В полночь между отрядами оппозиции вспыхнула перестрелка. Ополченцы, державшие под контролем аэропорт "Северный", хватились, что к утру в городе появится какая-нибудь власть и начнет наводить порядок, поэтому для грабежа оставалась только одна ночь. Полевой командир самовольно бросил свой объект и привел отряд в Грозный. Он не мог обидеть своих соплеменников, ибо они не простили бы ему такой несправедливости. Грабить в Грозном было уже нечего, магазины опустошили, машины, что стояли у жилых домов и в гаражах, угнали, оставались только богатые дома чеченцев - на них и набросились обиженные оппозиционеры. Но оказалось, что в другом отряде командир принадлежал к тейпу богатых и не позволил трогать соплеменников.
Это был единственный бой, который напоминал войну с применением живой силы и бронетехники в масштабе до двух рот с обеих сторон. Генерал опасался, что начнется неуправляемая реакция межплеменных распрей, а приехавший утром Чеченец добавит к этому свои претензии, и далее может возникнуть непредсказуемая ситуация, так что придется сожалеть о режиме Диктатора. Самым авторитетным на тот час в Грозном являлся полевой командир, прежде бывший председателем городского собрания, которого Диктатор изгнал в девяносто третьем. Генерал отыскал его во дворце, в кабинете Диктатора, где он будто бы уже примеривался к креслу и, надо сказать, сидел в нем крепко, как влитой. Его соплеменники пытались восстановить связь со зданием МВД, где разместился другой командир, тоже обиженный Диктатором крупный чиновник. Похоже, Чеченца тут и не ждали...
И получилось так, будто дед Мазай, сообщая о перестрелках в рядах оппозиции, докладывал ему обстановку, как подчиненный. Ситуация складывалась нежелательная, даже глупая, и потому, чтобы исправить положение, генерал потребовал немедленно вмешаться и прекратить междоусобицу, при этом демонстративно уселся на стол перед новоиспеченным Диктатором
- Хорошо, дорогой генерал, - вальяжно проговорил тот. - Мы наведем порядок, стрелять не будут. Утром в городе будет спокойно. А ты иди. Сделал свое дело и иди. Мы тут сами разберемся. Я прикажу, чтобы твоим людям дали транспорт и проводили до границы Спасибо, дорогой. Иди!
Генерал ушел в здание бывшего КГБ, где находился временный штаб "Молнии", и немедленно связался с Чеченцем. Тот был искренне обеспокоен поведением полевых командиров и обещал немедленно выехать в Грозный Однако именно с этого момента дед Мазай начал жалеть, что реализовал эту - последнюю! - попытку обуздать войну.
И снова уже в который раз вспомнил Головерова...
А был уже четвертый час утра шестнадцатого октября. "Тройки" "Молнии" в то время работали в Аргуне и Гудермесе, подготавливая почву для завтрашнего наступления оппозиции. Вытесненные, а точнее, вспугнутые войска режима покинули Грозный и ушли по дорогам в южном направлении. Часть их начала было оседать в Аргуне, но помешали группы спецподразделения. Противнику стала известна тактика действий сил оппозиции, и вслед за спецназом он ожидал скорого наступления ополчения. Какой-то отступавший из Грозного отряд был им принят за врага, и на окраине завязался бой, в общем-то обычный для ситуации, когда царит хаос. "Тройки" быстро сориентировались и спровоцировали несколько таких стычек внутри города, однако скоро. обнаружили себя и, отбиваясь, стали вырываться из переполненного войсками Аргуна.
Дед Мазай чуть ли не насильно забрал у одного из полевых командиров три БТРа, посадил на каждый по две "тройки" и бросил на выручку увязших в бою аргунских "зайцев". И одновременно приказал ушедшей в Гудермес группе нанести удар по Аргуну с юго-востока и выручить застрявших. В войсках Диктатора, кажется, шок начал проходить, появились признаки организованности, ощутимым стало сопротивление. Группы из Грозного и Гудермеса нашли друг друга в этой сваре, соединились и с боями трижды прочесали небольшой город, бросаясь в район каждой перестрелки. Аргунские "зайцы" затаились где-то, либо незаметно покинули город и ушли из пределов оперативной радиосвязи.
Самое время было сейчас ударить по Аргуну силами оппозиции - "Молния" уже наделала шуму и снова посеяла панику, уложив в стычках до сотни боевиков. Национальная гвардия оказалась дезориентированной относительно количества штурмующих, тем более что среди них не было ни одного убитого и никто не знал, кто и почему прорывается в город и, пройдя его насквозь, разворачивается и идет снова. Эта странная тактика окончательно сбила с толку войска режима, и около трех ночи началось отступление.
