Летом – шорты, топ, майка, легкие беговые кроссовки, в холодное время – мембранная куртка, лонгслив, тайтсы, термобелье, шапка, шарф, варежки, беговые кроссовки с протектором. Но ей еще не доводилось бегать в трекинговых ботинках, джинсах и с сигнальным пистолетом в кармане, к тому же по такому снегу. Утопая в снегу.
В детстве она удирала быстрее всех, в младшей школе проскакивала дистанции одной из первых. В старшей – участвовала в городских соревнованиях: первой не приходила, в хвосте тоже, с дистанции не сходила. Она была неплохим бегуном. А в последний год бег стал для нее чем-то вроде поддерживающей терапии: Вивиан пробегала по три-четыре мили три раза в неделю, в октябре – по шесть миль, иной раз рано утром, чтобы успеть на работу. Концентрировалась на технике, следила за дыханием, пока мысли не замедляли свой бег. И тогда она начинала бежать быстрее. Возвращалась домой, едва переставляя ноги, боль в мышцах заставляла отступать ту, другую боль.
Сидячая работа? Бегай. Хочешь стать выносливее? Бегай! Колотит муж? Бегай быстрее! Беги что есть мочи, весь день, всю ночь, и поглубже спрячь свои чувства.
Вивиан бежала, выдергивая ноги из сугробов, и думала о горячей неподвижности августа, о шепоте ветра в кронах яблонь. Просыпаешься, а на градуснике уже восемьдесят шесть градусов. Дышать таким воздухом все равно что плеснуть водой на раскаленные камни и вдохнуть пар…
Впереди что-то было.
Уверенная, что сейчас выплюнет легкие, она остановилась и вытащила из кармана сигнальный пистолет.
Два коротких вдоха носом и один длинный выдох через рот.
Он повернул голову и посмотрел на нее.
Вдох-вдох-выдох.
Вдох-вдох-выдох.
Минуту они смотрели друг на друга сквозь темноту. Потом лось вернулся к прерванному занятию: отрывал и жевал мягкие побеги бумажной березы.
Вивиан зачерпнула снег обеими руками и терла им лицо, пока оно не онемело. 6:04.
Когда навигационные сумерки сменились синевой гражданских, она выскочила на Главную улицу.
* * *
Все было неподвижным, как в стеклянном шаре со снегом: «Хорслейк Инн», флюгер в виде вставшей на дыбы лошади, ели.
Маленькие городки, шоссе, грунтовки, уводящие в никуда, церкви, уводящие еще дальше, заправки, круглосуточные супермаркеты, вывески, обочины. И голос Моррисона: «Будущее неясно, а смерть всегда рядом».
Стекла «Хонды» облепил снег. Вивиан проверила везде: под козырьком, ковриком, сиденьем.
Ключей не было.
Она выпрямилась.
Бежать к шоссе, ловить попутку?
Коснулась сигнального пистолета. Время горения сигнального патрона – семь секунд. Сколько боли можно причинить за семь секунд?
Она здесь не только из-за Дэна – из-за них обоих. Втроем они передавали боль по кругу, как горячую картофелину, были связаны ею.
Желание калечить и убивать сидит в нас на уровне инстинкта. Принимая решение убить, человек проходит точку невозврата и с этим решением живет до конца.
Ты убьешь его, если… когда он догонит тебя. Как убила снепперов. А потом вернешься в особняк и освободишь Дэна.
Однако ее собственные мысли звучали так, словно она пыталась убедить саму себя. Что-то в ней сомневалось в Дэне. И, пожалуй, в себе. Хорслейк поправил положение и ее дел, изменил взгляды на многие вещи.
Но клятвы остались. Стояли, как дом из темного камня.
* * *
На переднем пассажирском – дорожная карта и гигиеническая помада. В бардачке – упаковка влажных салфеток, ключи от квартиры, расческа, мобильник.
Вивиан вдавила кнопку включения. Опять выбор: сердце или глаза, свет или темнота, помощь или прощание. Разумеется, если мобильник включится и найдет сеть.
Она отсчитывала мгновения. Экран зажегся на седьмом счете. Батарея мигала, разряженная. Мощность сигнала – одно деление, готовое вот-вот исчезнуть. Вивиан выбрала предпоследний контакт из списка исходящих вызовов.
В воздухе чувствовалось нарастающее давление света. Первый свет всегда белый, лишенный оттенков. Она делала глубокие вдохи и медленные выдохи. Речь – вторичная функция дыхательной системы. Прежде чем речь станет возможной, необходимо восстановить дыхание. Она не будет задыхаться в трубку, тем более кричать. Это разрушит отца.
Вивиан перевела взгляд на фасад гостиницы.
– Да, мы едем в придорожную гостиницу. Мы отлично проведем время.
Джон Эбрайт ответил на четвертом гудке. То, что она слышала каждый из четырех сигналов, зная, что в это самое мгновение телефон звонит в доме, в котором она росла, было чудом.
– Алло?
– Папочка…
– Вивиан! Слава богу! Тебя все ищут!
Вблизи что-то треснуло. Это мог быть как лось, так и волк. Она вздрогнула и прижала телефон к уху, но не повернулась на звук.
– Вивиан? Ты слышишь меня?
– Да, – шепнула она одними губами.
– Где ты? С Дэном? Я не могу к нему дозвониться.
О Говарде можно говорить бесконечно, но триста слов она будет пытаться сократить в одно. И это одно слово зачеркнет. Сказать «я в порядке» проще.
Значит, прощание.
– Папочка, со мной все в порядке.
– Виви, где ты? Скажи мне, и я немедленно приеду.
Она хотела попросить его не переживать за нее, сказать, что любит его и маму, когда телефон в руке оглох.
Страх – просто эмоция. От страха не умирают.
Выронив мобильник, Вивиан метнулась под деревья.
* * *
За спиной раздался какой-то шорох. Быстрые пружинящие шаги. Ее что-то преследовало – неслось быстро и почти беззвучно, точно дикий зверь, обладающий сумеречным зрением. Она оглянулась – и в следующий миг без единого звука рухнула в овраг, лицом в нанесенный внизу толстый слой снега, скрывший прошлогоднюю листву и корни деревьев.
Сердце стучало так сильно, что в глазах мутилось. Вивиан села, убрала волосы за уши и прислушалась.
Край оврага был в шести футах над головой. Ветви образовывали подобие клетки, сквозь прутья которой проглядывало равнодушное небо со слепым призраком луны. Вспомнился почему-то «Лес гарпий», гравюра, созданная Гюставом Доре в 1858 году, в мельчайших деталях изображающая седьмой круг ада, описанный Данте. На иллюстрации люди воплощены в деревья, на чьих ветвях восседают гарпии, царапая их когтями.
Вдруг что-то вырвалось из снега у ее ног, издавая громкий трещащий звук. Вовсе не гарпия, а самец воротничкового рябчика, зарывшегося на ночь в сугроб. Громко хлопая крыльями, рябчик вылетел из оврага. Вивиан проводила его взглядом, сделав какое-то беспомощное движение губами, стерла снег с лица и заставила себя подняться на ноги.
Сперва она ощутила запах холодных альдегидов. Затем увидела его, ярдах в двадцати. Под ее ботинком скрипнул снег. Говард резко обернулся. Его глаза отразили тусклый свет. Долгий миг они смотрели друг на друга, но в итоге он прошел мимо.
Стоя на четвереньках, Вивиан слушала удаляющиеся шаги. Почему он ушел? Он же смотрел прямо
