— Ну ты, Илларион Константинович, прямо стратег, — довольный ответом, восхищенно пробасил Душман.
— Послушай, пахан, — подал голос Лесник. — Я думаю, наш мистер Стивенсон так легко и просто от своих бабок не откажется и может попытаться распотрошить или расколоть Заславского.
— Я согласен с тобой, но если тот имеет недырявый чердак и будет от всего отказываться, то мистеру американцу у него ловить нечего.
Если же Заславский окажется жидким на расправу, то он не жилец на этом свете и пусть нюхает корешки ромашек из-под земли, так как мистер Стивенсон за свои кровные его угрохает. Я, Виктор, уже задумывался над такой проблемой и вот к какому выводу пришел.
Связующим звеном между Заславским и нами является Жанна. Проблему можно решить двояко: или ее ликвидировать, как лишнее звено в цепи, или убрать из города на неопределенный срок, скажем, до лучших времен.
— На ее ликвидацию я не согласен. Так мы быстро лишимся всех своих лучших помощников, — твердо выразил свое мнение Душман.
Подумав, Борода произнес:
— Пускай будет по-твоему, тогда мы должны дать ей не менее стольника кусков, чтобы она не скучала в отдалении от столицы и могла безбедно жить. Если все же менты выйдут на нее, и ты будешь не уверен, что она будет молчать, а она твой человек, тогда твои люди должны будут пустить ее в расход, — заметил Борода.
— Пускай будет так, — согласился Душман. — Я с ней постараюсь вразумительно поговорить насчет конспирации и маленького язычка.
— Теперь давайте вернемся опять к картинам, которые находятся у американца, — вновь взял на себя инициативу развития плана совместных действий Борода. — Таможня обязана вернуть их хозяину. Мистер Стивенсон завладел полотнами, которые проверены экспертом. Они лучшие в коллекции у Церлюкевича. Мы имеем право эти картины у Церлюкевича забрать в виде платы за работу…
— Конечно! — поддержал его Душман.
— …Но они такие дорогие и принадлежат кисти художников с мировым именем, что фактическое владение ими все равно, что их у нас не будет. Поэтому я предлагаю нашу сделку с Церлюкевичем оформить надлежащим образом через нотариуса, сделать на них купчую, уплатим госпошлину. Тогда мы спокойно на них сможем сделать бизнес, заработав раза в два больше, чем на них заработал Заславский.
Кому какая достанется картина, будем тянуть жребий, покупаем на свои имена. У нас теперь есть несколько стольников косых отмытых бабок и отстегнуть их на такое благое дело не грех.
— Мы же Церлюкевичу ничего не будем давать наличными? — спросил Лесник.
— Конечно нет, платим только пошлину.
— Приятно слышать такое предложение, — довольно ухмыльнулся Душман. — Ну, а теперь давайте поделим зелененькие, — предложил он.
— Как договаривались, пополам? — спросил его Борода.
— Конечно, — оживляясь, ответил Душман, предвкушая получение солидного куша.
Душман, положив свою долю в карман пиджака, удивленно констатировал:
— Более четверти миллиона долларов в кармане, а по размеру, — он пощупал рукой пачки, — как будто получил месячную зарплату.
— Если веса не хватает, положи к ним гирю, — пошутил Лесник, потом попросил: — Ты, Тарас Харитонович, теперь должен крутиться за нас всех и, не откладывая дела в долгий ящик, приступай с Церлюкевичем к оговоренным нами действиям, как бы не опоздать.
— Ты узнай у Жанны, как дышит американец, когда думает уматывать, соответственно будем знать, когда подключать Церлюкевича в игру, — в свою очередь, посоветовал ему Борода.
— Теперь можно и покрутиться, когда есть вокруг чего, — вдохновенно констатировал Душман, после некоторой паузы он добавил: — Честно признаться, я уже начал думать, что картин мы не найдем.
— Поволноваться и покрутиться нам пришлось немало, — согласился с ним Борода.
— Может быть, стоит обмыть удачное начало? — размышляя вслух, произнес Лесник.
— Сейчас не время прохлаждаться, но если по пять капель чисто символически и на коня, то можно дерябнуть, — махнув рукой, согласился Борода.
В конечном итоге предложение Лесника было поддержано собравшимися единогласно.
Покинув Бороду, Душман поехал в гостиницу «Пульман», где застал Жанну, весело щебетавшую с двумя смазливыми девушками, служащими гостиницы.
Увидев Душмана, она, простившись с девушками, поспешила из гостиницы за ним на улицу.