Осталось-то всего - выйти колонной к Аргуну, продемонстрировать силу, дать несколько залпов "Града" по отступавшим, и можно было смело гнать противника за Гудермес, в горы. А вместо этого в Грозном вдруг началось столпотворение, объяснить которое в первой части генерал не мог никакой логикой. После щенячьего восторга и дикой стрельбы на площади перед дворцом, после тотального грабежа, не дожидаясь лидера, оппозиция вдруг спешно стала покидать город. Начался стихийный беспорядочный бег, сравнимый разве что с бегом национальной гвардии в прошлый полдень. И первым снялся самый многочисленный и хорошо вооруженный отряд бывшего председателя городского собрания. Ничего не объясняя, его басмаческого вида войско погрузилось на первый попавшийся транспорт, отобрав его у других отрядов вместе с награбленным добром, и помчалось по центральной улице назад, к Горагорскому. Следом за ним устремился второй по численности отряд бывшего крупного чиновника, отвергнутого Диктатором во время переворота в апреле девяносто третьего. Остальные же, помельче и совсем маленькие, пришедшие штурмовать Грозный в качестве кровной мести Диктатору, побежали из города, боясь остаться в одиночестве и быть раздавленными, вырезанными поголовно национальной гвардией, вернувшейся в столицу.
Но на столицу никто не шел! Мобильные "тройки" разведки чуть ли не поминутно докладывали обстановку на подступах к Грозному, постоянно вели радиоперехват и никакого движения ни на дорогах, ни в эфире не наблюдали. Кругом было пусто! Вначале у генерала возникла мысль, что весь этот набег на город есть просто набег разбойничьих шаек, поход за "зипунами", как назывались закордонные грабежи у казачества. Воспользовавшись услугами московского спецназа, ворвались в "чужой" Грозный, где правил тейп Диктатора, поживились добром, показали врагам кузькину мать и благополучно отбыли на свою территорию. Завтра Диктатор опомнится, оправится и пойдет проделывать то же самое в их удел, поэтому лучше быть начеку и встретить его во всеоружии.
От следующей же мысли по этому поводу генералу стало зябко.
Ну, а если штурм Грозного - всего лишь грандиозный спектакль, разыгранный из Москвы? Чтобы подставить вот так "Молнию" и поставить последнюю точку в заключении о полной неспособности ФСК проводить боевые операции. И как следствие - необходимость ввода федеральных и внутренних войск, начало крупномасштабных войсковых операций, начало длительной бесполезной войны, которая нужна сейчас очень многим как внутри России, так и за рубежом. Слишком уж быстро и достаточно организованно отступила из города национальная гвардия, выскользнул Диктатор, бросив свою любовь - авиацию, дружно разбежались по домам ополчение, стражи порядка, растворились ретивые и жестокие спецслужбы...
И тогда опять прав Головеров: оппозиция создана самим Диктатором? Чтобы качать из России оружие, технику, деньги, топливо - все, что необходимо для долгой войны?
А ведь могут, лукавые, и такое сотворить!
Но что же тогда гордый Чеченец, которого пришлось уговаривать на проведение совместной операции? Что же он, мудрый профессор, умный политик, не знал, не догадывался, как могут использовать оппозицию, управляя ею из Москвы? Не дорылся до истины, чья это "оппозиция", кем создана, для каких целей существует?
Нет, пожалуй, Чеченец знает об отношениях Москвы и Грозного все, и даже больше, чем Диктатор. Он не хотел сейчас штурмовать столицу только из соображений, что могут помешать этому власти России, что "генсек" не захочет видеть во главе Чечни бывшего Председателя Верховного Совета, личного врага. Кажется, политическая верхушка давно уже поделилась на непримиримые тейпы и теперь ведет родо-племенной образ жизни, как тысячи лет назад.
Чеченец опасался "руки Москвы" и ждал, когда Диктатор рухнет сам, а власть упадет ему в руки. Но генерал прекрасно знал несколько аксиом, выученных за свою жизнь, и среди них было две истины, не подлежащих сомнению: ни один Диктатор никогда не падал сам, а создавал еще более страшную и жестокую диктатуру, как, например, в Камбодже, и власть никогда не падает в руки сама, без чьей-то помощи, поскольку власть лишь тогда власть, когда ее берут грубым нахрапом, с боем, с кровью, при помощи всесильного "господина Калашникова". И чем больше крови, тем будет крепче держаться в руках власть, ибо, утратив ее, придется отвечать за все по самым суровым законам. А свалившаяся с неба власть убегает так же быстро и внезапно, будто вода сквозь пальцы.
