– Старик прочит Дункана на свое место.
– С другой стороны, он заплатил вступительный взнос в нескольких гонках, намеченных на следующий год, чтобы сын смог в них участвовать. Для него разработан «Зеркальный автомобиль». Изготовлено уже несколько модификаций.
– Он выигрывал хоть одну гонку?
– Да. Одну. В Юте. Призовые составили пять тысяч долларов.
– Должно быть, окупил расходы.
– Разве что на горючее.
– Видать, все живут в свое удовольствие.
– Правда?
– Во всяком случае, тратят, сколько хотят.
– Мистер Флетчер, вы думаете, что о Редлифе и его семье можно сделать интересный репортаж?
– Тебя интересует, Энди, почему я попросил подготовить эту справку?
– Вы же неподалеку от Джорджии.
– Оставь все в памяти компьютера. Вдруг пригодится.
– Между прочим, мистер Флетчер, помните этого парня, что готовил с вами материалы по Клану? Джека Фаони?
– Что с ним?
– Он уехал пару дней назад.
– И куда он направился?
– Сказал, что в Северную Каролину. На ленч.
Флетч улыбнулся:
– И что тебя смущает? Мог же он проголодаться.
– У него даже нет автомобиля.
– Знаешь, Энди, иной раз ради ленча стоит прогуляться и пешком. Спасибо за помощь, старина. Созвонимся.
Он отключил телефон.
– Разве Джек поехал не в Виндомию? – спросила Кристел.
– Именно туда.
– И что он собирается там делать?
– Хочет повидаться с девушкой, на которой решил жениться молодой Честер Редлиф.
– Рискованный шаг.
– Он взял с собой гитару. Музыка успокаивает.
– Редлиф, – произнесла Кристел десять миль спустя. – Сначала создает идеальное зеркало, потом пытается создать идеальный образ. Первое технически возможно…
– Второе – несбыточная мечта, – закончил за нее Флетч.
– Я стара, как мир, и совсем слаба.
Очень старая женщина в чепчике коротко взглянула на Джека, когда тот перешел на бортик бассейна, еще находящийся в тени. Она стояла на коленях и выдергивала редкие сорняки, затерявшиеся среди азалий. В земле она копалась голыми пальцами. Не пользовалась лопаткой или тяпкой. Поначалу ему показалось, что она разговаривает с растениями.
– Цветы, сорняки, – продолжала бормотать старуха. – Совсем как дети. – Она схватила опавший лист. – Поливай некоторые цветы, подкармливай удобрениями, давай им все, что им нужно, а в итоге они скукоживаются вместо того, чтобы распускаться. А сорняки… Сколько с ними ни борись, все равно лезут и лезут. Если б мы уважали характер, то выращивали бы сорняки, а цветы выдергивали. – Она вновь подняла голову, повернулась к Джеку: – Привет.
– Добрый день, мэм.
– А ты сорняк или цветок?
– Думаю, сорняк, мэм.
– Это хорошо. Вроде бы ты достаточно силен, чтобы быть сорняком. Ты тут новенький. Я – миссис Хьюстон.
– Простите, мэм. Не расслышал фамилию.
– Я – мать Амалии Редлиф, миссис Редлиф. Бабушка больших засранцев, что живут здесь, прабабушка – маленьких. Это я про детей Эми. Я зову их «Шустрая семерка». Стоит мне отвернуться, как они тут как тут.
– Может, они – сорняки, – предположил Джек.
– Было бы неплохо. Да я сомневаюсь. Здесь, в Виндомии, их слишком хорошо кормят и поят. Сорнякам такое ни к чему.
– Чуть-чуть хорошего сорнякам не повредит.
– Вот в этом я не уверена.
– Мне вот не повредило. Я по-прежнему сорняк.
– Да уж, кормили тебя, во всяком случае, неплохо. – Синие глаза старухи задержались на Джеке. – Так как тебя зовут?
– Джек.
– И ты быстр и проворен?
– Для сорняка – да.
– Я тебе верю. Не положено мне возиться в земле, я знаю. Ты не возражаешь?
– Отнюдь.
– Но надо хоть что-то делать. Нельзя же день и ночь бить баклуши. Я, по крайней мере, так не могу. Если не работаешь, забываешь, что у тебя есть руки и ноги. Ты согласен?
– Пожалуй, да.
– Я даже не хочу в рай. – Пальцы миссис Хьюстон зарылись в землю. – Если мне не найдется там какой-нибудь работы.
– Виндомия не очень-то отличается от рая, правда? – спросил Джек.
– Все эти люди, которые курсируют между бассейном, теннисным кортом, спортивным залом и конюшней, тревожатся только о фигуре, тонусе кожи, блеске волос. Ты знаешь, на лошадях они лишь ездят. Не представляют себе, как подтянуть подпругу.
– Я этого не знал.
