— Вот, значит, как довелось нам во второй раз…
Он произнес это с искренним сожалением и положил на стол повестку с таким скорбным видом, что следователь невольно подумал: наверное, с таким же видом возлагал свой венок на могилу Селянина.
И все-таки Чумаков оставался Чумаковым. Без приглашения прочно уселся на стул, улыбнулся грустно и, указав на повестку, сказал.
— Воистину, от сумы да от тюрьмы… — Вопросительно взглянул на Дениса. Теплилась еще в глубине Чумаковой души надежда, что говорун-проповедник, в общем-то свойский парень, каким постарался предстать Денис при первой встрече, рассеет тревоги Федора Иннокентьевича, и их отношения вернутся в ровное и доброе русло.
Но Денис молчал холодно и выжидательно. И Чумаков, глядя на повестку, продолжал горестно:
— Изменчивость судьбы. Я вам рассказывал: прошел путь от грузчика до руководителя треста. Победителем соревнования во всесоюзном масштабе был, особо ответственные задания выполнял, в коллегиальных органах состоял и состою, а вот подозреваемым — бог миловал… Не скажу, что очень приятное состояние. — Сделал паузу и пробросил как бы между прочим: — Поэтому направляясь к вам, я поставил в известность кое-кого из товарищей, от которых зависит кое-что в этой жизни, где меня искать, если вдруг потеряюсь… Вдруг да вы с присущим вам служебным рвением велите прямо в кабинете заковать меня в кандалы и отправить в холодную…
Все это было сказано как бы полушутя, но Денис уловил и скрытую угрозу, и глубокое презрение к нему, Денису Щербакову, крайне мелкой сошке, по мнению Чумакова, и растерянно подумал: «Что это? Привычная для Чумакова поза? Суперменство, ставшее второй его натурой, приведшее в конце концов его в этот кабинет, пересилившее в душе этого человека и память о завещанной отцом-солдатом старинной скрипке в футляре, и романтический ореол вокруг своей профессии, и все добрые порывы…» Денис был поражен цинизмом Чумакова, упрекавшего его в жестокости. Ведь в отношении Юрия Селянина этот респектабельный человек дважды проявил изощренную жестокость. Сначала растлил неокрепшую душу парня, посеял в ней ядовитые семена стяжательства и языческого поклонения деньгам, а потом физически уничтожил, растоптал вышедшего из повиновения раба.
Эти очень горькие и очень справедливые слова Денису хотелось выкрикнуть в лицо Чумакову, но надо соблюдать процессуальные нормы, надо помнить о неписаном кодексе этики следователя. Этот кодекс не позволяет допускать грубость, резкость, окрик по отношению к человеку, сидящему по другую сторону стола, в какой бы глубочайший конфликт не вступил тот с законом. Тот, кто по другую сторону стола, лишен возможности ответить следователю на резкость. Силы не равны. Грубость, окрик следователя — это проявление неуверенности и слабости. А сейчас по другую сторону стола следователя сидел Чумаков и всем своим видом требовал извинений за его нарушенное повесткой спокойствие, человек очень сильный, умеющий рассчитывать слова и поступки на много ходов вперед, беспощадный, уверенный в себе, в непробиваемости и прочности своих заслуг и званий. В поединке с ним нельзя поддаться слабости, раньше времени выказать истинное к нему отношение, дать ему оружие против себя.
Денис, сделав над собой немалое усилие, сказал почти дружелюбно:
— Ну, отчего же сразу в кандалы. Подозреваемый не всегда становится обвиняемым.
— Надеюсь, и меня минует чаша сия. Не возьму в толк, в чем вы меня заподозрили?
— В деле, о котором я вам рассказывал при первой нашей с вами встрече, — Денис старательно выравнивал голос, — возникли неожиданные обстоятельства, и потому у меня появилась надобность допросить вас в качестве подозреваемого в хищениях в особо крупных размерах государственного имущества — деловой древесины, неоднократном получении вами взяток при вашем ответственном положении, а следователь прокуратуры допросит вас об умышленном убийстве Юрия Селянина с целью сокрытия другого тяжкого преступления, то есть в преступлениях, предусмотренных статьями девяносто третьей прим частью второй статьи сто семьдесят третьей и пунктом «е» статьи сто второй Уголовного Кодекса РСФСР.
Всякий человек, услыхав такое сообщение, изменился бы в лице, покрылся испариной, попросил воды, а то и валерьянки. Чумаков лишь облизнул все же пересохшие губы, но даже позы не изменил. В заледенелом взгляде его не проскользнуло ни ужаса, ни потрясения.
