Когда Рауль Дюшмэн услышал про сироту и приют, в мозгу его словно что-то вспыхнуло, и страх охватил его с новой силой.
— А тебе известно имя сироты? — с трудом проговорил он.
— Люси.
— Люси! — вскричал Рауль. — Ах! Ведь именно это имя фигурировало в заявлении о помещении в приют, которое он с меня потребовал.
— В заявлении о помещении в приют? — дрожа от надежды и волнения, переспросила Аманда.
— Да. В обмен на ту услугу, которую он мне оказал, тот человек уговорил меня найти и отдать ему заявление кормилицы, которое она оставила в мэрии Жуаньи, прежде чем сдать в приют воспитывавшуюся у нее девочку, потому что за нее перестали платить. Он мне сказал, что это его дочь…
— Вот подлец! Теперь у меня никаких сомнений не осталось! Это он напал на Люси, а бумагу потребовал от тебя наверняка для того, чтобы сотворить еще какое-то преступление! Но ведь ты, наверное, не имел права отдавать ему этот документ?
— Не имел. Бумага должна была оставаться в архиве мэрии.
— И что же будет, если узнают, что ты отдал ее?
Рауль содрогнулся. На висках у него выступил холодный пот.
— Тогда я пропал, окончательно и бесповоротно.
— И ты не хочешь отомстить выродку, сделавшему вид, будто спасает тебя от погибели, а на самом деле навлекшему на твою голову еще худшую беду? И не попытаешься отнять у него бумагу, отсутствие которой в архиве тебя погубит, и поддельные векселя, с помощью которых он принуждает тебя молчать?
— Отомстить! Отобрать у него все эти бумаги! О! Конечно, хотел бы! Но как?
— Ты доверяешь мне?
Рауль Дюшмэн явно пришел в замешательство. И тем не менее через пару секунд решился произнести:
— Да…
— Ты согласен предоставить мне возможность действовать и слушаться меня во всем?
— Да. А что нужно делать?
— Следить за лже-бароном де Рэйссом.
— Для этого потребуются деньги, а у меня их нет.
— Я дам тебе денег… Теперь я должна рассказать тебе всю правду о себе; оба мы, сами о том не подозревая, стали сообщниками этого человека, а это до добра не доведет. Значит, нам нужно вырваться из его когтей.
И Аманда рассказала молодому человеку все. Рауль выслушал ее очень внимательно.
— Ясно как день, — сказал он, — что мерзавец очень ловко использовал тебя для осуществления своих планов. И теперь, понятное дело, вынужден будет залечь на дно. Где же его искать? И как?
— В Париже Овид Соливо знаком с одним очень известным промышленником; тот владеет заводом в Курбвуа. Мне случайно довелось услышать кое-что, из чего можно заключить, что между промышленником и нашим разбойником существуют некие особые и весьма близкие отношения. Они наверняка часто видятся, и если мы начнем следить за домом Поля Армана и его заводом, то в самом ближайшем будущем увидим, как туда входит лже-барон. Вот так и будем действовать.
— Но как же мне действовать, если я еще не выздоровел?
— Подождем, пока подлечишься. Главное, что мы уже обо всем договорились.
— Мы сможем увидеться завтра?
— Да. Я зайду попрощаться с тобой.
— Деньги тебе нужны? Сегодня утром железнодорожная компания предложила мне пять тысяч франков в качестве мировой.
— И ты согласился?
— Конечно! И через несколько дней мне их выдадут. Может быть, по суду я получил бы и больше, но не хочу, чтобы мое имя лишний раз где-то фигурировало.
Ушла от него Аманда очень довольная: визит к бывшему любовнику увенчался полным успехом. Союз, заключенный между нею и Раулем Дюшмэном, обрек на гибель Овида Соливо — по крайней мере она была в этом совершенно уверена.
На следующий день, ранним утром, Аманда зашла к Дюшмэну; она дала ему адрес своей мастерской и, заставив его еще раз поклясться в том, что они заключили наступательно-оборонительный союз, уехала в Париж. Ей не терпелось узнать, что нового произошло у госпожи Опостин.
О том, что случилось между Люси Фортье и Мэри Арман, было известно уже всем. И Аманда, разумеется, сразу же узнала, что Люси, дочь приговоренной к пожизненному заключению женщины, уволили, а госпожа Арман, ее соперница, восторжествовала над ней и теперь выходит замуж за человека, в которого они обе влюблены. Вполне понятно, что эта история живо заинтересовала мастерицу. Из нее она сделала следующие, в высшей степени логичные выводы: «Овид Соливо действовал в интересах Поля Армана. Сначала они решили убить Люси. Поскольку им это не удалось, они стали искать способ погубить ее, и Дюшмэн собственными руками преподнес Соливо смертельное оружие против девушки».
