– Хочешь, я при встрече встану перед тобой на колени? – взмолился Виктор.
– Ну, хорошо, шантажист проклятый! – выругался Игорь и повесил трубку.
Примерно через десять минут после этого разговора у Реброва в квартире начал почти непрерывно звонить телефон, но он не поднимал трубку. Звонки словно бы говорили, требовали: ну подними же трубку, подними! Потом они прекратились, и, посмотрев на часы, Виктор отметил про себя, что ждать ему еще минут двадцать.
Он ошибся всего на пять минут. Уже через четверть часа в дверь настойчиво позвонили. И когда Виктор открыл ее, то увидел на пороге Анну.
На ее лице сначала вспыхнула радостная улыбка, потом она закрыла глаза руками, и у нее затряслись плечи. А завершился этот калейдоскоп человеческих чувств тем, что Анна бросилась ему на шею и заплакала.
– Что случилось? – удивленно спросил Виктор.
– Слав-в-ва богу, ты живой! – сквозь всхлипывания повторяла она одну и ту же фразу.
Ребров почувствовал угрызения совести.
– Да что все-таки случилось?!
Он ногой захлопнул дверь и, обняв Анну за плечи, повел ее в комнату. Ему пришлось даже принести стакан воды, чтобы она немного успокоилась и смогла говорить.
– Почему ты не поднимал трубку? – спросила Анна. – За последний час я звонила тебе раз сто.
Она сидела на краешке дивана, с набухшими от слез глазами, и он мысленно поклялся, что если для него все обойдется, то он придумает себе какое-нибудь изуверское наказание, ну например на всю жизнь откажется от пива.
– Я только что пришел, – соврал Виктор. – Кстати, ты тоже не очень-то баловала меня разговорами по телефону… Так что же все-таки стряслось?
– Мне позвонил Игорь… Стрельник… – Она все еще всхлипывала, вытирая платком раскрасневшийся нос. – Он искал тебя. И сказал, что тебя не могут найти уже несколько дней. И еще он говорил, будто бы ты ему жаловался, что за тобой в последнее время кто-то следит… что ты даже опасался за свою жизнь… Это как-то связано с Кролем и его бандой? Да? Чего ты молчишь?
– Бред какой-то! – ругнулся Виктор. – Он все на свете перепутал. Наверное, был пьян! Увижу его – голову оторву!
Он разорялся все больше и больше, так как видел, что лицо Анны становится все строже и строже. Слезы на ее глазах высохли, и в них четко проступила изморозь, похожая на ту, которая появляется на стекле от ледяного дыхания в рекламе жевательной резинки «Айс-уайт».
– Так это ты все придумал, – почти шепотом сказала она.
– Что ты имеешь в виду?!
– Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю!
Ребров уже не раз наблюдал этот мгновенный переход от ледяного спокойствия к ярости и даже готовился к чему-то подобному, но опять не успел. Пощечина оказалась быстрой и звонкой. А дальше Виктор, как и в тот вечер в Заборске, изо всех сил держал Анну за руки, пытаясь защититься от новых пощечин. Потом он стал целовать ее лицо, волосы, шею. Но в этот раз она не собиралась прощать его.
– Отпусти меня, негодяй! – возмущалась Анна. – Как ты мог таким грязным способом затащить меня сюда?! Для тебя нет ничего святого!
– Это была единственная возможность увидеться с тобой, – оправдывался он, мешая слова с поцелуями. – А я без тебя уже не могу! Я просто умираю!
Наконец ей удалось оттолкнуть его, и они замерли друг напротив друга, тяжело дыша и поправляя одежду.
– Хорошо, – сказал Ребров, – если хочешь – уходи! Только перед этим твоим окончательным приговором я, в свою очередь, имею право на последнее слово! – Ее молчание подбодрило Виктора. – Да, я иногда бываю очень тяжелым…
– Невыносимым! – перебила она его.
– У меня есть свои принципы…
– Болезненное самолюбие!
– Я иногда хитрил…
– Лгал!
– А иногда я безумно упрям!
Она открыла рот, но потом опять закрыла, так как не смогла подобрать более сильную характеристику.
– Да! Безумно упрям! – повторил он. – Но это качество у меня проявилось особенно остро с тех пор, как я познакомился с тобой.
От возмущения брови у нее подскочили на самую верхушку лба.
– Добавь: ты еще и наглец!
