почему все официанты приписывали ему почти сверхъестественные умственные способности.
– У меня нет для этого достаточной квалификации, – сказала она.
– Ты окончила университет с отличием! Конечно, ты считаешь меня недалекой провинциалкой, но я точно знаю, что диплом с отличием означает лучшие знания. Не думаю, что может понадобиться еще какая-то квалификация.
– Мам, я не считаю тебя провинциалкой, но…
– А, ну да, просто недалекой.
– Я этого не говорила. Просто я не особо дружу с цифрами, ты же знаешь.
– Не знаю, Флоренс. Точно не знаю. На самом деле, когда ты сейчас это сказала, я подумала, что ты всегда была сильна в цифрах. Очень сильна.
Мать говорила с карикатурной интонацией проповедника или ведущего новостей, причем эту манеру она, видимо, переняла, часами слушая и тех, и других по телевизору.
Флоренс помолчала.
– Наверное, я просто не хочу работать в финансовой сфере. Мне нравится моя работа.
Это было не совсем так, но она давно поняла, что в общении с матерью лучше использовать однозначные формулировки. Любая неопределенность тут же давала Вере точку опору.
– Тебе нравится весь день быть у кого-то на побегушках? Я-то на побегушках последние двадцать шесть лет по одной-единственной причине: чтобы моя дочь могла послать любого, кто попытается заставить ее прислуживать.
Флоренс вздохнула:
– Прости, мам.
– Не извиняйся передо мной, дорогая. Все твои таланты тебе даровал Господь. Ему не больше, чем мне, нравится смотреть, как ты их растрачиваешь.
– Ну хорошо, прости меня, Господи.
– О нет! Не умничай с ним, Флоренс. Только не с ним.
Флоренс ничего не ответила.
Немного помолчав, мать задала свой любимый вопрос:
– Кто тебя любит?
– Ты.
– А кто самая лучшая девочка на свете?
Флоренс посмотрела на дверь, словно желая убедиться, что ее никто не подслушивает, и быстро ответила:
– Я.
– Именно!
Флоренс была уверена, что мать энергично кивает на другом конце провода.
– Ты не какой-нибудь ноль без палочки, детка. Не веди себя так. Это неуважение ко мне и неуважение к твоему Создателю.
– Ладно.
– Люблю тебя, детка.
– И я тебя.
Флоренс повесила трубку и закрыла глаза. Эта чрезмерная и неоправданная лесть матери всегда производила обратный эффект, заставляя чувствовать себя полным ничтожеством. Когда Флоренс училась в старших классах, мать рассказывала всем, что ее дочь – самая красивая и популярная девочка в классе, хотя на самом деле Флоренс ощущала себя абсолютно потерянной и цеплялась за горстку приятелей, которых сближало скорее отчаяние, чем какое-то родство душ. Единственное, что у нее действительно было общего с ближайшей подругой Уитни, это максимальный средний балл успеваемости. «Да посмотри ты на меня!» – не раз готова была крикнуть Флоренс.
Иногда ей хотелось от матери откровенной жестокости, тогда, по крайней мере, можно было бы разорвать с ней отношения, не испытывая особой вины. Вместо этого, они стали заложниками бесконечного маскарада: мать подбадривала ее, все больше в ней разочаровываясь, а Флоренс отвечала любовью и раскаянием, которых не чувствовала.
Вера Дэрроу забеременела в двадцать два – уже не такая молодая, чтобы привлекать к себе осуждающие взгляды, но и не настолько опытная, чтобы понимать, во что ввязывается, как она часто говорила Флоренс. Будущий отец, постоянный гость отеля, где она в то время работала, и слышать не хотел о ребенке,
