стоит жить.
Я улыбалась у себя в комнате, с нежностью вспоминая слова мистера Икс. И вот, когда я складывала униформу на стул, я кое-что обнаружила в кармане.
Это была программка, которую дала мне Сьюзи Тренч.
Нашумевший мюзикл, на который она предлагала нам сходить всем вместе.
Название и сейчас звучало неудачно: «Последняя ночь с тобой».
Я решила почитать на сон грядущий, так я и поступила. Я читала программку, лежа в постели и слушая, как ворочается на полу горемычный Джимми Пиггот. Сюжет был восхитительный. Смерть ради любви. Но меня он совсем не опечалил.
«Жизнь ради любви – вот что правильно», – сказала я себе.
Не могу сказать, что, оказавшись в своей каморке с черным глазом окошка (в которое продолжал стучаться упрямый ливень), сосредоточившись на себе, наблюдая сама за собой, я совсем не почувствовала страха. Но вот что я вам скажу: это было такое ужасное чувство, что я почти успокоилась. Такой вот хлороформ страха.
Мне довелось любить и быть любимой. Нам всегда печально оттого, что мы не знаем, кто смог бы полюбить нас в будущем, какие радости принесет нам жизнь. Но я уже познала любовь других людей.
Любовь другого человека – это как уверенность, что вслед за ночью обязательно придет рассвет.
После бури наступит затишье.
После сна – пробуждение.
Занавес, опускающийся в конце спектакля!
Как это завораживает!
Это как напоминание о другом занавесе, который есть внутри каждого из нас: сейчас он еще поднят, но ждет момента, чтобы опуститься.
Навсегда.
Сэр Генри Джордж Брайант. «Очерк английского театра» (1871)
1
Тело Энн Мак-Кари было наполовину прикрыто простыней, голова опиралась о подушку. Ее правая рука была поднята и находилась рядом с головой; ладонь была раскрыта, на ладони лежала рукоять кухонного ножа. Нож и правая рука были покрыты пятнами крови. Красные реки стекали по ее левой руке к левой ладони, лежащей на полу, а оттуда – к театральной программке.
Длинная рана на горле, несомненно нанесенная острым предметом, заставила ее кожу раскрыться с пугающей податливостью. Оружие, каковым, очевидно, являлся нож, направлялось решительной рукой, так как в ране отчетливо наблюдались взрезанная трахея и артерии. Картина, начертанная потоками крови, со всей ясностью отображала последнее деяние жертвы, направленное на нее саму: она перерезала себе горло одним движением, требующим определенной точности и силы. В поддержку этой теории можно добавить, что кровь разбрызгивалась слева направо, что позволяет сделать вывод о резком энергичном действии, совершенном без колебаний. Эта энергия вызвала серьезные повреждения; красные брызги покрывали и часть лица женщины; глаза ее были открыты.
Пробившийся сквозь тучи свет нового дня озарял это безжизненное лицо.
– Пожалуйста, прошу всех отойти назад! – приказал доктор Дойл, сохранявший твердость посреди хаоса: медсестры, глядя на труп, не могли cдержать рыданий и причитаний.
2
Агенты Лоусон и Бёрч присутствовали здесь же, одетые по форме, выглядели они не менее растерянно и ошарашенно, чем другие присутствующие, но были готовы ухватить под уздцы бешеного коня паники и стреножить его по-военному быстро и эффективно.
– Всем выйти! Очистить помещение! – командовал прямой как палка Лоусон.
Молчаливый длиннобородый Бёрч в надвинутой по самые брови фуражке взял на себя практическую сторону дела: не снимая перчаток, он принялся выпихивать свидетелей из комнаты.
Присутствие полиции оказалось необходимым: незадолго до прибытия стражей порядка между Дойлом, Джимми и психиатрами завязалась нешуточная перепалка. Дойл со слезами на глазах обвинял Джимми, что тот улегся спать вместо того, чтобы сторожить, а раскрасневшийся оскорбленный Джимми отругивался – тоже сквозь слезы.
– Вы хотели усилить охрану? Так почему вы сами не остались?
– Боже мой, о господи боже мой!.. – причитал дрожащий сэр Оуэн.
Бледный Понсонби тоже не мог молчать.
– Это было самоубийство!.. – заявил он, едва войдя в комнату. – У нее в руке нож! Я не утверждаю, что это не могло быть что-то иное, однако… чем иным это может быть?
– Вам ведь известно, что Десять проделывали с нищими! – кричал Дойл. – С помощью своего театра Десять могут заставить человека перерезать себе горло! Чего я не понимаю – так это откуда здесь взялся нож… Он, по-моему, кухонный…
И вот тогда Джимми вспомнил:
– Боже мой, вчера после ментального театра мы с мисс Мак-Кари пили чай на кухне, вдвоем, только я ушел раньше!..
И бедный юноша получил немилосердную выволочку от Дойла:
– Вы оставили мисс Мак-Кари одну?
– Я… я же не знал!..
– Оповестите полицию и мистера Икс, несчастный! – прорычал Дойл, и Джимми поспешил удалиться.
И все-таки самым удрученным выглядел сэр Оуэн.
Весь его апломб, вся мудрость и опытность исчезли без следа. Свидетели единодушно заверяли, что, увидев окровавленное тело, он побледнел как полотно. Стоявший рядом Квикеринг тоже был не в себе, созерцая труп этой горемычной женщины на ее горемычной постели.
– Мы делаем… чересчур много допущений! – твердил сэр Оуэн. – Это могло быть просто самоубийство, и ничего другого! Нож!.. Этот нож говорит сам за себя!
Но Дойл возразил со спокойствием, в котором ощущалась сила:
– Сэр Оуэн, нам прекрасно известно, что делают с людьми их представления. Я убежден, что мисс Мак-Кари вынесла с кухни нож, даже не сознавая, что она делает; точно так же она вела себя три месяца назад, когда пыталась убить своего пациента. Вы хотели получить доказательство возможностей Десяти? Оно перед вами. – Дойл всхлипнул. – Самое жуткое из доказательств.
– Но это… за пределами нашего понимания, правильно? – Сэр Оуэн смотрел на Квикеринга, а тот в это время буравил глазами Дойла.
– Вы первый сюда вошли! – выкрикнул психиатр. – Вы, черт побери, могли это сделать! Уж точно внутри комнаты найдутся доказательства! Ну-ка посторонитесь!
– И не подумаю, пока не явится полиция, – ответил Дойл, заступая ему дорогу. А Квикеринг, как водится, дал волю своей грубости и полез напролом.
Эта стычка могла бы закончиться плачевно, если бы на пороге действительно не появились полицейские, а вслед за ними и Джимми.
Пока Бёрч изучал обстановку, Лоусон вытащил свой блокнот и собирал показания свидетелей в коридоре.
Первым был вызван Дойл. Именно он обнаружил труп вскоре после семи – в этот час медсестры совершают утренний обход. Доктор провел не самую лучшую ночь в спальне Кэрролла и уже с первыми лучами зари привел себя в порядок и поспешно вышел удостовериться, что с
