Лоренс стоял на улице спиной ко мне, но я все равно его узнала. Он провожал восвояси соседей из дома напротив.
Лоренс живет за Мосс-Пойнтом, но патрулирует территорию от окраин Иммиты до Пэскагулы, а радио настраивает на ту же частоту, что и местные копы. Он наверняка слышал и как Рик Уорфилд передает Джоэлу мой домашний адрес, и про человеческие останки на моем дворе.
Он приехал! Тут же приехал, чтобы тайком мне помочь. Мы не виделись двенадцать лет, но, глядя на его прямую спину и широкие, обтянутые формой плечи, я могла поклясться, что дело было вчера, нет, даже сегодня утром. Я чуть за порог не выбежала: к Лоренсу меня тянуло как магнитом.
Остановиться я смогла, лишь спросив себя, признается ли Лоренс жене, что сегодня был у моего дома?
Я перевернула бутерброды на неподрумяненную сторону. Буквально через секунду после того, как я увидела Лоренса, на заднем дворе закричала Мози. Она хотела, чтобы убрались все – копы, спецы из колледжа и даже Тайлер Бейнс. Козлами их называла. Я закрыла парадную дверь и бросилась к ней, а Лоренс, скорее всего, уехал домой к Сэнди и мальчикам. Он даже не постучался ко мне.
– Полиция отправила их по домам, – сказала я Мози и с гордостью отметила, что голос почти не дрожит.
Лоренс, наверное, подумал, что и после двенадцатилетней разлуки встречаться со мной небезопасно для его чувств, поэтому решил не рисковать. Даже сейчас горячая волна растеклась от лица к груди и спускалась все ниже и ниже. Так, может, Лоренс поступил правильно? Приехал и сделал максимум, не устраивая сцен, – очень в его духе. Разливая суп по тарелкам, я смаргивала слезы и приказывала щекам остыть.
– Спасибо. Бабушка, – проговорила Мози, когда я поставила перед ней ужин. Последнее слово она сделала отдельным предложением и склонила голову набок. В ее голосе звучало любопытство, но не живое, а сдержанное, как у ученого с канала «Дискавери», который ждет окончания опыта: что за реакция произойдет в пробирке?
– На здоровье. Хочешь молока? – спросила я, вздрогнув от удивления.
– Нет, спасибо, – ответила она и снова добавила: – Бабушка.
Мози вроде уставилась на еду, а на деле украдкой следила за мной. Я замерла, не зная, какой реакции она ждет. Я же всю жизнь была для нее Боссом!
– Почему ты зовешь меня бабушкой? – поинтересовалась я, стараясь не выдать волнения.
– Разве не странно, что я зову тебя Боссом? – пожала плечами Мози. – И суперстранно называть маму Лизой.
Отвернувшись к разделочному столу, я стала собирать Лизин ужин на поднос.
– Когда вы с ней ко мне вернулись, ты уже звала ее Лизой. – Взгляд Мози, испытующий, пронзительный, я чувствовала затылком.
– А ты не хотела, чтобы я звала тебя бабушкой? Ну, или, не знаю… бабулей?
Вопрос опасный, как заряженный пистолет.
– Лиза зовет меня Боссом с тех пор, как я зову ее моей Крохой. Когда вы поселились здесь, ты переняла это у нее. Наверное, я считала себя чересчур молодой для бабули.
– А сейчас?
Я поджала губы. Если честно, мне казалось, что и сорок пять лет – слишком мало для бабули. Бабули носят не джинсы в облипку, а теплые свитера с трехмерными аппликациями из блесток в виде оленей с колокольцами на упряжи. Они вяжут на спицах, так и не выучились танцевать танго, не съездили во Францию, и секса им не видать до конца дней.
До такого я, к счастью, еще не докатилась, только об этом ли спрашивает Мози?
– Я твоя бабушка, балда, так что называй меня как хочешь. Давай я отнесу ужин маме, пока совсем не остыл.
Пылающий взгляд Мози проводил меня до двери. Едва распашная дверь перестала болтаться, у меня мурашки пошли по коже. Господи, ну какая я бабуля?! Лоренс, здесь был Лоренс!
К Лизе я чуть ли не бежала, ну, насколько это получилось с тарелкой горячего супа на подносе. Раз Лоренс приезжал, значит, он все помнит. Может, как я, слишком отчетливо; может содрогаясь от чувства вины, но помнит. Грудь заболела от чего-то, поразительно напоминающего счастье, но я подавила глупое чувство в зародыше и ногой толкнула дверь в Лизину комнату. О Лоренсе подумаю потом. Если я твердо решила сохранить Лизин секрет, нужно кое-что выяснить. И без Лизы мне тут не справиться. Разумеется, при условии, что во дворе я видела настоящую Лизу. При условии, что Лиза по-прежнему есть, пусть и где-то в глубинах тела.
Я вошла в тихую комнату. Лиза лежала так, как я ее положила, – на здоровом боку, лицом к стене, поджав под себя инсультную руку. Последние лучи догорающего солнца просачивались сквозь тюль и ласкали ее волосы. Я поставила поднос на комод из ивовой лозы, который Лиза разрисовала цветами, через изножье заползла в узкую брешь между больничной койкой и стеной и прислонилась к холодной зеленой штукатурке.