Подойдя к его машине и сев на заднее сиденье, она сообщила:
— Петер Стивенсон еще в гостинице. Его люксовский номер им оплачен до завтра, но не исключено, что клиент гостиницы может ее покинуть, когда ему вздумается.
— Это я знаю и без тебя, — задумчиво заметил Душман.
— Ты узнала, куплен им билет на отлет домой или нет?
— Девочки не знают и по этому вопросу мне ничего вразумительного не сказали, но сообщили, что он в гостинице оплатил стоимость услуг не только за свой номер, но и за номер, в котором проживает Алан Шток.
— Приятная новость, — обрадованно признался Душман.
Включив в салоне автомобиля свет, Душман записал в свой блокнот фамилии и имена американцев и информацию, касающуюся того, в каких люксовских номерах они проживают.
— Что еще путевого можешь о них сказать? — который раз в течение настоящей беседы задал свой вопрос Душман.
Жанна, с удивлением посмотрев на него, фыркнула:
— Ничего!
— Ты хорошо, хорошо поработала и тебе, Жанна, сейчас надо на некоторое время уйти на дно, чтобы твоей ноги на улицах города и одного шага не было.
— Тарас Харитонович, вы же знаете, что я люблю общество и ресторан, и не могу без них жить.
— Ты действительно не будешь жить, если не выполнишь мое требование…
Душман объяснил ей, насколько она опасный для них свидетель и что ему предлагали с ней сделать, чтобы отвести от себя возможную опасность.
— …За свою работу ты у меня получишь столько бабок, что их сполна хватит на покупку хорошей тачки, но все будет потом, когда наша операция будет завершена.
Слушая Душмана, Жанна, нервно поглаживая свои щеки ладонями, прошептала испуганно:
— Неужели ты позволил бы пустить меня в расход, ведь у нас с тобой когда-то была любовь?
— Потому-то и было в отношении тебя принято другое решение, — успокоил ее Душман. — Но я тебя проинформировал не для угрозы, помилуй Бог, если ты так подумаешь, а для того, чтобы ты знала, в какой игре участвуешь и чем рискуешь.
— Ты знаешь, что мы с матерью живем вдвоем. Теперь жить мне в своей квартире, как я поняла, нельзя, а если и буду, то матери на свою пенсию меня не прокормить. Ума не приложу, куда мне теперь деваться?
— Нашла о чем думать, — успокоил ее Душман. — Станешь на время хозяйкой нашей хазы, но помни: ты не чернильница и не позволяй моим парням макать в нее свои «перья».
— Бережешь для себя, — повеселев, съехидничала Жанна, вновь обретя уверенность в себе.
— Не исключено! — обнадеживающе, небрежно бросил он ей.
Заехав к себе в ресторан, Душман оттуда позвонил по телефону домой Арбату, который сообщил, что дома у Степаненко его группой была обнаружена и изъята скульптура Будды.
— Как прошла операция? — спросил Душман.
— В общем, ничтяк, если не считать небольшой заминки.
— Что произошло? — забеспокоился Душман.
— Ты знаешь, какая современная молодежь, с гонором. Так и Степаненко встретил нас агрессивно, между прочим, неплохо умеет своими клешнями ставить штампы под глазами, сильно зашиб Клопа. Ребята обиделись и от души его обработали, сделали со зла «голубым». Короче, укротили и утихомирили, дали понять, что имеет дело не с дилетантами и не с ментами и ловить ему у нас нечего. Сам выдал нам Будду. Между прочим, могли ее и не найти, в дымоходе хранил, гад.
— Утром привезешь ко мне, — потребовал Душман. — Что еще скажешь?
— Степаненко сказал нам, что у него на Будду наклюнулся клиент из Японии, который согласен за нее отвалить зелененькими семьдесят пять косых, но Степаненко устраивал только стольник.
— Выходит, не сошлись в цене? — удовлетворенно заметил Душман.
— Да! — весело подтвердил Арбат.
— Тем лучше для нас, меньше хлопот, — пояснил Душман.
— Что теперь будем делать? — поинтересовался Арбат.
— Трубку не клади, я сейчас подумаю, — ответил ему Душман. После минутного раздумья он сообщил: — Вот что, Игорек, не будем ждать утра, я сейчас беру картины, заезжаю к тебе, беру Будду и весь этот антиквариат отвожу домой к Церлюкевичу.
— Зачем так спешить? — удивился Арбат.
— Когда я заеду к тебе, то объясню, — заканчивая телефонный разговор, сказал Душман.
Выслушав Душмана, Арбат, довольно потерев ладони рук, мечтательно произнес:
— Если бы все так разыгрывалось, было бы ничтяк.
