Артур Нерсесович с брезгливым видом представил жене своего телохранителя.
- Из милиции? - равнодушно спросила она, слегка кивнув в знак приветствия. Удлиненные голубые ее глаза смотрели поверх Федора.
- Из зоны, - брякнул Артюхов и заметил, как вспыхнули щеки хозяина: они ведь договорились, что об этом своем прошлом Федор будет молчать. Но ему так захотелось ввернуть какое-нибудь коленце, разбить ее ледяную невозмутимость.
- Он - шутник... - кисло вставил Артур Нерсесович. - Не профессионал, к сожалению, но сейчас других нет... Потом я заменю его. Но он будет стараться, Лена, хотя тебе трудно угодить... - мямлил Аджиев, зверски косясь на Федора.
Она рассмеялась:
- Может, он угодит мне своим чувством юмора? Такого у меня еще не было. Очень трудно, Артик, постоянно видеть рядом с собой бревно, да-а?
Это ее протяжное "да", видимо, что-то значило для Аджиева. Он размяк, повеселел и отпустил Федора до вечера воскресенья.
Ранний вечер субботы стоял на дворе. Федор в модном прикиде, свежевыбритый, отдохнувший, с полным карманом бабок катил на электричке на встречу с неизвестной пока Единственной. Письмо от нее, выданное в редакции "Мистера Икс", лежало во внутреннем кармане легкого светлого пиджака.
Федор уже наизусть знал это письмо, напечатанное на машинке, но с припиской от руки: "Надеюсь, жду. Света". Но он все-таки достал его и принялся читать, наверное, уже в тысячный раз:
"Я - обыкновенная девушка. Но это совсем не значит, что я недостойна необыкновенной любви. Я и пишу в надежде, что ты, переживший немало страданий, горечь предательства, найдешь во мне верного друга. Наша ценность в том, что мы есть сами по себе, без всяких этих украшений в виде модного прикида, тачки и прочего. Надо открыть друг в друге что-то уникальное, неповторимое и дорожить этим. Человек рожден для любви, я верю в это. Не считай меня восторженной дурочкой. Пусть я несовершенная, не разбитная деваха, но, может, ты оценишь во мне глубину моих чувств?
Если бы каждый человек чаще задавал себе вопрос, как выглядит и чувствует себя его внутреннее "я", ему бы захотелось стать лучше, совершеннее. И не случайно мы хотим любить и быть любимыми. Это значит - мы хотим стать лучше. В любви человек растет, а без нее сохнет, сжимается, как растение без света и влаги.
Ты спросишь: а долговечна ли любовь? Может быть, любовь заключается только в сексуальной привязанности, а когда он и она надоедают друг другу в качестве партнеров, то кончается и любовь?
Я не хочу "партнера", я мечтаю о человеке, понимаешь? О человеке, с которым можно было бы пройти рука об руку всю жизнь и в горе, и в радости.
Мне не хотелось бы сейчас рисовать ситуацию, когда окажусь вдруг рядом с мужчиной. Пусть это останется моей тайной. Секс - это прекрасно, но все должно происходить само собой. Без того, чтобы что-то планировать или предсказывать. Сама обстановка, тепло дружеского контакта помогут фантазиям, даже самым смелым, воплотиться.
Мне кажется, что настоящее наслаждение можно получить лишь в том случае, если тебя целует любимый... Когда только к тебе обращены его слова, для тебя звучат признания. И никогда и никто не услышит их, кроме тебя.
Возвращайся из своего заточения. И давай попробуем начать новую жизнь вместе. Твоя будущая подруга".
Этот текст - смесь наивных фантазий и некоторого женского опыта пробуждал в нем ожидание захватывающего приключения.
Если она действительно не так страшна, как писала о себе, если не врала, значит, ему сказочно повезло, размышлял Федор. Не придется мыкаться в поисках подруги, во всяком случае сейчас, на первых порах, пока он не обустроен в Москве, да и занятия его еще толком не определились. Ночной визит, подобный тому, что случился в доме Нерсесова в первые сутки его пребывания там, больше не повторялся. А Федор мечтал о близости с женщиной, и даже жуткие события в охотничьем домике, гибель его "бригады" не отбили у него этого естественного желания.
Когда он уже уезжал из нерсесовского дворца (хозяин приказал подбросить его до Москвы), один из охранников на ходу бросил ему: "А Степан-то жив остался". Но и это обстоятельство: что все уже все знают о нем - не могло поколебать его победный настрой. Он знал, что весь этот бывший "ментовник", которым окружил себя Аджиев, и так будет ненавидеть его. Он - чужой среди них и останется таковым, потому что они - псы, а он - волк.
