не ожидал.
