– Чтобы получить премию, – сообщил Квиллер коту, – нужно что-то убойное.
– Йау, – согласился Коко, вспрыгнул на кровать и взглянул на хозяина, сочувственно моргая.
Сапфировые при дневном свете, кошачьи глаза в искусственном освещении гостиничного номера казались большими кругами черного оникса с вкраплениями алмаза или рубина.
– Была бы тема – пикантная, но без особого душка, остальное приложится.
Квиллер раздраженно хмурился и разглаживал усы мундштуком. Вот Джек Джонти, молодой нахал из воскресного отдела, так он устроился камердинером к Персивалю Даксбери и накатал статью о самом богатом человеке города – «Взгляд изнутри». Почетные горожане отнеслись к этой проделке без особого энтузиазма, но две недели подряд газета расходилась лучше обычного; все говорили, что первая премия Джонти обеспечена. Но Квиллер презирал юнцов, которые недостаток способностей восполняют нахальством.
– Джек даже писать грамотно не умеет, – сообщил он своему единственному внимательному слушателю.
Коко продолжал моргать. Он выглядел сонным. А кошечка вышла на охоту. Она встала на задние лапки, исследовала содержимое мусорной корзины, вытащила оттуда скомканную бумагу размером с мышь и притащила добычу Квиллеру. Записка, написанная коричневыми чернилами, оказалась на коленях у журналиста.
– Спасибо, но я ее уже читал, – сообщил он. – Не трави душу!
Квиллер пошарил в тумбочке, нашел резиновую мышку и пустил ее по полу. Кошка бросилась за ней, но, обнюхав, выгнула спину и вернулась к мусорной корзине. На этот раз Юм-Юм выудила бумажный носовой платок и принесла его хозяину.
– Охота тебе носиться с этим хламом! – возмутился он. – У тебя столько хороших игрушек!
Хлам! У Квиллера зазудело под усами, кровь прилила к лицу.
– Хламтаун! – обратился он к Коко. – Рождество в Хламтауне! Может выйти потрясающая штуковина! – Он оживился и хлопнул по подлокотникам. – И я наконец выберусь из проклятого болота!
Работа в отделе «подвалов» считалась теплым местечком для мужчины после сорока пяти, но интервью с художниками, декораторами и мастерами икебаны не вязались с представлениями Квиллера о журналистике. Он привык писать о мошенниках, грабителях и наркодельцах.
Рождество в Хламтауне! Когда-то ему приходилось работать в районе притонов, и он знал, что нужно делать: перестать бриться, найти какую-нибудь рвань, перезнакомиться с местными забулдыгами в забегаловках и темных переулках, а потом – слушать. Но главная хитрость – сделать статью трогательной, упомянуть о личных трагедиях отбросов общества, затронуть самые тонкие душевные струны читателей.
– Коко, – объявил Квиллер, – к сочельнику у всех в городе глаза будут на мокром месте.
Коко, моргая, смотрел Квиллеру в лицо. Потом требовательно мяукнул.
– Что ты хочешь этим сказать? – поинтересовался Квиллер. – Вода в миске чистая, песок в коробке сухой…
Коко встал и прошелся по постели. Он потерся мордочкой о спинку кровати, оглянулся на Квиллера, вновь потерся о металлическое украшение спинки, лязгнув клыками.
– Ты чего-то хочешь? Чего же?
Кот сонно мяукнул и вспрыгнул на спинку кровати, балансируя, словно канатоходец, прошел по ней из конца в конец, а потом, опершись передними лапами о стену, потерся мордочкой о выключатель. Тот щелкнул, и свет погас. С довольным урчанием Коко свернулся калачиком на кровати, собираясь заснуть.
– Рождество в Хламтауне! – вывалил Квиллер редактору отдела. – Впечатляет?
Арчи Райкер сидел за столом и лениво просматривал утреннюю почту, кидая бо́льшую часть корреспонденции через плечо в сторону вместительной мусорной корзины.
Квиллер примостился на уголке редакторского стола и стал ждать, как старый друг отреагирует на его слова. Он знал, что внешне это никак не проявится. На лице Райкера отражалось только начальственное спокойствие. Ни удивления, ни восторга, ни возмущения.
– Хламтаун? – пробормотал Райкер. – Возможно, из этого что-то выйдет. Как бы ты взялся за это дело?
– Похожу по Цвингер-стрит, пообщаюсь с людьми.
Редактор откинулся на спинку стула и скрестил руки за головой.
– Продолжай.
– Это острая тема, и я готов вложить в нее душу.
«Душа» была неизменным паролем в «Дневном прибое». Главный редактор постоянно напоминал сотрудникам о том, что надо вкладывать душу во все, даже в прогноз погоды.
Райкер кивнул:
– Босс будет счастлив. Это должно иметь успех. Моей жене тоже понравится. Она ведь целыми днями пропадает в Хламтауне.
