Я наклонилась к сумке и достала кожаный блокнот.
– Я нашла это. Его письма.
– Да, – продолжила Лорен, – каждый год он писал новое. Оставлял их в бунгало, надеясь, что вы их найдете. – Она сложила ладони и печально покачала головой. – Так романтично. Мы с Грегом очень симпатизировали ему: несмотря на тяжелое состояние, он каждый год совершал непростое путешествие. Так трогательно.
Я резко выпрямилась:
– Что вы имеете в виду: «несмотря на тяжелое состояние»?
– А вы не знаете? – удивился Грег.
– Что?
Лорен неодобрительно посмотрела на Грега и наклонилась ко мне поближе, словно собиралась сообщить что-то ужасное:
– Милая, мистер Грин прикован к инвалидной коляске. Его парализовало в войну.
Я приложила руку к сердцу – грудь пронзила острая боль. Парализовало. Закрыв глаза, я вспомнила сцену в парижской больнице, как он лежал и смотрел на Китти. Он отказался меня видеть не из-за Китти, а из гордости?
– Все это, должно быть, очень тяжело, – сказала Лорен. – Простите, если наговорили слишком много. Просто мы столько лет наблюдали за историей этого чудесного человека и надеялись, что однажды увидим ее завершение. Анна, это просто удивительно, что вы здесь. Мы с Грегом надеялись, что вы приедете ради Уэстри, но с годами надежда угасла…
Я смотрела на блокнот у себя в руках и пыталась все осознать.
– А Уэстри? Где он сейчас?
Лорен забеспокоилась:
– Точно не знаем. Он уже лет пять не приезжает. Мы боимся, что он мог…
Грег положил руку на ладонь Лорен, словно попросил ее замолчать:
– Я думаю, сначала вам надо прочитать его письма. Может, в них есть какой-то намек.
Я встала.
– Спасибо. Спасибо вам большое за все. Мне нужно возвращаться. Внучка заждалась.
Лорен подошла ко мне поближе:
– Давайте мы проводим вас до отеля, мисс Келлоуэй.
Я покачала головой:
– Спасибо, доберусь сама.
Я спустилась по ступенькам, вышла на пляж и поспешила назад – быстро, насколько позволяли больные ноги. Я молилась, чтобы Уэстри был еще жив.
Ранним утром я поудобнее устроилась на балконе, в плетеном кресле. Дженнифер отправилась на пробежку, вернется не раньше чем через час. Я открыла блокнот Уэстри, перелистнула первую страницу и вчиталась в знакомый почерк:
«23 августа 1959
Драгоценная Клео,
Это первое письмо, написанное со дня прощания на острове, когда гудящие самолеты унесли нас в разные концы света. Сегодня, 23 августа, я вернулся в бунгало, – много лет назад мы впервые повстречались именно в этот день, – надеясь найти тебя или хотя бы напоминание о тебе, ведь прошло двадцать лет, а ты по-прежнему в моей памяти и моем сердце. Ты будешь рада узнать, что наше место почти не изменилось. Все так, как мы оставили. Бриз колышет занавески. Стол и стул. Кровать. Все, кроме тебя.
Как же я хочу, чтобы ты оказалась рядом, любовь моя. Мечтаю обнять тебя, как когда-то. Знаю, ты где-то далеко, живешь своей жизнью. Не хочу вмешиваться в эту жизнь. Но сердце тоскует о тебе. И так будет всегда. Каждый год я буду приходить сюда в этот день, надеясь, что наши пути вновь пересекутся. Оставлю этот блокнот в почтовом ящике. Буду с нетерпением ждать письма и тебя.
Искренне твой,
Грейсон».
Я опустила журнал на колени и задумалась над письмом, что попало ко мне в руки с таким опозданием. Он еще любит меня. Боже, все еще любит. Как и я любила его в 1959-м и люблю до сих пор. И бунгало – он сказал, оно не изменилось с нашего отъезда. Но почему он ничего не написал о картине? Я перевернула страницу и продолжила чтение:
«23 августа 1960
Дорогая Клео,
Должен признать, я с нетерпением открывал ящик и доставал блокнот. Надеялся увидеть несколько строк от тебя или, еще лучше – тебя саму. Но я ждал столько лет, что такое один год? Буду терпелив. Обещаю, любовь моя.
За это время я успел все обдумать. Не понимаю, почему ты не отвечала на мои письма из парижского госпиталя и не приехала ко мне. Китти сказала, что ты вышла замуж, но я ей не верил, во всяком случае сначала. Как ты могла выйти замуж после нашей любви?
В любом случае я уже со всем смирился, но храню надежду, что ты вернешься и мы снова будем вместе. Я знаю, жизнь продолжается, но я не могу жить полной жизнью, когда тебя нет рядом.
До следующего года, любовь моя,
Грейсон».
Я отложила письмо. Я слишком разволновалась и расстроилась, чтобы читать дальше. Китти обманывала нас в больнице. Перехватывала письма. Зачем она это делала? Если бы я получила письма от Уэстри, могло бы все обернуться иначе?
Я направилась в комнату, в дверях показалась Дженнифер.
– Прекрасное утро, бабушка. Тебе надо пойти погулять.
Я убрала блокнот в чемодан и достала письмо Женевьевы Торп.
– Думаю, пора ей позвонить, – уверенно произнесла я.
* * *
Дженнифер сидела возле меня на кровати, пока я набирала номер и слушала гудки. Один, два, три.
Ответила женщина, сказав что-то по-французски.
– Здравствуйте, – начала я. – Это Анна Келл… Анна Годфри. Я пытаюсь связаться с Женевьевой Торп.
Дама тут же заговорила по-английски:
– Да, здравствуйте, Анна, это Женевьева.
– Я здесь, – немного смущенно сообщила я. – На Бора-Бора.
– Боже мой, какой чудесный сюрприз! Я отправила письмо, но сомневалась, что получу ответ, и совсем не надеялась на личную встречу. Вы сможете увидеться со мной до отъезда?
– Да. За этим я и приехала.
– Сегодня уже не получится?
– Почему же – вполне. Мы живем в отеле «Аутриггер Сьютс». Сможете заехать?
– С удовольствием. Я давно ждала этой встречи.
– Думаю, я тоже. До вечера.
Я повесила трубку, надеясь, что поступаю правильно.
* * *
– Вас двое? – спросила официантка, когда мы с Дженнифер вошли в ресторан.
– Нет. Мы ждем еще одного гостя.
В этот момент сидящая возле бара женщина поднялась и помахала нам рукой. Симпатичная, миниатюрная, с розовыми щеками и светло-русыми кудрявыми волосами, прихваченными золотой заколкой.
– Привет. – Она направилась к нам с Дженнифер. На вид ей было около шестидесяти, как моим сыновьям. – Вы, наверное, Анна.
– Да. – Я пожала ей руку. – А это моя внучка, Дженнифер.
– Добрый вечер, – тепло поздоровалась она, – я Женевьева.
– Очень рада знакомству. Присядете? – предложила я.
У Женевьевы была с собой большая сумка из ткани с сине-белыми морскими полосками. Мне стало интересно, что лежит там, внутри.
– Отличная идея, – ответила она.
Официантка провела нас к столику у окна. Я заказала бутылку белого вина.
– Поверить не могу, что вы здесь, – улыбнулась Женевьева, качая головой. – Вы казались такой загадочной. Конечно, ваше имя значилось в списке медсестер, работавших здесь во время войны, но вы все равно были словно мираж.
За столом воцарилась тишина, официантка наполнила наши бокалы вином. Я сделала глоток, по телу разлилось приятное тепло.
– Я так понимаю, вы знаете о бунгало в полумиле отсюда, – произнесла Женевьева и повернулась к Дженнифер: – Маленькая хижина. Сразу и не заметишь.
– Знаю, – кивнула я.
– Странно. – Она приложилась к бокалу и задумчиво откинулась в кресле. – Местные жители избегают его, даже не хотят приближаться. Говорят, что оно проклято. Я всю жизнь обходила его стороной, особенно в детстве. Во время пляжного пикника мы с братом крутились вокруг, а войти внутрь так и не решились. Но в какой-то момент любопытство пересилило. Когда мне было лет двадцать пять, я залезла в бунгало через окно – через неделю оказалось, что мне изменяет муж, а мама умирает от рака груди.
– Как жаль, – посочувствовала Дженнифер, вновь наполняя бокалы.
– Значит, вы верите в проклятие?
– Даже не знаю. Думаю, что в этой хижине есть и плохое и хорошее. Я почувствовала это, когда оказалась внутри.
– Да, – ответила я, – я и сама это чувствовала. Я много времени провела там в одиночестве.
Женевьева вытащила из сумки небольшой конверт.
– Вот, нашла на полу в бунгало. Думаю, это ваше.
Глубоко вздохнув, я открыла конверт. Пальцы наткнулись на что-то жесткое и холодное. В свете заходящего солнца блеснули голубые камни. Моя булавка. Подарок Китти. Я прочитала гравировку на обратной стороне. Глаза наполнились слезами, комната поплыла.
– На острове были и другие Анны. Как вы догадались, что она моя?
– Провела расследование, – с улыбкой сообщила Женевьева.
– А в вашем расследовании не встречалось имя Уэстри? Уэстри Грин?
Женевьева кивнула:
– Да, я нашла его книгу в ящике стола.
– Книгу?
– Да, старый роман тридцатых годов. Внутри было вписано его имя.
Я улыбнулась, вспомнив старания Уэстри скрыть факт нашего пребывания в бунгало.
– Мне понадобилось немало времени, – продолжила Женевьева, – но я его нашла. Мы говорили много лет назад. Потом я пыталась с ним связаться, но безуспешно. Телефон сменился, и теперь никто не знает, что с ним.
