— Ага. Ладно, пойду палисадник полью, а то мне Маруся плешь проест. А ты кушай-кушай. Только бутылку не выкидывай!
С Антоном ничего так и не вышло. Он снова злобной пулей вылетел из арки, снова за тонированным забралом померещился гневный взгляд, и снова байк скрылся в конце улицы. Хуже предыдущих этот день был только тем, что в резиденцию Горячев не приехал. «Он позвонил сегодня утром, пожаловался на плохое самочувствие, сказал, что останется дома. Ну, он же и так обычно работал дистанционно?» — удивленно пожала плечами Елена. Лев важно кивнул, сказал, что просто поинтересовался, но на деле расстроился. Он чувствовал себя страждущим в пустыне, где Антон — глоток воды. А теперь не поступало даже капель, Горячев закрылся совсем. Богданов злился. И все же прошла половина недели, а беглец только пуще бегал, не отгораживаясь от Льва ничем, кроме дверей. Дружелюбно хохотала с ним, ничего не стыдясь, Настя. Не знала о том, где ночует ее брат, Елена. Может, Антон и открещивался от разговора, но почему-то щадил Богданова, держа их странный конфликт в тайне от каждого из общих знакомых. Значило ли это, что он легко отпустил и просто ждет, пока самоотреченный ночной дозор прекратится? Пока надоест затянувшаяся гонка? Или же что-то еще?
Однако вот Антон уехал в неизвестном направлении с утра, а вечером мотоцикл не проревел у дома. Усаженная молодыми березками тихая улочка, ставшая Льву роднее собственного района, уже погрузилась во тьму. Небо было на удивление чистым — наверное, с набережной совсем неподалеку открывался прекрасный вид на Большую Неву и на порт по ту сторону реки. А чуть дальше, со стрелки Васильевского острова, можно было увидеть самое сердце Петербурга в своем ночном великолепии… Вся романтика города раскрывалась только после наступления сумерек — это знал каждый. Даже ночной караул Богданова кто угодно расценил бы как одно из высших ее проявлений. Но только не Горячев. Лев принял и это, позволяя разбить еще одну балку уверенности. Ответ нашелся в инстаграме: оказалось, что вся компания Антона собралась на даче у Лехи. Там была своя романтика, запечатленная на маленьких уютных квадратиках, словно в окошках из чужой жизни — наружу: румяный шашлык, закат над сосновым бором, грязный, как вывалявшийся в грязи довольный кабанчик, мотоцикл — да и сам Антон… Сбежал. Значит, сегодня точно не появится. И завтра утром, возможно, тоже.
«Жестоко», — отправил Лев Антону и даже не стал отслеживать, прочитает ли он это и если да, то когда. Богданов занимал свое время чем мог: болтал с соседями, перетер с мужиками тягу «крузака», забросив телефон глубоко на заднее сидение, курил. Делал что угодно, а уехать так и не смог. Обсудил с Зоей жестокость вторых половинок и как она пятьдесят лет прожила с дедом. А у Льва клокотало все нутро от обиды и досады, но он продолжал уговаривать себя. Ведь он сотворил нечто куда более отвратительное, чем получал теперь.
6.04. Четверг. Незваный гость
Так Богданов провел всю ночь. Не спал. Как только солнце вступило в свои права, позвонил Елене и сообщил, что поймал вирус и не хотел бы никого заражать. События стали мелькать, как карты в руках умелого фокусника; Лев не мог на них сфокусироваться, они потеряли вкус, цвет, запах, оставалось только ядро — факт. Зоя принесла завтрак, в этот раз на лавочку возле подъезда, но Лев так и не смог впихнуть в себя ни кусочка и только уныло вглядывался в затягивающие небосвод тучи под легкое щебетание старушки. Очнулся Богданов, когда стукнул полдень. Из открытого окна на первом этаже доносилось бурчание телевизора, где диктор сообщил время и бесцветно зачитал сводку новостей. За спиной послышался веселый смех. Лев не стал оборачиваться, ибо сразу признал, кому принадлежат голоса.
— О, хрена себе, это Богданов, что ли? — удивился Влад и тут же понизил интонацию. — Случилось чего?
— А? Вовин, не проснулся еще? С чего бы тут быть моему начальнику? — прохладно отсмеялся Антон. Совсем рядом хлопнула стальная дверь.
