Попутно он решил, что это, по-видимому, характерно: люди, которые в одиночестве часами корпят над своими сочинениями, во время перерыва на кофе репетируют рассказы о себе; не зря же Уолдегрейв поведал, что Куайн, по собственному беззастенчивому признанию, устраивал в постели ролевые игры, пользуясь шариковой ручкой вместо микрофона.
– Это фэнтези-дефис-эротика, но вполне крепкая проза. И вот вам традиционные издательства: когда появляется нечто новаторское, никто не хочет рисковать своими деньгами – написанное должно укладываться в определенные торговые категории, а если ты соединяешь несколько жанров, если твоя работа выделяется из общего ряда, никто не рискует тебя печатать… Я знаю, что Лиз Тассел, – Кэтрин произнесла это имя брезгливо, как название инфекции, – внушала Оуэну, будто для моей работы нет конкретной ниши. Хорошо еще, что существует возможность независимой публикации, свобода…
– Вот-вот, – вставила Пиппа, которой не терпелось заявить о себе, – это правда, независимая публикация открывает дорогу жанровой прозе…
– Я не пишу жанровую прозу, – слегка нахмурилась Кэтрин, – в том-то все и дело…
– …но Оуэн считал, что мои мемуары лучше публиковать традиционным образом, – продолжила Пиппа. – Знаете, он всерьез интересовался вопросами гендерной идентичности и раскрыв рот слушал, что мне довелось пережить. Я познакомила его с другими транссексуалами, и он пообещал замолвить за меня словечко издателю, поскольку считал, что при условии грамотной раскрутки эта тема, которая до сих пор считается…
– Оуэн был в восторге от «Жертвы Мелины», он с нетерпением ждал каждой следующей главы. Стоило мне поставить точку, как он буквально рвал текст у меня из рук, – громко сказала Кэтрин, – и убеждал, что…
Кэтрин прервалась на полуслове. Пиппа, которая раскраснелась от досады из-за невозможности высказаться, до смешного побледнела. Обе они, как поняла Робин, вдруг сообразили, что Куайн, рассыпаясь в комплиментах, поощрениях и нарочитых проявлениях интереса, тайком строчил на допотопной электрической машинке свой роман с непотребными образами Эписин и Гарпии.
– Значит, он рассказывал вам о своей книге? – уточнил Страйк.
– Совсем немного, – уныло выдавила Кэтрин Кент.
– Вы, случайно, не знаете, как долго он трудился над последней книгой – «Бомбикс Мори»?
– Сколько я его знала, – ответила Кэтрин.
– И что Оуэн вам рассказывал?
В разговоре наступила пауза. Кэтрин и Пиппа переглянулись.
– Я уже ему говорила, – обратилась Пиппа к Кэтрин, со значением указав глазами на Страйка, – что роман задумывался совсем в другом виде.
– Да уж, – тяжело вздохнула Кэтрин и сложила руки на груди. – Мы и знать не знали, что у него получится вот такое.
«Вот такое»… Страйк вспомнил описание бурой, клейкой жидкости, сочившейся из грудей Гарпии. С его точки зрения, это был один из самых тошнотворных образов романа. Сестра Кэтрин, к слову сказать, умерла от рака груди.
– Он с вами не делился своим замыслом? – спросил Страйк.
– Он нас обманывал, – попросту ответила Кэтрин. – Говорил, что это будет странствие писателя или что-то в этом духе, а сам наплел… обещал, что мы будем у него показаны как…
– «Чистые, неприкаянные души», – подсказала Пиппа, видимо завороженная этой фразой.
– Вот-вот, – угнетенно подтвердила Кэтрин.
– Он читал вам какие-нибудь отрывки, Кэтрин?
– Нет, – ответила она. – Все твердил: пусть это будет… будет…
– Ох, Кэт, – трагически выговорила Пиппа, и Кэтрин закрыла лицо руками.
– Возьмите, – деликатно предложила Робин, доставая из сумки косметические салфетки.
– Не надо! – грубо отрезала Кэтрин, вскочила с дивана и исчезла в кухне, а потом вернулась со скомканным в руке бумажным полотенцем. – Он твердил, – повторила она, – пусть, мол, это будет секретом. Ублюдок!
Она вытерла глаза и покачала головой, рассыпав по плечам длинные рыжие волосы. Пиппа гладила ее по спине.
– Со слов Пиппы я знаю, – начал Страйк, – что Куайн принес рукопись вам домой и опустил в прорезь для почты.
– Да, – сказала Кэтрин; очевидно, Пиппа уже призналась, что сболтнула лишнего. – Джуд, соседка, подглядела. Любопытная стерва, вечно за мной шпионит.
Страйк, только что оставивший еще двадцатку в соседском почтовом ящике, чтобы отблагодарить Джуд за информацию о возвращении Кэтрин, спросил:
– Когда это произошло?
– В ночь с пятого на шестое, – ответила Кэтрин.
Страйк почти физически ощутил напряженное волнение Робин.