Солнце почти село, свет я не зажгла, но увидела, что Лиза не спит. Ее черные глаза сияли в полумраке комнаты, переливаясь тысячей оттенков, как нефтяное пятно. Взгляд был жесткий, пронзительный, но мое сердце радостно встрепенулось. Это Лиза. Она здесь, со мной.
– Мне нужна помощь, понимаешь, Кроха? Ты играешь на грани фола, впрочем, как всегда, но сейчас ради Мози постарайся мне кое-что объяснить.
Лиза так и буравила меня взглядом. Вопреки моим ожиданиям, она издала свой «да»-звук. Получилось тихо, но не слабо, как убежденное «да» шепотом.
– Кроха, пожалуйста, расскажи мне, как все случилось. Я спрашиваю только для того, чтобы тебя защитить. Лиза, ты что-то сделала? Если да, считай, я тебя уже простила. Ты ж была совсем молодой. Я должна узнать правду про Девочку Слоукэм, твою бедную дочь. Ты сделала ей что-нибудь? Хоть что-нибудь плохое?
Лизин здоровый глаз вспыхнул, а меня что-то кольнуло или обожгло. Боль была резкой и сильной, словно под простынями сидела пчела и вдруг ужалила меня в грудь. Вздрогнув, я прихлопнула обидчицу, только это была не пчела, а Лизина рука. Значит, она незаметно дотянулась до меня и ущипнула, излив всю свою злость.
У меня слезы на глаза навернулись.
– Ну конечно, нет! Я знала, знала, что ты на такое не способна!
Лиза спокойно встретила мой взгляд, ожидая единственный вопрос, который я могла задать дальше. Я должна была выяснить, а смерть в колыбели казалась единственным разумным объяснением.
– В ту ночь… Значит, девочка уже умерла, когда ты проснулась?
Лиза снова издала «да»-звук. Тихий и несчастный, он эхом разнесся по полутемной комнате.
Я кивнула, отчаянно желая на этом остановиться. Хотелось прилечь рядом с ней и беззвучно оплакать бедную малышку. Хотелось обнять Лизу. Сколько лет она несла тот серебряный сундучок, маленький, но такой тяжелый! В одиночку несла… Только я не могла остановиться. Сейчас на карте стояло еще нечто важное, и я должна была задать все нелегкие вопросы. Казалось, грудь сводит судорога. Лизиному сердцу я верила, а вот ее здравому смыслу – нет: дочь не давала мне ни малейшего повода.
– Мози было плохо там, откуда ты ее забрала?
Лиза не спрятала глаза и даже не моргнула. Она прошипела долгое серьезное «да».
– Очень плохо?
Это «да» получилось спокойнее.
– Может, стоит разыскать ее родных и сказать, что с Мози все хорошо?
C Лизиных губ слетел резкий, неузнаваемый звук, она буквально вытолкнула его из себя и протянула здоровую руку, чтобы меня ущипнуть. На сей раз я все видела, накрыла ее руку ладонью и крепко сжала. Я знала свою дочь. Она дикая, неуправляемая, но жестокости я в ней не чувствовала. А как Лиза похоронила свою умершую девочку – завернула в теплое одеяло вместе с плюшевой уткой и положила в любимый серебряный сундучок. Раз она украла Мози, значит, ее следовало украсть, – это мне сейчас объясняла дочь.
– Не пойми меня неправильно, – шепнула я. – Возвращать ее я не намерена. Мози наша, тут даже вопросов нет.
После паузы Лиза издала еще один звук, тихий и вибрирующий, как блеянье ягненка. Я озадаченно покачала головой, и Лиза повторила непонятную абракадабру из Н и Б с гласными.
Я лишь качала головой, раздосадованная не меньше, чем Лиза. Все мысли были о потерянной внучке и наполовину потерянной дочери, слабой и сломленной, а потому неспособной рассказать полиции, что той ночью ее малышка перестала дышать. Лиза не могла ни объясниться, ни защитить себя. Если копы вообразят невообразимое – решат, что Лиза убила своего ребенка, об истечении срока давности не будет и речи. Но если тут она невиновна, то вот похищение Мози – уголовка, по полной программе. До сегодняшнего дня это было только Лизино преступление, а теперь и мое. Соучастница после совершения преступления, укрывательница – так бы меня назвали в «Законе и порядке». Мози по-прежнему с нами, то есть мы сознательно укрывали ее почти тринадцать лет. Я понимала: куда ни кинь – всюду клин, но где тогда не клин в таком случае, понятия не имела. Закон не оставляет похищенного ребенка похитителям, сколько бы лет ни прошло и как бы ребенок ни обожал своих похитителей.
Я поняла, что решать тут нечего. Мози – моя, а я – ее. Лиза не имела законного права нас сводить, только что сделано, то сделано. Изменить это я способна не больше, чем остановить свое сердце.