"Ничего, Артик все утрясет", - произнес он про себя тоном прекрасной Елены успокаивающую фразу и тут же забыл о Степане. Тем хуже для него, значит, вторично он, Федор Стреляный, не промахнется.
Мытищи - цель его поездки - плыли уже за окнами вагона.
Он пересек муравейник пристанционной площади и углубился наобум в заросшие зеленью улицы. Казалось, весь поселок заболел летней лихорадкой. Люди, машины, бродячие собаки и кошки - все перемешалось в уютных дворах и переулках. Да и могло ли быть иначе, если липы стояли в цвету, а все окна были открыты настежь. И везде слышались смех, музыка, веселые голоса.
Все это было не менее прекрасно и живительно для души Федора, чем облако, плывущее в небе, цветы на клумбах и задорные пересвисты птиц. Все это было проявлением бешеной энергии под названием "Жизнь". Эта энергия перехлестывала и в нем через край. Федор ловил взгляды женщин и нахально не отводил глаз.
Прошел, наверное, час, пока он, подустав немного, решил спросить нужную улицу. Оказалось, что он все время кружил почти рядом с тем домом, куда шел. Кирпичный, аккуратный такой домик в пять этажей с балконами, забитыми нужной в хозяйстве дребеденью. Коляски под окнами, облупившиеся козырьки подъездов.
Девочка Света жила здесь, и Федор, принюхиваясь к чужому жилью, примерил себя в этом дворе, где мужики играли в домино, и доме, набитом людьми небольшого достатка. Нет, сюда он не вмещался, но девочка Света манила его.
Стоило оттянуть миг встречи. И он потоптался около чахлых кустов, покурил. Из некоторых окон на него уже смотрели с любопытством.
"Девушкам из высшего общества трудно избежать одиночества..." откуда-то сверху выдал шлягер сладкий голос грузинчика.
Федор чуть не рассмеялся и вошел в подъезд.
Открыла ему белобрысая особа в красном костюмчике и здоровенных мужских тапочках на босу ногу. Спросила: "Вам кого?" Но тут же за ее спиной возникла вторая фигурка, стройная, в чем-то цветастом, перетянутом по тоненькой талии ремешком.
- Мне хотелось бы видеть Светлану, - важно сказал Федор заранее приготовленную фразу.
Цветастая фигурка тихонько ахнула, а белобрысая девица оглянулась с удивлением.
- Это ко мне, - ответила ей цветастая. - Заходите. Вас зовут Федор?
Артюхов до последней минуты затаенно думал, что вся история с письмом - розыгрыш.
Теперь он видел перед собой миловидное создание с живыми серыми глазками, с копной вьющихся каштановых волос над бледным лбом. Девушка была свежа и хороша собой. Такие девушки не должны бы писать письма в зону стреляным воробьям вроде Федора Артюхова. Но Света въяве стояла перед ним, смущенно теребя край выбившегося ремешка. Пора было брать инициативу на себя. Артюхов широко улыбнулся и шагнул в прихожую.
- Будем знакомы, - сказал он, - Федор Артюхов. Все долги отдал. Чист и свободен как ветер. Я в вашем распоряжении, милые барышни.
А грузинчик продолжал заливаться: "Девушкам из высшего общества трудно избежать одиночества..."
Близилась ночь. Они втроем весело провели время в местном парке, посидели в кафешке. Федор с удовольствием играл роль щедрого ухажера, разбрасывая сотенные направо и налево. Он чувствовал себя моряком, сошедшим на берег после дальнего плавания. Белобрысая Инна восхищалась каждой его шуткой и, ничуть не стесняясь подруги, вовсю строила глазки. А Света держалась тихо, сдержанно и как будто бы приглядывалась к свалившемуся, как снег на голову, поклоннику. Такое отношение даже льстило Федору: значит, девушка не шутила, когда писала свое письмо, надеялась на что-то серьезное.
Они вернулись к Светлане домой около полуночи. И Федор с радостью обнаружил, что она, по всей видимости, живет одна. У нее была уютная двухкомнатная квартирка, обставленная современной мебелью. Особым достатком здесь не пахло, но все необходимое имелось. Его только несколько смущало довольно большое количество книг. На близкое знакомство с образованной девушкой он не тянул. Мотаясь по лагерям, а в промежутках ведя жизнь напряженную и беспорядочную, Федору читать было некогда. А вот театр, кино любил он страстно. Может, в нем не развилась, заглохла какая-то артистическая жилка? Во всяком случае, Федор решил, что тушеваться не будет, он обладал другими достоинствами, и потом - у него имелись деньги. Он уже прикинул, как можно было бы нарядить тихую Свету так, чтобы она заблистала ничуть не хуже высокомерной жены Аджиева.
Чай с тортом на ужин был выпит. Самое время уйти. И он ушел бы, но Света неожиданно обратилась к подруге:
