– Я услышала по радио, – уточнила Дафне. – Его убили…
– Убили, Жюльена? – пробормотала Лора, медленно приподнимаясь, растерянная, словно случайно оказавшаяся в этой комнате, в своей одежде, в своих мыслях, с которыми ей никак не удавалось собраться.
Она пошла к себе в кабинет, машинально, почти не соображая. Замерла на пороге, словно утратила способность двигаться, не спуская глаз с выключенной лампочки. Сколько она так простояла? Десять минут, двадцать, полчаса? Она не знала. Жюльена Вильдье больше не существовало, отныне приходилось с этим жить. Надо было принять мир без него, думать о его жене и детях в этом мире без него, о ресторане Жюльена, пустоте его и безмолвии, леденящей стуже без красок и запахов, серой бесцветной стуже.
Вздрогнув всем телом, Лора надела куртку, обмоталась шарфом, снова размотала его, опять вздрогнула, принялась тереть щеки и широко раскрыла большие зеленые глаза от удивления, когда в кабинет без стука вошла Дафне. Остановившись в проеме, она протянула листок, глубоко вздохнув, словно ей трудно было заговорить:
– Депеша АФП[3]! «Красный гид Мишлен» только что обнародовал последний рейтинг… Жюльен наконец получил третью звезду.
Анонс очередного номера пришлось немного отсрочить. Подборку по главной теме апрельского выпуска следовало переверстать в соответствии с изменением содержания статей, а в остальном Лора Гренадье полностью полагалась на Дафне, которая была ее правой рукой, – ей она могла смело доверить руководство в случае непредвиденных обстоятельств. Ответственный секретарь, честолюбивая и целеустремленная, очень дорожившая независимостью, частенько брала в свои руки бразды правления, если ее начальница с головой погружалась в репортажи, требующие долгосрочных командировок, или в написание передовиц. Дафне нравилсь исполнять обязанности шефа, ибо она получала полную свободу действий. Самым главным для нее было обеспечить бесперебойную, согласно жесткому графику, сдачу материалов каждым звеном, дабы не допустить аврала у верстальщиков. Как ни странно, Лора не относилась к числу самых пунктуальных сотрудников и частенько безропотно выслушивала нарекания своей подчиненной, если возникала угроза «обратному планированию»[4] ответственного секретаря.
Несмотря на чудовищное известие, которое буквально потрясло редакцию, работа возобновилась. Без воодушевления, с чувством горечи, но тем не менее с прежним упорством. Пересматривались подборки, чтобы исключить статьи, которые можно было отложить на потом, добавляли недостающие, устраняли повторы. Десятки заметок были перегруппированы и классифицированы в соответствии с новым макетом номера.
Дафне Фромантен собрала свои иссиня-черные волосы в пучок и воткнула туда вместо шпильки блестящий розовый карандаш. Она сделала несколько звонков, напоминая о сроках сдачи наборщикам и внештатникам отдела хроники, а также рекламодателям, не спешившим вовремя представить свой материал, затем отправилась к верстальщикам, чтобы уточнить кое-какие особенности верстки, уладить детали размещения материала, просмотреть и оценить с экрана выбранные стили.
В это время Пако составлял список парижских рынков, на которых ему предстояло фотографировать, и в самое короткое время, выбирал наиболее рациональные маршруты в метро, чтобы сделать сразу несколько репортажей, не тратя времени на переписку. Лора Гренадье находилась в своем кабинете. Приоткрытая дверь позволяла ей одновременно и слышать то, что происходит в редакции, и не слишком страдать от постороннего шума. Почти прижавшись головой к левому плечу, она чертила органиграмму[5] в оранжевом блокноте на спиральке, то и дело бросая взгляд на экран компьютера. Новости в режиме нон-стоп одного из телеканалов вносили некоторое разнообразие в ее рутинную работу. Звук был настолько тихим, что она почти ничего не слышала. Каждые пять минут перед Лорой мелькали одни и те же кадры: полицейские машины, испуганные лица людей, вывеска ресторана «У Вильдье» крупным планом, местные жители, комментирующие происшествие, их тревожно-возбужденные взгляды. Внизу экрана ползла лента, информирующая ледяным начальственным тоном о смерти шеф-повара ресторана и совпавшим с ней присуждением ему третьей звезды.
Стукнув по двери, чтобы оповестить шефа о своем приходе, Дафне в сопровождении Пако вошла в кабинет, опустив на стол большую папку-классификатор.
– Мне кажется, стоит посвятить отдельный разворот истории Центрального рынка… В стиле ретро, дать хронологию, свидетельства современников, упомянуть разрушение павильонов Бальтара[6]… Однако тон не должен быть уж слишком ностальгическим, вроде того, что «раньше было лучше», нет, нужно выбрать что-то такое, что сможет погрузить нас в атмосферу прошлого…
– Да уж, пожалуйста, ничего шаблонного, – проговорила Лора, не отрывая глаз от экрана.
