– Китти, я…
– Нет, позволь закончить. Я начинаю сдавать, Анна. Возможно, это мой последний шанс. Я должна была найти тебя много лет назад. Не знаю, почему не сделала этого. Мне очень стыдно.
– Ах, Китти, – пробормотала я, утирая бегущие слезы.
– Я очень сожалею о своем поведении на острове и в Париже, – продолжила она. – После родов я как будто заледенела. Провалилась во тьму, сама того не осознавая. Теперь я понимаю, что впала в депрессию – так называемую послеродовую депрессию, как говорит дочь. Но я…
– Китти, у тебя есть дочь?
– Да, три. То есть четыре… Могу тебя порадовать, я вышла замуж за хорошего человека. Мы познакомились в Париже после войны, он был моряком. Потом переехали в Калифорнию. Мы прожили хорошую жизнь. – Она ненадолго умолкла. – А ты, Анна? Ты прожила хорошую жизнь? Я часто о тебе вспоминала.
– Да, – тихо ответила я. – Почти во всем.
Китти вздохнула:
– Анна, я должна кое-что сказать тебе об Уэстри.
Почему его имя до сих пор вызывает у меня такие эмоции, такую боль? Я крепко зажмурила глаза.
– В Париже он только о тебе и говорил. Постоянно про тебя спрашивал и надеялся, что ты придешь.
– Я и пришла. Ты же помнишь.
– Да. – В голосе Китти послышалась глубокая досада. – Я вам завидовала.
– И перехватывала его письма?
Китти вздохнула:
– Ты знаешь об этом?
– Недавно узнала.
– Анна, мне очень стыдно, – со слезами призналась она. – Возможно, я изменила вашу жизнь. Это невыносимо.
Гнев, родившийся в моем сердце, внезапно утих.
– Я тебя прощаю. Я тоже чувствую, что мое время подходит к концу.
– Я все еще храню булавку. Пару к той, что подарила тебе в «Кабана Клаб». Лежит у меня в шкатулке. Анна, я часто смотрю на нее и вспоминаю тебя.
Я вспомнила, как она подарила мне украшение в знак вечной дружбы. Закрыла глаза и сразу увидела маленькую коробочку в голубой обертке, перевязанную золотой лентой. Вокруг витал сигаретный дым. Если бы булавка смогла удержать нас вместе… Но ведь, возможно, и удержала? Я достала из кармана свою, повертела в руках и прочитала гравировку.
– Моя тоже со мной, Китти. Прямо здесь.
– Как бы мне хотелось тебя увидеть. Где ты? В Сиэтле?
– Нет. На Бора-Бора.
– Бора-Бора?
– Да, я с женщиной, которая расследует совершенное на острове преступление. Убийство.
– Ты об Атее, верно? – после недолгого молчания спросила Китти.
– Да. Ты помнишь?
– Конечно, помню.
Я решила не спрашивать, откуда она об этом знает. Это было уже не важно.
– Я хотела у тебя кое-что спросить, если ты не против.
– Продолжай.
– Мы никогда не обсуждали, кто был отцом твоего ребенка. Я думала, что это Ланс, но теперь у нас есть улика, и она привела…
– К полковнику?
– Да. Ты знала?
– Да. Как и Уэстри.
– Не понимаю.
– Своим молчанием он защищал меня, Анна. Еще до убийства он узнал о моей ситуации. Даже раньше, чем ты. Видел нас вместе и слышал разговор на пляже. Уэстри знал, что у полковника случались похожие истории с местными девушками. Я была упрямой и наивной. Уэстри пытался меня предупредить, но я его не послушала.
Я вспомнила жестокое избиение в казарме.
– Он угрожал Уэстри, ведь так?
– Да, – продолжила Китти. – Полковник предупредил его, что, если он попытается доложить обо всем высшему руководству, со мной случится нечто ужасное.
– Боже мой, Китти! – воскликнула я. – Скрывая убийство Атеи, Уэстри защищал тебя?
– Да. Теперь я понимаю, что не осознавала в полной мере грозящую мне опасность. Уэстри меня спас.
– И поэтому у тебя проснулись к нему чувства?
– Думаю, да, – честно призналась Китти. – До этого мужчины всегда обходились со мной ужасно, а тут я встретила честного человека, который заботился обо мне и защищал. И уже любил мою лучшую подругу.
Я посмотрела в окно, на берег, и вспомнила, как Китти смотрела на Уэстри. Ее нельзя винить за эту любовь.
– Как бы там ни было, он убил Атею, потому что она отказывалась молчать, как другие.
– Другие девушки?
– Да. Было еще минимум двое, одной едва исполнилось четырнадцать. Я давно должна была сообщить, но было не до того. А потом узнала о его смерти и решила, что он и так будет гореть в аду.
– Когда он умер?
– В шестьдесят третьем. Инфаркт. Умер в одиночестве, в гостиничном номере в Сан-Франциско.
