Повисла тишина. Босс задумалась. По-моему, она не представляла, как его отговорить.
– Вечерами я почти всегда свободна, – ответила она. – Но сперва позвоните.
– Впустите судмедэксперта, когда приедет, – сказал шериф. Его голос удалялся – Уорфилд шел обратно на кухню.
Ш – ш-ш! – распашная дверь открылась и закрылась. Едва она перестала раскачиваться, Босс позвала: «Мози!» Она даже голос не повысила, потому что знала: я где-то здесь. Я выглянула из-за спинки дивана. Босс подскочила и обернулась.
– Я думала, ты в передней. – Передней Босс называла крошечный коридорчик. Он изгибался так, что стоящим у входной двери не было видно гостиную.
– Послушай, – нарочито спокойно начала я, чтобы она снова не заткнула мне рот, – когда Лиза родила того ребенка?
– Чего-чего? – Изумление в глазах Босса наигранным не казалось.
Я перелезла через спинку дивана и уселась в ближайшее к Боссу кресло. В эту самую секунду завибрировал сотовый: Роджер слал очередную эсэмэску. На сей раз беззвучно: моя попа прижимала телефон не к стене, а к нагретому копом сиденью.
– Сама же слышала: Лиза сказала, что те кости – ее ребенок.
Босс покачала головой. Брови сошлись у переносицы.
– Мози, милая, она действительно что-то сказала, только, боюсь, ты неверно ее поняла.
– Нет, я все поняла правильно, и ты тоже.
– Ладно, – кивнула Босс, – только учти: родись у Лизы второй ребенок, я бы непременно об этом узнала. Второго ребенка не было. Ты же понимаешь, Лизин мозг сильно поврежден инсультом. Мне вот кажется, что этот ребенок застрял в ее воспоминаниях и Лизе известно, чей он. Она же неравнодушна ко всем бездомным и приблудшим. Думаю, в свое время она помогала одинокой девушке, чей ребенок погиб.
Босс говорила так спокойно и уверенно, что я тотчас представила, как мама помогает отчаявшейся беглянке. К бездомным она впрямь неравнодушна и наверняка не оставила в беде несчастную мать умершего ребенка. Мне почудилось, что разжались ледяные клешни, словно отпала добрая половина жутких крабов, терзавших мне позвоночник.
– Ты в курсе, что у нас на переднем дворе полно зевак? Там не только соседи, но и Олив, и те, кто живет на другом конце города.
– Боже милостивый, откуда… Ох, это миссис Линч! – Я кивнула, и Босс повернулась к Лизиной комнате. Миссис Линч якобы следила за моей мамой, а сама транжирила деньги, без умолку болтая по сотовому. – Ладно, сейчас я вежливо объясню миссис Линч, в чем дело. Пусть хоть правдивые сплетни распускает! Отправлю домой ее, потом Олив и остальных идиотов с нашей лужайки. Ты только не волнуйся!
Босс ушла к миссис Линч. Я тоже встала и побрела на кухню, на месте не сиделось. По пути я вытащила сотовый и увидела две новые эсэмэски от Роджера.
«Время бритвы Оккама», – говорилось в первой.
Распашная дверь колыхалась, как крыло, и мое сердце понеслось бешеным галопом. Я села за кухонный стол и уперлась в него локтями. Оккам – идол Роджера. Не представляю, кто еще выбрал бы в идолы монаха-францисканца. Бритва Оккама – принцип, суть которого в том, что нужно искать простейшее объяснение, потому что оно почти всегда правильное.
Следующее послание гласило: «Если это ребенок твоей мамки, а она была беременна раз, какое тут простейшее объяснение?» Роджер никогда не стал бы расспрашивать меня в стиле Оккама, если бы уже не применил его принцип и не получил то, что считает ответом. Бритву он использует по-своему: объявляет свое объяснение простейшим и настаивает, что Оккам доказывает его правоту.
Я задумчиво пожевала губу и, когда наконец допетрила, набрала ответ: «Во блин!»
«Я не прв? – написал Роджер. – Кто ж ты, а?»
«Близнец? Меня Л. оставила, а другого закопала».
Ответ пришел через минуту: «Дура, тайный мертвый близнец не простое». А я вполне представляла себе такой вариант: мой близнец умер, Лиза в приступе родильной горячки закопала его во дворе, схватила меня и отправилась бродяжничать, чтобы забыть о маленьком мертвеце. Однако Роджер ничего не слал, а мой вариант был больше в духе сериала «Дни нашей жизни», чем простым. Да еще на каминной полке стоит распечатка моей сонограммы, и в Лизином пузыре я плаваю в гордом одиночестве.
Надо растормошить Роджера! «ОК, я не близнец. Тогда чо?»
На следующую эсэмэску Роджеру понадобилось больше минуты.
«Хочу кое-чо проверить. Отвлеки людей на задн. дворе».
«Как?»
«Пусть смотрят на тебя 1 сек».
«Не могу».
«Сможешь. Давай. Я спускаюсь».
Правда ведь спустится! Это же Роджер, неуловимый Роджер. Я вскочила, распахнула дверь черного хода, вытолкнула себя на задний двор и заорала:
– Эй, вы! Смотрите, смотрите сюда! На меня смотрите!