– Уверен, если бы не ты, то прошедший год я прожил бы совершенно иначе. Скорей всего, я сделал бы меньше ошибок и у меня было бы меньше неприятностей… Но я не променяю этот год даже на всю оставшуюся жизнь. Потому что… в нем была ты…
Ребров замолчал. Его энергия истощилась, и он, словно сдаваясь, опустил голову. Подождав немного, Анна решительно направилась к выходу. Когда она проходила мимо Виктора, он слегка приподнял руку непроизвольный, отчаянный жест. Использовав силу, множество различных слов, Ребров уже не верил, что ее можно остановить. Но кто поймет этих женщин! Как ни странно, его слабого жеста оказалось достаточно, чтобы она бросилась ему на шею.
А дальше опять все свернуло на те же рельсы, что и в Заборске. Они стали срывать друг с друга одежду, испортив при этом немало дорогих, добротных вещей. Но когда они уже упали на диван, Виктор вдруг как ужаленный вскочил на ноги и завопил:
– Подожди! Я сейчас умру, если ты мне не объяснишь: каким образом тебе удалось взять пленку у Шелеста и почему тебя никто в этом не заподозрил?
В этот момент он представлял собой довольно забавное зрелище: голый мужчина с воздетыми вверх руками и вылезшими на лоб глазами. Зато Анна повела себя царственно. Виктор даже не подозревал, что она так склонна к театральным эффектам.
Она перевернулась на бок – роскошная женщина, во всей своей прекрасной наготе, – подперла голову одной рукой, а другую плавно опустила на точеное бедро и снисходительно улыбнулась.
– Все очень просто. После встречи с тобой я вернулась в банк и, оторвав от пиджака пуговицу, зашла в приемную. Шелеста не было на месте, и я сказала его секретарю, что, возможно, потеряла пуговицу во время утреннего совещания. Таким образом, я оказалась в начальственном кабинете. Как ты и говорил, кассета лежала в верхнем ящике стола…
– Но почему никто не обнаружил пропажу?! – все еще недоумевал он.
Анна скучающе зевнула, словно уже утомилась рассказывать о каких-то пустяках:
– Запутать их оказалось легче легкого. В кабинете Шелеста у меня родился небольшой план. Сообщив секретарю, что пуговица так и не нашлась, я помчалась на Арбат и купила точно такую же кассету. Потом опять вернулась в приемную, будто бы сообразила, куда могла подеваться эта проклятая пуговица – я, мол, подходила к окну. Вот и все. Думаю, чистая кассета по-прежнему лежит в ящике стола или ее переложили в сейф. Вряд ли у Шелеста была потребность прослушивать ее еще раз.
Виктор смеялся как безумный, и с этим нервным хохотом из него выходило громадное напряжение последних дней. А его восхищению этой женщиной не было предела.
…Часа через два, когда уже совсем стемнело, Виктор тихонько, чтобы не разбудить задремавшую Анну, поднялся с дивана и, накинув халат, подошел к окну. Подсвеченные башни Кремля выглядели в этот раз празднично и очень торжественно. Не хватало только какой-нибудь волнующей музыки. Когда он об этом подумал, она как раз и зазвучала – негромко, но очень впечатляюще.
Повернувшись, Ребров увидел, что Анна включила проигрыватель все с той же единственной сохранившейся у него пластинкой. Она подошла к Виктору и обняла его сзади за плечи.
– О чем ты думаешь? – спросила Анна. – Упиваешься победой над своими врагами?
– Мне, конечно, лестно было бы думать, что доконал их именно я, серьезно сказал Виктор, – но, скорей всего, их раздавила система, которую они сами создавали. Чтобы легче было воровать, наши олигархи пытались построить бандитское государство, а оно одного за другим перемалывает их самих. Они были уверены, что жить по принципам воровской общины, когда решает не закон, а «пахан», гораздо удобнее. Оказалось – нет. Ну а я разве что немного помог…
Какое-то время они стояли молча.
– Знаешь, – усмехнулся Виктор, – я сейчас вспомнил хозяина этой квартиры. Очень интересный старик, ты с ним еще познакомишься. Когда я пришел к нему в первый раз, мы вот так же стояли у окна, смотрели на Кремль, слушали Литургию Рахманинова, и он сказал что-то вроде: «Какая прекрасная и безумная наша страна. Удивительно, как могли люди, создавшие такую великую музыку и архитектуру, так легко принести себя в жертву бредовым коммунистическим идеям. И как легко мы верим всяким новым безумцам сейчас».
– Но во всем этом есть, по крайней мере, один положительный момент, после небольшого раздумья хитро блеснула глазами Анна.
– Какой?
– Если бы мы жили не в России, а в какой-то другой стране, то, возможно, я не обменяла бы все, что у меня раньше было, на сомнительной ценности перспективу быть с тобой.
Виктор долго переваривал ее слова.
– Это и в самом деле сильный аргумент, – наконец произнес он. – Думаю, как раз именно он может примирить меня с этой несчастной страной.
