Такие радужные и серьезные перспективы, когда можно вложить в дело несколько миллионов долларов, полностью захватили Корвина Фостера, не оставив ему свободного времени на посещение увеселительных учреждений.
Несмотря на то что рабочий день Корвина Фостера был экономно запланирован до минут, он не посмел отказаться и уклониться от встречи со своими компаньонами по малому предприятию, которые предложили ему встретиться по делу в ресторане «Надежда».
Фостер был акционером малого предприятия, но компаньоны так мало продали ему акций, что он решил продать имеющиеся у него акции Гончарову и Малащенко, чтобы не распыляться по мелочам.
Общаясь с господами Гончаровым и Малащенко, Фостер видел, что имеет дело с решительными людьми.
Отказавшись от встречи с ними, он мог нажить в их лице врагов, чего не желал.
Встретившись вечером в ресторане, Фостер после ознакомления с их предложением забыл о своем неудовольствии, что он занят, что его оторвали от работы, проявил исключительную заинтересованность к предлагаемой сделке.
— Я хорошо знаком со Стивенсоном, и он мне по секрету говорил о своем неудавшемся бизнесе в вашей столице. Он мне говорил, как купил картины и как потом по-глупому лишился их. Не знаю, как картины вновь попали к своему хозяину, но очень здорово, что вы стали их законными владельцами, — рассматривая купчие и заключения экспертов на полотна, констатировал он. — Вы предлагаете мне быть посредником при продаже ваших полотен с аукциона в Лондоне. Я вроде бы не возражаю, но, как мне говорил Стивенсон, они являются достоянием народа, а поэтому власть вывезти их из страны вам разрешения не даст.
— Вас эта проблема не должна беспокоить. Картины мы вывезем и доставим вам, куда скажете, откуда вам никто не будет мешать доставлять и перевозить по любому адресу. От вас потребуется лишь сделать нам обоим официальное приглашение к себе в Штаты.
— Если вы беретесь сами вывезти ко мне свои картины, то остальное решится без проблем, — вдохновляясь, маленькими глотками попивая пиво из бокала, сообщил Фостер. — Но что я буду иметь за свои хлопоты?
Лесник и Душман переглянулись между собой. Они уже давно ожидали данного вопроса, имея на него готовый ответ.
— Десять процентов от вырученной суммы, — сообщил Лесник.
— Десять мало, согласен на двадцать, — сразу возразил Фостер, пытаясь повысить ставку.
— Ничего не мало, — вступил в разговор Душман. — В твоем «мало» будет где-то полмиллиона долларов.
Вы должны учесть, что мы будем продавать не ворованные картины, которые пытался купить Стивенсон, а свои собственные с готовыми заключениями эксперта на них.
— Если вы не согласитесь на сделку с нами, то мы сами найдем в Лондоне нужного посредника в своем деле.
— Если дело такое простое, то почему вы сами не хотите продавать картины с аукциона? — осторожно поинтересовался Фостер.
— У вас в Штатах хозяин своего имущества имеет право распоряжаться своим имуществом, как ему вздумается, а у нас касательно наших полотен требуется согласие властей. Мы знаем заранее, что такого согласия нам никто не даст. Вот нам и приходится хитрить и свои фамилии не афишировать, чтобы не привлекать к себе наших властей, которые за нашу самодеятельность могут нам сделать неприятность, когда мы вернемся от вас домой, — пояснил Душман.
— С большими деньгами и у нас можно неплохо жить, — намекнул Фостер.
— Среди разного сброда жить, изучать чужой язык, такое нам не подходит, — решительно заявил Лесник.
— Так я тоже сброд? — беззлобно поинтересовался Фостер.
— Кроме индейцев, коренных жителей Америки, остальные туда, как цыгане, понаехали, — показал свою эрудицию Лесник.
— Так к нам ехали давно, — пояснил Фостер, — а теперь мы большинство эмигрантов заворачиваем назад, принимая тех, которые нам нужны. Лично я американец в четвертом поколении и думаю, что слово «сброд» ко мне не относится.
— Мистер Фостер, я вас не имел в виду, когда говорил о сброде. Вы только подумайте, если к вам в Штаты был бы беспрепятственный заезд, то ехали бы не только ученые и богатые.
— Да! Да! Много было бы разного сброда, — согласился Фостер.
Так что неприятный инцидент Лесник дипломатично ликвидировал. Потом он спросил:
— Так, мистер Фостер, вы наше предложение на наших условиях принимаете?