– А все же раньше действительно было лучше, – заметил Пако.
– Это – не наша забота. Оставим эти вопросы журналам по архитектуре и градостроительству, – отрезала главный редактор.
Дафне закрыла папку с архивными документами и воинственно скрестила руки на груди.
– Когда я вижу то, во что превратился квартал сегодня, не могу избавиться от мысли, что кое-кого из архитекторов стоило бы отдать под суд за причинение ущерба городскому ансамблю и культурному наследию!
– Отдать под суд и… подвесить за яйца на городской площади! – пошел еще дальше Пако.
Лора Гренадье вздохнула и грустно улыбнулась.
– Сдаюсь… Включишь то, что сочтешь нужным. Когда будешь писать шапку статьи, царапайся, но не кусайся… Во многом вы оба правы, но попробуем остаться позитивными. Мы ориентируемся на будущее, а значит, сделаем упор на тех, кто что-то делает, чтобы изменить положение вещей к лучшему.
Ответственный секретарь открыла вторую папку, менее толстую, где было всего несколько листов с напечатанным текстом.
– Почему бы нам не сделать чудную подборку из описаний Золя в «Чреве Парижа»? Энергия просто бьет ключом, то, что надо, настоящее словесное пиршество! Ты только послушай:
Были тут и так называемые каменные барвены с нежным мясом, расписанные красные карпы, ящики мерланов с опаловым отливом, корзины корюшки… А вот еще:
Розовые и серые, мягких тонов, креветки в лукошках блестели чуть заметными агатовыми бисеринками тысяч своих глазок; а лангусты, усеянные колючками, и омары с черным тигровым рисунком, еще живые, с шуршаньем и хрустеньем копошились на изломанных клешнях.[7]
– Он не боялся переборщить, как я посмотрю, но мне это нравится, – прокомментировала Лора, вдруг заметившая на экране, то, что прежде ускользнуло от ее внимания при просмотре новостей. – Неплохая идея… Все бурлит, так и видишь все это, ощущаешь запах прилива.
– А какие образы он находит для рыб! – с жаром подхватила Дафне: – На акульих спинах он замечает полосы цвета флорентийской бронзы, или вот это: серебристые лососи с гильошированным узором!
– Что еще за «гильошированный узор»? – морща лоб, поинтересовался Пако.
– Это термин, использующийся в ювелирном деле, когда на поверхность камня наносится тонкий узор из пересекающихся штрихов, – ответила она, но Пако уже возвращался на свое рабочее место и едва ли услышал объяснение.
Не обращая внимания на явную незаинтересованность фотографа, Дафне продолжила чтение, все больше воодушевляясь, пропуская текст через себя: она раздувала щеки, прищелкивала языком, делала упор то на одном, то на другом образе, упивалась неожиданными и емкими определениями, объедалась свежими и плотски-зримыми словами. Уткнувшись в листки, она продолжала зачитывать отрывки из описательных пассажей, которые заранее выделила фломастером. Водя пальцем по тексту, Дафне ходила взад-вперед по комнате, ссутулившись, с сосредоточенным взглядом. Теперь предметом ее восторгов были авторские ассоциации в описании сыров, где аромат сравнивался со звуком (отсыревшие тамбурины сыров бри, глуховатое ворчание канталя, тоненький голосок деревенской флейты пармезана). Когда же наконец она оторвала взгляд от листа, процитировав роскошное, набросанное крупными мазками описание целой кучи фруктов (черешня с веселым и в то же время злобным смешком, развязный хохот смородины, прозрачные сливы с их девственно-нежной сладостью), то с удивлением обнаружила, что перед ней пустое кресло.
Лоры и след простыл.
Часть авеню Виктора Гюго рядом с улицей Адмирала Курбе оказалась закрытой для движения транспорта. Шоссе, ведущее к площади Звезды, было блокировано полицейскими фургонами, пожарными машинами и обычными с виду автомобилями с проблесковыми маячками, так что Лоре пришлось выйти из такси и продолжить путь пешком.
Возле рестрана, где было совершено преступление, собралось огромное скопление зевак, еле сдерживаемое оцеплением полицейских, которые почти отбивались от толпы, напустив воинственный вид и призывая всех разойтись, без особого, впрочем, успеха. На противоположной стороне улицы стояли машины со спутниковыми антеннами. Лора узнала корреспондента того самого телеканала, чей репортаж с места событий она только что видела. Растрепанные волосы, галстук сдвинут на сторону – в ожидании новостей он спорил о чем-то с недовольного вида оператором, в то время как в двух шагах от них радиокомментатор с микрофоном во всю силу легких демонстрировал свою полную неосведомленность.
