– Ну да, – говорил Мердок, – она вошла бледная, но совершенно спокойная. Разумеется, нам тогда и в голову не могло прийти, что она виновата в смерти ма-тушки.
Адвокат мисс Лэттерли встал.
– Да-да, мистер Аргайл, – поспешил вмешаться судья и обернулся к свидетелю. – Мистер Мердок, каково бы ни было ваше убеждение, мы в суде считаем человека невиновным, пока присяжные не вынесут обвинительный вердикт. Прошу помнить об этом, когда даете показания.
Коннел смешался.
Джеймс явно намеревался одернуть его по-своему – в куда более резких выражениях, чем это сделал судья, но этого ему не позволили. Сидящий позади него Оливер застыл в напряжении и лишь постукивал пальцами по стопке листочков с заметками.
Эстер взглянула на остальное семейство Фэррелайнов. Один из них убил Мэри. Нелепо, что она стоит здесь, борясь за собственную жизнь, может глядеть каждому из них в лицо и до сих пор не знает, кто же это сделал.
А сами они знают? Все они? Или только сам убийца?
И почему не пришел старый Гектор? Означает ли это, что он, как всегда, пьян, или Аргайл все же решил привлечь его как свидетеля? Своей подопечной он об этом ничего не сказал.
Порой мисс Лэттерли начинало казаться, что у защиты еще не все потеряно и имеет смысл продолжать борьбу. Однако бывали минуты, когда ее охватывало ощущение такой безнадежности, что она все была готова отдать за возможность встать и самой обратиться к этим людям, заставить их сознаться. Но и в эти мгновения девушка прекрасно понимала, насколько тщетной была бы подобная попытка.
Гильфетер, закончив допрос Мердока, с улыбкой уселся на место. Он выглядел вполне удовлетворенным – и не без оснований. Присяжные хранили важное молчание, всем своим видом выражая осуждение. Их уже удалось соответствующим образом настроить. Никто из них не смотрел в сторону обвиняемой.
Адвокат встал, но сказать ему по сути было почти нечего и спорить не о чем.
Позади него сгорал от нетерпения Рэтбоун. Он видел, что чем дольше длится этот допрос, тем тверже присяжные убеждаются в виновности Эстер. Люди неохотно меняют уже сложившееся мнение, и Гильфетер не хуже его знает это. Хитрая свинья!
У судьи вид был тоже был мрачный и суровый. В своих речах он старался сохранять предписанную законом беспристрастность, но понять, каким будет его приговор, было нетрудно.
Джеймс очень быстро прекратил допрос, и Оливер вздохнул с облегчением.
Следующей вызвали Гризельду Мердок. Это была попытка сыграть на чувствах присяжных. Свидетельнице вот-вот предстояло родить, и ее бледный утомленный вид говорил о том, что она предприняла это трудное путешествие исключительно из-за трагичности случившегося. Толпа тут же прониклась к ней сочувствием, а негодование против обвиняемой достигло такой силы, что казалось физически ощутимым наподобие дурного запаха.
Рэтбоуна охватил ужас. Он подумал, что на месте Аргайла, возможно, попытался бы не допустить показаний этой женщины, чтобы сочувствие присяжных не окрепло, хотя и подозревал, что подобный поступок мог только испортить дело. Его чуть ли не радовало, что принимать решение должен не он. Но и беспомощно наблюдать за происходящим было выше его сил. Английский адвокат взглянул на своего шотландского коллегу, но лицо Джеймса оставалось непроницаемым. Нахмурившись, он не отрывал глаз от Гризельды, то ли просто внимательно ее слушая, то ли обдумывая план, как поймать ее в ловушку, уличить в непоследовательности, внушить сомнения в правдивости ее показаний или любым иным способом нейтрализовать впечатление, которое она произвела на присяжных.
– Миссис Мердок, – мягко начал Гильфетер, словно обращаясь к больному или ребенку, – мы глубоко тронуты тем мужеством, которое вы проявили, приехав ради того, чтобы дать показания по этому трагическому делу. Мы понимаем, чего вам в вашем нынешнем состоянии стоило предпринять столь далекое путешествие.
По залу пронесся гул сочувствия, а кое-кто даже высказал его вслух. Судья не обратил на это внимания.
– Я не стану причинять вам боль напоминанием о тех чувствах, которые вы испытали тогда на вокзале, миссис Мердок, – продолжал обвинитель. – Это, без сомнения, расстроило бы вас, что менее всего входит в мои намерения. Но не будете ли вы столь любезны рассказать нам, что случилось после того, как вы с мужем, узнав о смерти матери, вернулись домой? Прошу вас не спешить и точно подбирать выражения.
– Спасибо, вы очень добры, – дрожащим голосом произнесла Гризельда.