— Интересная у вас страна, — как бы не слыша вопроса, начал развивать свою мысль Фостер. Допив пиво, он поставил фужер на стол. — Еще интереснее законы, если такие, как вы говорите, и в такой стране живут такие неуступчивые господа, — совсем изнасиловал слово «такие» Фостер. Широко улыбнувшись, он решительно сообщил: — Я ваши условия принимаю, никакой риск брать на себя не желаю, договор между нами будет заключен не здесь, а у нас в Штатах.
— Конечно, — выразил свое и мнение Лесника Душман. — За такой договор нас тут и посадить могут, — пошутил он, невесело усмехнувшись.
— Если бы у меня в Штатах был такой запрет на продажу дорогих картин, то я не стал бы заключать с вами такое соглашение, это во-первых, и во-вторых, я и сам не вижу ничего плохого в том, что один хозяин продает другому свое имущество, пускай даже им окажутся шедевры искусства. У нас японцы скупили в некоторых городах целые улицы с небоскребами, не говоря о концернах, и американцы не видят для себя ничего опасного и незаконного, а вот вы почему-то не можете и не имеете права продать свои картины. Хоть убейте меня, но я такой закон не понимаю и не уважаю, но это уже политика, а ею я в вашей стране заниматься не собираюсь.
После плотного ужина, проводив до автомобиля Корвина Фостера, Лесник и Душман, вернувшись в кабинет, продолжили прерванную беседу, но уже вдвоем.
— Мистеру Фостеру мы с тобой до хрена чего наобещали, а как практически будем переправлять через границу картины, ума не приложу, — озабоченно сказал Душман Леснику, потирая пальцами рук виски. (Разговор происходил до поездки во Львов.)
— А попроще ты не мог задать мне вопрос? — пошутил Лесник, а потом продолжил: — Я в контрабанде такой же валенок, как и ты. — Подумав, он, размышляя вслух, произнес: — Придется обратиться к пахану за помощью.
После того как они обсудили все неясные вопросы и исчерпали свою фантазию по планам на будущее, Душман неожиданно предложил:
— А не встряхнуться ли нам от этих проклятых забот?
— В каком плане? — не понял Лесник.
— Возьмем своих баб. Ты Ларису, я Жанну и рванем в финскую баню, тело полечим, душу отведем…
— Против твоего предложения, корефан, ничего не имею. С проклятыми полотнами совсем забыл о бабах, как будто в кичи сижу, — блаженно потягиваясь, признался он.
Нельзя сказать, что Лесник не любил Альбину, не ценил и не уважал, но разве мог он с ней совершать такие половые вольности, которые допустимы и легко осуществимы с фартовыми девочками, к которым относилась Лариса.
Напарившись вместе с Ларисой, насладившись ее любовью, Виктор, лежа в постели, попросил:
— Поласкай меня еще.
Исполняя его просьбу, в промежутке между ласками Лариса, воркуя, произнесла:
— Если бы я не знала, какой ты есть на самом деле, то могла подумать, что имею дело с котенком, а ты самый настоящий тигр. — Она нежно укусила его за грудь.
— Не балуй, — погладив ее по голове, по-детски капризно попросил он. — Знаешь, если ты согласишься оставить столицу и поселиться там, где я тебе скажу, то я гарантирую тебе работу секретаря-машинистки со ставкой в штуку в месяц плюс еще моя материальная поддержка, а если родишь мне ребенка, то дам акций столько, что будешь жить на их проценты лучше многих директоров, куплю тебе тачку, дом. Короче, проблема с бабками у тебя полностью исчезнет…
Только почувствовав влагу у себя на животе, понял, что Лариса, сдерживая стоны, молча плачет.
— …Ты чего вдруг вздумала плакать? — удивился он. — Я же тебя не обидел? Может, думаешь, что я темню?
— Витя! — исступленно целуя его, начала она. — Как ты, меня никто не жалел, и я этого никогда не забуду, но я к тебе не поеду, так как детей у меня уже никогда не будет.
— Почему? — не удивившись, а скорее возмущенно спросил он.
— Потому что в молодости глупой бабой была, работала у одного хмыря секретарем-машинисткой, клюнула на его подарки, расплата известно чем. Несколько раз делала аборты, а потом вообще беременеть перестала.
Когда встала на ноги и захотела иметь ребенка, врачи мне сказали — голый васер. Вот такие у меня накопления от беззаботной бурной молодости.
Виктор не мог найти для нее утешительных слов, а запустив свою ладонь в ее густые волосы, нежно гладил ее по голове, успокаивая.
— Я знаю, что ты денежный туз и можешь таких, как я, покупать штабелями. Мне приятно, что ты именно на мне остановил свой выбор, но ты мне не по зубам, и я с тобой и за тобой долго не удержусь. За то, что ты меня пожалел, ничего не потребовав взамен, проявил внимание, я так тебя обслужу, как тебе и не снилось…