Все это госпоже Аманде представлялось вполне ясным, но она догадывалась, что тут кроется еще какая-то страшная тайна, некогда связывавшая — и до сих пор связывающая — лже-барона со страшно богатым промышленником; и ей хотелось пролить свет и на эту тайну. В воскресенье рано утром она села в поезд и поехала в Буа-ле-Руа. За те несколько дней, что они с Дюшмэном не виделись, здоровье молодого человека заметно пошло на поправку: свою бывшую любовницу он встретил уже на ногах. Аманда в подробностях рассказала ему все, что ей удалось узнать относительно Люси Фортье, и юноша понял, какую непоправимую ошибку совершил, украв по требованию барона де Рэйсса документ из архива мэрии Жуаньи; потом Аманда сообщила Дюшмэну, что по приезде в Париж ему вовсе незачем искать жилье. Он вполне может поселиться в ее квартире на улице Дам, в Батиньоле. Дюшмэн согласился, и Аманда уехала в Париж, потирая руки от удовольствия.
«Ну, скоро мы все провернем!» — думала она.
Глава 6Мэри не стала рассказывать отцу, что произошло между нею и Люси в мастерской госпожи Опостин. Она подсознательно чувствовала, что вряд ли ему это понравится. Но зато ей удалось нанести сопернице сокрушительный удар, а остальное не так уж и важно. Отчаяние Люси свидетельствовало, что Люсьена она считает навсегда для себя потерянным. Мэри просто упивалась одержанной победой и с нетерпением ждала дня своей свадьбы.
Хотя душа дочери Жака Гаро была полна радости и надежды, неизлечимая болезнь, поразившая ее тело, причина которой крылась вовсе не в сердечных переживаниях, продолжала подтачивать ее здоровье. Чахотка, пожиравшая ее хрупкую грудь, неумолимо влекла в могилу исхудавшее тело. Люсьен, которому время от времени случалось мельком с ней видеться, думал о том, что и речи быть не может ни о каком браке с умирающей. Он избегал по возможности ее общества. По его просьбе ему предоставили время на то, чтобы он смог забыть свою боль, но отец с дочерью всячески выказывали свое нетерпение. А боль никак не забывалась.
Лже-Арман, никоим образом не предчувствуя грозящей ему гибели, без малейшей тревоги думал о будущем, твердо верил, что Люсьен, как положено, станет его зятем, и без передышки работал. Правда, болезнь Мэри страшно тревожила его, но он строил иллюзии по поводу того, что брак полностью ее излечит, и старался не задумываться, насколько серьезна ее болезнь.
В то воскресное утро, когда Аманда Регами поехала в Буа-ле-Руа, Люсьен Лабру отправился на улицу Асса. Накануне он получил записку от Этьена Кастеля — тот приглашал его провести день у него вместе с вернувшимся с судебного процесса в Туре Жоржем Дарье. Люсьен пришел первым; пожав ему руку, художник сказал:
— Спасибо, что приняли мое приглашение. Давайте-ка, ожидая Жоржа, поговорим немного о вас. По вашей просьбе я навел справки относительно Жанны Фортье; по сведениям, полученным из вполне надежного источника, ее так и не нашли. Как в воду канула!
— Значит, — прошептал Люсьен, — у меня нет ни малейшей надежды, что удастся поговорить с этой женщиной…
— Похоже, что так; но вы же знаете, что в жизни возможно все — даже невозможное! А как у вас дела с господином Полем Арманом?
— Все так же…
— Вы не последовали моему совету, не стали почаще общаться с госпожой Мэри?
— Сил нет. Да и к чему?
— Не исключено, что общение с ней может принести вам куда большую пользу, чем вы думаете, — очень серьезно заметил Этьен Кастель.
Люсьен с некоторым удивлением посмотрел на художника. Однако Этьен, не имея намерения развивать эту мысль, сказал:
— Я полагаю, что вам сейчас было бы лучше не возбуждать у господина Армана ни малейших сомнений в том, что вы готовы жениться на его дочери, а главное — дать уверенность госпоже Мэри, что ваше сердце отныне свободно и когда-нибудь будет принадлежать только ей.
— Но несчастная девочка умирает прямо на глазах! Ее дни уже сочтены…
— Тем более стоит позволить ей умереть, питая иллюзию счастья; ведь собственно счастья вы ей дать не можете. Бывают в жизни обстоятельства, когда нужно и солгать…
— Но почему, сударь, это нужно делать в данном случае? — спросил Люсьен: советы художника ему казались довольно странными. — Похоже, вы знаете что-то, чего не знаю я. И у вас, наверное, есть веские причины, чтобы предлагать мне разыгрывать перед господином Арманом и его дочерью комедию, которая мне глубоко противна.