Лев выдохнул, прикрыл глаза, утомленный затянувшимся мучением. Влад должен был когда-нибудь пойти обратно, поэтому Богданову пришлось подняться, вернуться в машину и спрятаться за тонированными стеклами, чтобы не нарваться на неудобный разговор. Заперся, включил радио. Снаружи рокотал гром.
Внезапно начавшийся после трех жутких раскатов ливень забарабанил по крыше автомобиля. Под его размеренными ударами Лев задремал. Промозглый холод пробирался даже в салон, заволакивая усталый разум в гиблые сети, как болото. А в нем — ни снов, ни мечты… И чем дальше, тем сильнее буйствовала стихия. Огромные капли сыпались с неба стеной, будто ангельская бомбардировка, праведный артобстрел. Кто-то там, наверху, наверняка хотел наказать Богданова за его ошибки. Да не только его — всю эту землю, весь город, потонувший в бесстрастной самолюбивой помпезности. Он, Питер, легко принимал авантюристов, художников, торговцев, дельцов… Вмещал в себя всех и каждого, каждому раздавал по потребностям. Но платой за это всегда было и оставались горе да разбитое сердце. Кто-то, добившись в жизни всего, ради идеи прыгал с моста. Кто-то ради того, чтобы найти любовь и счастье, вынужден был убить. Кто-то из вселенского сострадания предавал влюбленность чистой барышни ради безумной роковой замужней женщины. Питер — он был как Дьявол. Хочешь сделку? Плати кровью.
Может быть, потому что сделки с Дьволом хоть и были возмутительно дороги, но всегда исключительно честны, — а может, потому что небесное воинство за несколько часов истребило всех бесов в округе, — но что-то невероятное в этот день все-таки произошло. Богданов не сразу понял, что стучит в его окно не капризная стихия, а кулак. Не успев определить, кому он принадлежит, Лев опустил стекло. Это оказался не сотрудник ГИБДД, все-таки нашедший свою жертву, и не Зоя, взявшая на себя ответственность опекать горемыку. Над машиной склонился Антон. За надежным кузовом поливало так, что Горячев успел промокнуть до нитки, пока дошел до Льва. Серый взгляд был тяжелым и темным — то ли из-за дождя, то ли взаправду в нем отражались усталость и боль.
— Выходи. Пойдем, — коротко произнес Горячев и, развернувшись, зашагал обратно под арку. Лев уставился ему в спину и с минуту пытался осознать происходящее. Потом закрыл все окна, взял мобильник и обнаружил несколько звонков и сообщения о том, что Горячев уже неоднократно послал его далеко и надолго, а затем разрешил войти. Богданов хмыкнул, вывалился из машины, поставил ее на сигнализацию и теперь осознал, как бы ему не хотелось покидать обжитое убежище так скоро. Лев молчал и следовал за Антоном, боясь спугнуть наваждение. С абсолютной тишиной они вошли в подъезд. Горячев пропустил Льва вперед, потом, уже на лестнице, обогнал и взбежал на четвертый этаж, где тепло встречала нежданного гостя желтоватым светом незапертая квартира.
Дверь закрылась за спиной, как дверца ловушки. Неспокойно посапывая, Горячев стянул с себя кроссовки и, стуча пятками, в том же молчании ушел на кухню. Через секунду до Льва донесся шум закипающего чайника. Богданов потоптался в прихожей, снял обувь и вмиг на него навалилось ощущение обнаженности перед неизбежным. Снял куртку — и оно стало невыносимым, давило на плечи. Уже на кухне Лев неловко остановился в проходе. Горячев в ожидании кипятка застыл, согнувшись над кухонной тумбой, и тупо пялился в две пустые чашки перед собой. Все такой же мокрый — будто почти неделю торчал на улице и ждал чего-то…
— Сядь, — вздохнул он. — Задолбал уже маячить…
— Ну так ты в этом виноват, — Лев оперся плечом о косяк, прижавшись разгорячившимся до невозможности лбом к дереву. — Не был бы упрямым таким, давно бы поговорили и все решили.
— Нет. Вот не вали с больной головы на здоровую, Богданов. Моя вина давно исчерпана, — зло ответил Горячев. Только сейчас стало заметно, что его снова потряхивает. Что эмоции, обычно легко разряжающиеся смехом и сексом, опять клокочут у самого горла искрящейся взрывоопасной смесью. — И сядь, я сказал…