Он сказал это совершенно спокойно. Квиллер был поражен.
– Рози?! Ты хочешь сказать…
Райкер по-прежнему невозмутимо крутился на вращающемся стуле.
– Она пристрастилась к этому пару лет назад и с тех пор просто нас разоряет.
Квиллер огорченно пригладил усы. Знакомство с Рози длилось уже много лет – с той поры, когда Арчи и он были еще совсем зелеными репортерами в Чикаго.
– Когда… Как это случилось, Арчи?
– Однажды она пошла в Хламтаун с какими-то подругами и увлеклась. Да я и сам этим заинтересовался. Только что заплатил двадцать восемь долларов за старую банку от чая – раскрашенная жесть. Жесть – моя слабость: консервные банки, фонарики…
– О ч-ч-чем это ты? – заикаясь, выговорил Квиллер.
– О всяком старом хламе. Об антиквариате. А ты о чем?
– Черт побери, я говорил о наркотиках!
– Так ты решил, что мы наркоманы?! – возмутился Арчи. – К твоему сведению, Хламтаун – район антикварных магазинов.
– Но таксист сказал, что там наркоманские притоны!
– Ты что, не знаешь таксистов? Конечно, район приходит в упадок и по ночам там невесть кто шляется, но днем в Хламтауне полно приличных покупателей вроде Рози и ее подруг. А твоя бывшая разве не водила тебя по антикварным лавкам?
– Однажды в Нью-Йорке затащила меня на распродажу, но я это старье терпеть не могу.
– Очень жаль, – сказал Арчи. – Рождество в Хламтауне – неплохая идея, но тебе придется держаться антикварной темы. Босс ни за что не позволит писать о наркотиках.
– А почему бы и нет? Вышел бы необычный рождественский очерк.
Райкер покачал головой:
– Рекламодатели будут против. Читатели становятся прижимистыми, когда нарушают их спокойствие.
Квиллер презрительно фыркнул. Арчи вздохнул:
– Почему бы тебе, Квилл, в самом деле не написать про антиквариат?
– Я же сказал, что ненавижу эти древности!
– Ты передумаешь, когда придешь в Хламтаун. Пристрастишься, как все мы.
– Спорим, что нет?
Арчи вынул бумажник и достал оттуда маленькую исписанную желтую карточку:
– Вот адреса хламтаунских продавцов. Только потом верни.
Квиллер прочитал некоторые названия: «Всякая всячина», «Только кресла», «Три сестрички», «Бабушкин сундук»… Ему стало муторно.
– Слушай, Арчи, я хотел дать что-нибудь для конкурса. Что-нибудь эдакое. Ну что выжмешь из древностей? Разве только получу двадцать пятую мороженую индейку.
– Возможно, ты будешь приятно удивлен. В Хламтауне полно всяких чудаков. А сегодня там аукцион.
– Терпеть не могу аукционы!
– Этот будет презанятным. Пару месяцев назад умер один продавец, и все его имущество пускают с молотка.
– Если хочешь знать мое мнение, на свете нет ничего скучнее аукционов.
– Антиквариатом часто занимаются женщины – незамужние, разведенные, вдовушки… Это-то ты должен оценить! Слушай, не валяй дурака! Что это я перед тобой стою на ушах? Это твое новое задание. Вот и займись.
Квиллер стиснул зубы.
– Ладно. Дай мне на такси. Туда и обратно!
Он зашел в парикмахерскую, постригся и подровнял усы – традиционная процедура перед тем, как приняться за новое дело; а ведь собирался подождать до Рождества. Потом поймал такси и поехал по Цвингер-стрит – не без дурных предчувствий.
Начало улицы было застроено учреждениями, лечебницами и современными жилыми домами. За ними простирался заснеженный пустырь – здесь когда-то были трущобы. Еще дальше тянулись кварталы пустующих зданий с заколоченными окнами – ближайшие претенденты на снос. И лишь потом начинался Хламтаун.
При свете дня улица выглядела еще хуже, чем прошлой ночью. Многие старинные дома и огромные викторианские особняки были или вовсе заброшены, или превращены в гостиницы, или изуродованы пристроенными витринами магазинов. Водосточные канавы забиты кашей из серого льда и грязи, мусорные баки примерзли к нерасчищенным тротуарам.
– Этот район – бельмо на глазу города, – заметил таксист. – Давно пора бы его того…
– Не беспокойтесь, так и будет! – с надеждой откликнулся Квиллер.
Приметив антикварные магазины, он остановил такси и неохотно вылез. Обвел взглядом мрачную улицу. Рождество в Хламтауне! В отличие от других районов здесь не было праздничных украшений. Над широкой улицей не висели гирлянды, на фонарях не трубили сверкающие херувимчики. Прохожие почти не попадались, машины проносились мимо, шурша шинами, спешили куда-то в другие места.