Наверное, я здорово изобразила истерику, потому что все впрямь на меня уставились – и шериф Уорфилд, и его помощник Джоэл, и Тайлер, и оба спеца по костям, динозаврьим и человечьим. Что сказать, я понятия не имела, а шериф Уорфилд, как назло, стоял в глубине двора и увидел бы, как Роджер спускается по лестнице. Пришлось орать дальше.
– Скорее на террасу! Ну!
– Мози, что-то с Лизой? – спросил Тайлер, выбравшись из кузова.
Все двинулись за мной, и из люка в полу «скворечника» тотчас свесились ноги Роджера.
– Мама в порядке, а вот я – нет! Со мной все не так! – еще громче завопила я.
А ведь это святая правда! Роджер тоже говорит, что простейшее объяснение всегда самое правильное. Перед моим мысленным взором возник одетый в коричневую рясу Оккам с кольцом волос вокруг бритой макушки. Босой и строгий, он спросил меня: «Если те кости – ребенок твоей матери, а она рожала всего раз, то кто ты, черт подери?»
– Мози, а что с тобой не так? – Тайлер шагал ко мне, встревоженно наморщив лоб.
Я вдруг поняла, что знаю Тайлера с рождения, он всегда рядом – то чистит водосточные желоба, то меняет фильтры в печи. Раз так волнуется, значит, я ему не безразлична. Наверное, когда знаешь человека годами, поневоле к нему привязываешься, даже если он тебе чужой. Это показалось мне очень важным, хотя почему, я не понимала.
Все остальные бросились ко мне, а за их спинами Роджер спрыгнул с лестницы, споткнулся, быстро вскочил, перемахнул через забор, словно большеголовая обезьяна, и был таков.
Тут спектакль следовало закончить, все, типа, нормально, не берите в голову, но я продолжала орать:
– Что со мной не так?! Хочу, чтобы вы все убрались! Прочь с моего двора! Уходите, уходите, пожалуйста! – Голос мне не подчинялся, он звучал все громче и громче, хотя Роджер уже смылся. – Вы мне надоели, поэтому убирайтесь! – вопил мой голос. – Убирайтесь отсюда, вы, козлы! Все, все, все козлы!
Пока я орала, дверь черного хода распахнулась и ко мне подлетела Босс. Щеки густо покраснели, глаза опухли, челюсть отвисла от изумления. Она ошарашенно смотрела на меня и даже не возмутилась: «Мози! Что за выражения!» Значит, видок у меня был еще тот. Я разревелась, а Босс повернулась к взрослым, которые наблюдали за мной – кто с тревогой, кто с удивлением.
– Вам действительно пора, – заявила она.
– Но судмед… – начал шериф Уорфилд.
– Пожалуйста, Рик! Ваши люди довели мою внучку до истерики.
– Я не могу уехать, – уперся Уорфилд. – Судмед…
– Чудесно! – перебила Босс, почти сорвавшись на крик. – Вы оставайтесь, но это стадо млекопитающих никому не сдалось.
Казалось, сейчас она, так же, как я, впадет в истерику, и шериф Уорфилд засуетился:
– Слышали, что сказала леди? Пойдемте отсюда, ну же, давайте! Нет, Джоэл, не через дом, задние ворота для чего? Тайлер, выведи пикап со двора!
Пока шериф Уорфилд всех выпроваживал, Босс положила мне руку на плечо, повернула лицом к двери, подтолкнула к кухне и с шумом захлопнула дверь. Я все ревела и не могла успокоиться, потому что уже поняла, какое объяснение Оккам с Роджером считали простейшим.
Мама сказала, те кости во дворе – ее ребенок. Кто же тогда я? Девочка-Маугли из Невады или Калифорнии? Лиза нашла меня и принесла домой? Или украла? Или меня бросили, а она подобрала и пригрела, как тех собак? Я не Лизин ребенок, значит, и Боссу никто, а она об этом не знает. Внучка Босса лежала в сундучке под ивой. От таких мыслей голова задергалась, в животе забурлило.
Спокойно, с бесконечным терпением Босс собрала дрожащую меня в комочек и прижала к себе, будто мое тело состояло из пятидесяти убитых горем утят. Едва дрожь утихла, я заревела в голос. Ревела я долго, но под конец уже не могла себя слушать и замолчала, только шмыгала носом, уткнувшись в плечо Боссу. От моих соплей, слюней и слез оно намокло, но я не отстранялась. Босс прижимала меня к себе целую вечность, потом, убедившись, что я не плачу и не дрожу, усадила за кухонный стол.
– По-моему, сейчас нам надо горячего шоколада.
Я сидела как чумная, а Босс достала кастрюлю, сахарницу, молоко и какао-порошок, сварила мне шоколад – так же, как в день, когда я поняла, что Брайони Хатчинс меня бросила, или когда схватила двойку на экзамене по алгебре, хотя занималась день и ночь. Но ведь у Босса нет приятеля вроде Роджера, и про принцип Оккама она не слыхала. Выложить бы все, только зачем Боссу знать, что я ей не родная? Вместо этого я достала сотовый и отправила эсэмэску Роджеру.