Я посмотрела на Дженнифер, потом на Женевьеву.
– Но мы все равно должны восстановить справедливость. Он был почетным ветераном войны. Мы аннулируем этот статус.
Женевьева согласно кивнула. Каково ей придется, когда она узнает, что человек, сотворивший все это зло, – ее отец? Я глубоко вздохнула, прежде чем заговорить и навсегда изменить жизнь обеих.
– Китти, – начала я, жестом подозвав Женевьеву. – Я хочу, чтобы ты кое с кем пообщалась. Эту женщину зовут Женевьева. У вас много общего. Например, ее дочь… В общем, думаю, вам надо поговорить.
Женевьева удивленно посмотрела на меня, но взяла трубку и улыбнулась:
– Миссис Хэмптон?
Я встала с кровати и жестом позвала за собой Дженнифер. Она понимающе кивнула. Мы вышли.
– Возможно, это лучшая часть всей истории, – улыбнулась Дженнифер в коридоре.
Держась за руки, мы спустились по лестнице, вышли на побережье и уселись рядом, наблюдая за набегающими волнами. Они застигали врасплох загорающих, заставляя перемещаться повыше. Я любовалась прекрасным видом. Остров словно знал, что справедливость восстановлена, и бережно, но кропотливо очищал берега от зла.
Я провела рукой по медальону, раздумывая, правду ли сказала Тита. Разрушено ли проклятие, о котором она говорила? Время покажет.
В гостиной зазвонил телефон, и я застонала. Чтобы ответить, нужно было встать, вылезти из кровати и дойти, превозмогая боль в каждом суставе. Но упорный сигнал заставил меня подняться. Шаг, другой. Ноги болели, но двигались, я успела добраться вовремя и снять трубку.
– Бабушка, это я, – прощебетала Дженнифер. – Уже сегодня.
Мы вернулись больше трех месяцев назад. Путешествие прошло лучше, чем я ожидала, но по возвращении эмоциональная усталость дала о себе знать. Я подарила покой Женевьеве, Атее, Китти и даже острову, но уехала с опустошенным сердцем – там остался лишь шепот Уэстри да блокнот со старыми письмами.
– Бабушка?
– Я здесь, дорогая. Просто неважно себя чувствую.
– Но ты ведь придешь, да?
– Ой, милая, – я опустилась в кресло и натянула на ледяные ноги плед, – не уверена, что смогу.
Молчание Дженнифер поразило меня в самое сердце. Она поехала со мной в путешествие, во всем поддерживала – как можно оставить ее в такой день?
– Ты ведь справишься без меня, да, дорогая? – спросила я, потирая больную спину. Неделю назад Дженнифер сдала работу, и ее одобрили в университете.
– Бабушка, я понимаю, что ты себя плохо чувствуешь, но я буду очень рада, если ты придешь. Будет так много людей, а я – совсем одна. Я очень волнуюсь, поможешь мне успокоиться. Я заберу тебя через час. Припаркуемся поближе, не придется много ходить.
Я заставила себя встать. Я справлюсь. Ради Дженнифер.
– Хорошо, – с глубоким вздохом сдалась я. – Я приду. Ради тебя, милая.
– Бабушка, спасибо! Скоро подъеду.
Я положила трубку и взяла с журнального столика письмо Женевьевы. Оно пришло вчера, и я уже несколько раз перечитала его:
«Дорогая Анна,
Хочу поблагодарить Вас за поездку на Бора-Бора. Ваш приезд расставил все по своим местам – для острова, для меня, для Атеи. Надеюсь, и для Вас тоже.
У меня хорошие новости: я связалась с военными и передала им всю информацию. Они согласились завести дело против полковника Донехью. Странная ситуация, если учесть, кем мне приходится этот человек, но я все равно хочу добиться справедливости – ради Атеи и моей нерожденной сестры или брата.
Его не могут призвать к суду посмертно, но сейчас ведется работа по выяснению деталей дела. Скорее всего, его лишат всех званий и наград – во всяком случае, так будет отражено в документах.
Власти острова хотят установить памятник Атее где-нибудь в городе. Анна, разве это не прекрасно? Конечно, когда придет время, мы пригласим Вас на церемонию. Без Вашего мужества ничего бы не получилось.
Да, чуть не забыла – в следующем месяце я поеду к Китти, в Калифорнию. Она меня пригласила. Адела отправится со мной. Иногда мне хочется ущипнуть себя: неужели это правда?
Я буду всегда вспоминать Вас с теплотой, благодарностью и уважением.
С любовью,
Женевьева».
* * *
В кампусе царила тишина, и мои каблуки громко стучали по кирпичной дорожке, блестящей от недавнего дождя. Вдалеке пробили часы: полдень.
– Еще немного, – сказала Дженнифер, с беспокойством вглядываясь в мое лицо.
– Все в порядке, дорогая, – заверила я. Бодрящий осенний воздух приятно холодил кожу и придавал сил. – Пойдем.