Монк глядел на свидетельницу, размышляя о том, насколько не похожа она на своих сестер. У нее нет ни мужества, свойственного остальным, ни их пылкого характера. Как со спутницей жизни с ней, вероятно, легче: она не столь требовательна, меньше испытывает терпение и снисходительность мужа. Она нерешительна, боязлива и склонна жалеть себя в такой мере, какую Уна сочла бы недопустимой.
Или все это – игра, маска, избранная в надежде произвести впечатление на суд? Знает ли миссис Мердок, кто убил ее мать? Не сговорились ли все они, пусть даже под влиянием минутного безумия, прикончить Мэри Фэррелайн?
Нет, это абсурд. Что за чушь лезет ему в голову!
Гризельда описывала Гильфетеру, как она, распаковав чемоданы Мэри, нашла ее вещи и список и таким образом обнаружила пропажу жемчужной броши.
– Понятно, – глубокомысленно кивнул обвинитель. – А вы считали, что брошь должна быть там?
– Разумеется. Ведь она значилась в списке.
– И как вы поступили, миссис Мердок?
– Я рассказала мужу. Сказала, что броши там нет, и попросила у него совета.
– И что же он посоветовал вам сделать?
– Прежде всего, конечно, еще раз как следует поискать, перебрав все вещи. Но брошки там явно не было.
– Так. Теперь мы знаем, что она была у мисс Лэттерли. Это неоспоримо. Что было дальше?
– Так вот, Коннел, то есть мистер Мердок, решил, что ее украли, и он… – Гризельда всхлипнула, и понадобилось некоторое время, прежде чем она взяла себя в руки. Зал ждал в почтительном молчании.
– Да? – ободряюще подсказал ей Гильфетер.
– Он сказал, что необходимо вызвать нашего доктора, чтобы проверить правильность заключения о причине маминой смерти.
– Понятно. И вы так и поступили?
– Да.
– И кого же вы вызвали, миссис Мердок?
– Доктора Орморода с улицы Слингсби.
– Понятно. Благодарю вас. – С обезоруживающей улыбкой обвинитель обернулся к своему оппоненту. – Прошу вас, сэр.
– Весьма признателен. – Аргайл отодвинул кресло и встал. – Миссис Мердок…
Гризельда настороженно взглянула на него, заранее уверенная в его откровенной недоброжелательности:
– Да, сэр?
– У меня вопрос об одежде и вещах вашей матери. Я понял так, что вы распаковали их сами, не поручая это горничной? Полагаю, у вас есть горничная?
– Конечно, есть!
– Однако на этот раз, вероятно, вследствие трагических обстоятельств, вы решили распаковать вещи самостоятельно?
– Да.
– Почему?
По залу пробежал неодобрительный гул.
– П-почему? – Молодая женщина пришла в замешательство. – Я не понимаю.
– Ну да, миссис Мердок, – мрачно подтвердил Джеймс, сохраняя спокойствие под взорами всех присутствующих. – Почему вы распаковали багаж вашей матери?
– Я… Мне не хотелось, чтобы это делала горничная, – сдавленно проговорила Гризельда. – У нее… Ей… – Она умолкла, сознавая, что теряет сочувствие зала.
– Нет, мадам, вы меня не поняли, – очень внятно проговорил адвокат. – Я не спрашиваю, почему вы не поручили это горничной. Это всем нам вполне понятно, и каждый из нас на вашем месте, вероятно, испытывал бы те же чувства. Я имел в виду, почему вы вообще решили их распаковать. Почему не оставили их в удобном для отправления обратно в Эдинбург виде? Ведь было трагически ясно, что они ей в Лондоне уже не понадобятся!
– О! – На бледных щеках миссис Мердок вспыхнули пунцовые пятна.
– Странно, что вы распаковывали их с такой тщательностью в тот момент, когда это было совершенно бессмысленно! Я бы на вашем месте не стал этого делать, а оставил их уложенными, готовыми к отправке. – Теперь голос Аргайла напоминал урчание отдаленного грома, но каждое его слово звучало предельно четко. – Конечно, если бы не искал в них чего-то.
Гризельда молчала, но теперь ее беспокойство было слишком явным.
Подавшись вперед, Джеймс продолжал с чуть меньшим напором:
– Миссис Мердок, была ли среди перечисленных в списке вещей алмазная брошь?
– Алмазная брошь? Нет. Нет, алмазной броши там не было.
– Вы уверены?
– Да, со… совершенно уверена. Только брошь с серым жемчугом, а еще ожерелье из топазов и аметистов. А пропала только жемчужная брошь.
– Этот список у вас сохранился, миссис Мердок?
– Нет… Не знаю. Я… я не помню, что с ним стало. – Свидетельница сглотнула. – И какая разница?.. Вы же знаете, что брошь была у мисс Лэттерли. Ее нашли среди ее вещей.