– Перед вашей входной дверью тогда горели лампочки?
– На галерее? Да они уж с полгода не горят.
– Соседка разговаривала с Куайном?
– Нет, в окно подсматривала. Было около двух часов ночи, зачем ей в ночной рубашке выскакивать? Она сто раз видела, как он приходил и уходил. Знала, как он вы…выглядит, – Кэтрин душили рыдания, – в мантии этой д…дурацкой, в шляпе.
– Пиппа еще упомянула записку, – сказал Страйк.
– Ну да… «Час расплаты для нас обоих», – подтвердила Кэтрин.
– Она у вас сохранилась?
– Я ее сожгла, – ответила Кэтрин.
– А обращение там было? «Дорогая Кэтрин»?
– Нет, не было, – сказала она, – просто записка и поцелуйчик мерзкий, будь он неладен. Ублюдок! – Она расплакалась.
– Давайте я налью нам всем чего-нибудь покрепче, можно? – к удивлению Страйка, вызвалась Робин.
– Там в кухне есть, – выдавила Кэтрин, заглушив эти слова бумажным полотенцем, прижатым к губам и щекам. – Пип, сходи сама, организуй.
– Но вы были абсолютно уверены, что записка от него? – спросил Страйк, когда Пиппа убежала за спиртным.
– Мне ли не знать его почерк, – сказала Кэтрин.
– И как вы это истолковали?
– Никак, – слабо выговорила Кэтрин, утирая слезы. – Расплата для меня за то, что он со мной жене изменял? Или его расплата со всеми… даже со мной. Со всеми поквитаться – у него кишка тонка, – добавила она, невольно вторя Майклу Фэнкорту. – Мог бы мне сказать, если не хотел… если хотел со мной порвать… но зачем же такие вещи делать? Зачем? Речь ведь не только обо мне. А Пиппа… Делал вид, будто заботу проявляет, расспрашивал о ее жизни… она в жутком состоянии была… Пусть ее автобиография – не бог весть что, но все же…
Тут вернулась Пиппа с позвякивающими стаканами и бутылкой бренди; Кэтрин умолкла.
– Мы это для рождественского пудинга берегли, – сообщила Пиппа, ловко откупоривая коньячную бутылку. – Готово, Кэт.
Кэтрин щедро плеснула себе бренди и залпом выпила. Похоже, это возымело желаемый эффект. Всхлипнув, она выпрямила спину.
Робин согласилась выпить совсем чуть-чуть. Страйк отказался вовсе.
– Когда вы прочли рукопись? – спросил он Кэтрин, которая уже наливала себе вторую порцию.
– Как только нашла – девятого, когда забежала переодеться в свежее. Понимаете, я с Анджелой в хосписе сидела… после Ночи костров он на мои звонки не отвечал, а ведь я ему говорила, что Анджела совсем плоха, сообщения посылала. А потом прихожу домой и вижу: весь пол машинописными листами усыпан. Ну, думаю, может, потому он и трубку не берет – хочет, чтобы я вначале это прочла? Захватила я рукопись с собой в хоспис и там стала читать, пока с Анджелой сидела.
Робин с ужасом представила, что испытала эта женщина, когда, сидя у постели умирающей сестры, читала пасквиль своего любовника.
– Позвонила я Пип – подтверди, Пип, – потребовала Кэтрин, и Пиппа кивнула, – и рассказала, что он выкинул. Пыталась ему дозвониться – все без толку. А как Анджела скончалась, я подумала: ну, погоди, гад, я до тебя еще доберусь. – От спиртного бледные щеки Кэтрин порозовели. – Отправилась я к нему домой, увидела его жену и сразу поняла: она правду говорит, дома его нет. Ну, я ей сказала, чтобы она известила его о смерти Анджелы… – Кэтрин опять поморщилась, и Пиппа, опустив стакан, обняла ее за трясущиеся плечи. – Я надеялась, до него дойдет, как он со мной поступил, а тем более в такое время, когда я теряла… когда потеряла…
С минуту в гостиной раздавались только рыдания Кэтрин и отдаленные крики дворовой банды.
– Сочувствую, – чопорно произнес Страйк.
– Представляю, как вам было тяжело, – сказала Робин.
Теперь всех четверых сблизило хрупкое чувство локтя. По крайней мере в одном они сошлись: Оуэн Куайн поступил подло.
– На самом деле я пришел к вам для того, чтобы услышать профессиональный анализ текста, – признался Страйк, когда Кэтрин в очередной раз утерла опухшие от слез, узкие как щелки глаза.
– Это в каком же смысле? – спросила она, и Робин под этой резкостью почувствовала удовлетворенную гордыню.
– Я не могу понять некоторые эпизоды «Бомбикса Мори».
– Ничего сложного тут нет, – сказала Кэтрин, а потом опять эхом повторила за Фэнкортом: – Премий за тонкий психологизм этому роману не дадут, вы согласны?
– Не могу судить, – ответил Страйк. – Но в романе есть один весьма интригующий персонаж.