– И ты думаешь, они счастливы? Как бы не так. Они только жалуются и плачут. Я говорю им: «Застели кровать, приготовь завтрак, оседлай лошадь, вымой автомобиль, вскопай огород – и тебе сразу полегчает». Потому-то они и жалуются. Им не дают ударить пальцем о палец. – Миссис Хьюстон нацелила перепачканный землей указательный палец в грудь Джека. – Подозреваю, скоро они перестанут понимать, кто они такие. Всякий раз, когда Честер просит их что-то сделать, ждет, что они это сделают, они думают, что он их третирует. Они думают, что не должны выполнять свои обязанности. Знаешь, что говорит моя дочь?
– Не имел чести встретиться с ней.
– Она вопрошает: «Почему я должна раз в неделю общаться с поваром? Почему я должна разговаривать с домоправительницей? Почему я должна быть рядом с Честером, когда он принимает всех этих зануд?» Можешь ты себе такое представить? Я ей на это отвечаю: «Потому что это твоя работа, дочь». Она говорит: «Но иногда мне не хочется улыбаться людям. Почему же я должна страдать?» Я пыталась ей объяснить, что за все в жизни надо платить Она – жена Честера Редлифа, живет здесь, за это и должна платить. И цена – выполнение возложенных на нее обязанностей. А уж улыбнуться важным людям, которых принимает Честер, – невелик труд, если учесть, что она тут как сыр в масле катается.
– Поговорить с вами – одно удовольствие, миссис Хьюстон, но через несколько минут я должен предстать перед очами секретаря доктора Редлифа.
– Что почем, не узнаешь, если только своим горбом не заработаешь все, что у тебя есть. Как заработала я. Когда мой муж умер от переутомления и отчаяния, я с шести утра до трех работала горничной в отеле, а потом шла в прачечную. И все для того, чтобы воспитать Амалию, оплатить ей учебу на курсах секретарей. Это была моя обязанность, и я ее выполняла. Мои внуки думают, что иначе и быть не может. – Она махнула рукой в сторону особняка. – Все падает с неба, бесплатно, как дождь и солнечный свет Они недовольны своим отцом, он, видите ли, что-то от них требует. Я говорю: «А если бы родились в трущобах? Если б каждый день мучились от голода? Стали бы вы жаловаться на отца?» Они отвечают: «Такого быть не могло».
Джек коротко взглянул на часы, что украшали раздевалку. Двадцать минут первого. В секретариате его ждали через десять минут, а он еще не знал, как туда добраться.
– И вот что еще. – Миссис Хьюстон обращалась то ли к Джеку, то ли к азалиям. – Честер – святой человек. Всего он достиг своим умом и трудолюбием, дал всем все и что получил в ответ? Они никогда не улыбнутся ему, не скажут доброго слова. Какие уж там признательность или уважение! Хотела б я посмотреть, чтобы хоть кто-то из них сделал десять процентов того, что уже сделано Честером. Так нет же, они видят в нем строгого учителя только потому, что он ждет от них достойного поведения и выполнения своих обязанностей. Такие вот дела.
– Доктор Редлиф, должно быть, очень требователен и к себе, – вставил Джек.
– Естественно.
– Может, он требует от них слишком многого?
– Что-то он должен требовать.
– Мне надо идти. Иначе меня уволят в первый же день.
Миссис Хьюстон его не слышала.
– И вот я прячусь за кустами, копаюсь в земле, в которой копаться не надо. Цветы и так ухожены, но я не могу без работы. Будь я проклята, если превращусь в такую же петунью, какими стали они. Ты никому не расскажешь о том, чем я тут занимаюсь?
– Никому и никогда, – заверил ее Джек.
– Дело в том, что я знаю, что такое признательность. Уважение. Я уважаю Честера и очень ему признательна. Но я уважаю и себя.
– Это видно, – кивнул Джек. – Спасибо за помощь.
На велосипеде, выданном ему в первый же вечер на стоянке, куда он загнал свою машину, Джек катил вниз по холму к разлапистому, удачно вписанному в ландшафт зданию, в котором, по его мнению, он мог найти секретаря. Заметил он здание по верхушке трансляционной башни и теперь держал курс на ее основание.
За зданием протянулась взлетно-посадочная полоса. Упиралась она в большой ангар, соседствующий с диспетчерской вышкой.
Парковочная площадка размерами больше напоминала автостоянку, однако служащие приезжали в основном на велосипедах.
Джек затормозил у парадного входа, обратив внимание на отсутствие вывески, определяющей функциональное назначение здания. Поставил велосипед в свободную ячейку стойки, рядом с остальными. Поскольку велосипеды ничем не отличались, Джек отметил, что его ячейка – тринадцатая слева.
– Эй, Джек!
Двое мужчин вышли из здания. Один из них днем раньше принимал его на работу.