И Денис невольно вспомнил о том, что вот также бесстрастно выслушал формулу обвинения сидевший на стуле, где сидел сейчас Чумаков, бежавший из мест лишения свободы Михаил Корякин, уже признанный судом особо опасным рецидивистом, еще при задержании готовый к тому, что его за очередное преступление приговорят к исключительной мере наказания — расстрелу. Но у Михаила Корякина за плечами было почти два десятка лет пребывания в исправительных колониях, побеги, прозябание по воровским «малинам». За сорок лет он не завел семьи, не постиг никакого ремесла и не чтил в своей беспутной жизни ничего, кроме воровского «закона».
И вот Чумаков — респектабельный, действительно заслуженный, не бывший под следствием и судом. Что это? Снова суперменская маска? Крайняя эмоциональная тупость? Бесстрастность робота? Результат многолетней тренировки, тайной готовности к тому, что рано или поздно его настигнет возмездие!..
— И что же мне грозит по этим частям, статьям и пунктам? — осведомился Чумаков и даже вежливо улыбнулся.
— Меру наказания определяет суд. Названные статьи предусматривают длительные сроки лишения свободы, а при особо отягчающих обстоятельствах — исключительную меру наказания. — С этими словами Денис подал Чумакову Уголовный кодекс.
Самообладанию Чумакова мог позавидовать даже индийский йог. Он подержал на ладони, будто взвесил кодекс и, не раскрыв его, положил на стол.
— В чем конкретно я повинен? Может быть, вы расшифруете ваши сногсшибательные формулировки?
Денис, невольно подстраивая свой тон к подчеркнуто безразличному тону Чумакова, стал излагать, конечно же, отлично известную Федору Иннокентьевичу печальную и постыдную историю о том, как его стараниями с просек Таежногорской механизированной колонны под видом бросового дровяника похитили свыше двенадцати тысяч кубометров деловой древесины, чем причинили государству ущерб на сумму более ста тысяч рублей. В благодарность Чумаков получил от так называемой представительницы среднеазиатских колхозов Кругловой свыше сорока двух тысяч рублей. И хотя это была компетенция следователя прокуратуры, капитан милиции Щербаков не умолчал о том, что когда в январе 1978 года активный участник преступной группы Юрий Селянин отказался совершить очередное преступление и угрожал разоблачить Чумакова, последний убил Селянина…
Чумаков выслушал Дениса с подчеркнутым интересом, словно тот поведал ему занятные подробности о совершенно постороннем человеке. Усмехнулся криво и спросил:
— А в прошлогоднем лунном затмении над Парасельскими островами или в убийстве братьев Кеннеди вы не обвиняете меня? — И стекло в окне звенькнуло от его хохота.
Денис плотнее прислонился к спинке стула и сказал:
— Не надо, Чумаков, этих вывертов. Невменяемого вам сыграть не удастся.
На твердых скулах Чумакова проступили красные пятна, а бархатистый просторный голос наполнился такой лютой ненавистью, что у Дениса холодок пробежал по спине.
— Правильно, Щербаков, я в здравом уме и твердой памяти. И я займу круговую оборону. Защищаться буду до последнего зуба во рту, до последнего ногтя на пальце. Вы позабавили меня пикантной историей. Уверен, что авторы детективных романов щедро бы заплатили за такой сюжет. Но ведь сюжет-то, Щербаков, голый. Я подозреваю, что доказательств у вас к нему — с гулькин нос. В законах наших советских я, хотя и не так, как вы, но все-таки подкован и знаю основополагающий принцип: не обвиняемый должен доказать свою невиновность, а вы, товарищ, гражданин или как вас там… следователь — мою вину. И не только мне, но и высокому советскому суду и общественным организациям, которые до суда станут решать мою участь…
Мартовский день выдался мглистым, ненастным. Но сейчас ветер раздвинул облака, приоткрыл дорогу солнечному лучу. В свете этого луча ярко заблестел на лацкане добротного пиджака Чумакова знак заслуженного энергетика, а над грудным карманом планка наградных ленточек…
Денис опустил взгляд, сказал грустно:
— Вы правы, Чумаков, моя обязанность доказывать вашу вину. Постараюсь исполнить свой долг. Наберитесь терпения. Но прежде вопрос: вы помните голос Кругловой?
— Откуда мне его помнить? Она не пела мне соло и не было у нас дуэтов.
— Я познакомлю вас с магнитофонной записью показаний Кругловой, данных ею два дня назад в Шараповском районном отделе внутренних дел. Вот идентичный записи протокол допроса Кругловой, собственноручно подписанный ею.
