Голос Имхотепа прервался.
– Так обстоят дела, Ренисенб, – продолжил он. – Сегодня мы все смотрим в лицо смерти. Ты, Яхмос и я. Кому следующему она нанесет удар? Поэтому я должен привести в порядок свои дела. Если что-то случится с Яхмосом, то тебе, моей единственной дочери, понадобится мужчина, который будет стоять рядом с тобою. Разделит твое наследство и будет исполнять в поместье те обязанности, которые нельзя доверить женщине. Кто знает, когда мне суждено покинуть этот мир? В своем завещании я назначил Хори опекуном и воспитателем детей Себека, если к тому времени Яхмоса не будет в живых… то же самое относится к детям Яхмоса… поскольку такова его воля… Так, Яхмос?
Тот кивнул:
– Мы с Хори всегда были близки. Он для меня как родной.
– Почти, почти, – кивнул Имхотеп. – Но все же он не член семьи. А вот Камени – наш родственник. Поэтому с учетом всех обстоятельств он в данный момент самый подходящий муж для Ренисенб. Что скажешь, дочь моя?
– Я не знаю, – повторила женщина; ею овладела ужасная апатия.
– Он красивый и приятный юноша, ты согласна?
– Да.
– Но ты не хочешь за него замуж? – ласково спросил Яхмос.
Ренисенб с благодарностью посмотрела на брата. Он не хотел торопить ее, принуждать к чему-либо.
– Я правда не знаю, чего хочу, – сказала она и поспешно прибавила: – Это глупо, я знаю, но сегодня в голове у меня совсем пусто. Это… это все напряжение, в котором живем все мы.
– Когда рядом с тобою будет Камени, ты почувствуешь себя защищенной, – сказал Имхотеп.
– А ты не думал о Хори как о возможном муже для Ренисенб? – спросил Яхмос отца.
– Да, это интересная мысль…
– Да, это интересная мысль…
– Его жена умерла, когда он был еще молод. Ренисенб его знает и любит.
Женщина слушала их разговор, и ей казалось, что это происходит во сне. Они обсуждали ее замужество, и Яхмос пытался помочь ей сделать выбор, понять, чего она сама хочет, но она чувствовала себя неживой – как деревянная кукла Тети.
Потом Ренисенб прервала мужчин, даже не слушая, о чем они говорят:
– Я выйду за Камени, если вы считаете, что так будет правильно.
Имхотеп удовлетворенно хмыкнул и поспешно вышел из комнаты. Яхмос подошел к сестре и положил ей руку на плечо:
– Ты этого хочешь, Ренисенб? Ты будешь счастлива?
– Почему я не должна быть счастлива? Камени красивый, веселый и добрый.
– Знаю. – Вид у Яхмоса по-прежнему был недовольный, в голосе звучало сомнение. – Но я хочу, чтобы ты была счастлива, Ренисенб. Нельзя, чтобы отец заставлял тебя делать что-то против твоей воли. Ты ведь знаешь, каким он бывает…
– Да-да, если он что-то вобьет себе в голову, мы все должны подчиниться.
– Не обязательно, – твердо заявил Яхмос. – Тут я не уступлю, если ты не захочешь.
– Но ты же никогда не перечил отцу…
– На этот раз все будет по-другому. Он не заставит меня согласиться с ним, и я этого не сделаю.
Ренисенб внимательно посмотрела на него. Каким решительным и твердым было его обычно неуверенное лицо!
– Ты очень добр ко мне, Яхмос, – с благодарностью сказала она. – Но клянусь, я поступаю так не по принуждению. Прежней жизни, к которой мне так приятно было вернуться, больше нет. Мы с Камени начнем новую жизнь вдвоем и будем жить так, как подобает хорошим брату и сестре.
– Ты уверена…
– Уверена, – сказала Ренисенб, ласково улыбнулась ему и вышла на галерею.
Потом она пересекла двор. У пруда Камени играл с Тети. Ренисенб неслышно приблизилась к ним и наблюдала, пользуясь тем, что они ее не видят. Камени, как всегда веселый, казалось, наслаждался игрой не меньше ребенка. Сердце Ренисенб смягчилось. «Он будет хорошим отцом для Тети», – подумала она.
Камени повернул голову, увидел ее и со смехом встал.
– Мы сделали куклу Тети жрецом Ка, – сказал он. – Жрец совершал жертвоприношения и проводил обряды в гробнице.
– Его зовут Мериптах, – сообщила Тети. Она была очень серьезной. – У него двое детей и писец, как Хори.
Камени рассмеялся.
– Тети очень умная, – похвалил он. – А также сильная и красивая.
Он перевел взгляд с ребенка на Ренисенб, и в этом ласковом взгляде она прочла его мысли – о детях, которых она ему родит.
По телу Ренисенб пробежала дрожь, и в то же время она почувствовала острый укол раскаяния. В эту минуту ей хотелось видеть в его глазах только собственное отражение. «Почему я не могу быть той Ренисенб, которую видит он?» – подумала она.
Но это чувство быстро прошло, и Ренисенб ласково улыбнулась Камени.
– Отец говорил со мною, – сказала она.
– И ты согласна?
– Согласна, – ответила Ренисенб после секундного колебания.
Последнее слово произнесено, и обратной дороги нет. Все решено. Но она чувствовала лишь усталость и безразличие.
– Ренисенб?
– Да, Камени.
– Ты покатаешься со мною в лодке по Реке? Мне всегда этого хотелось.
Странно, что он это сказал. Увидев его в первый раз, Ренисенб почему-то вспомнила о квадратном парусе, о Реке и смеющемся лице Хея. А теперь она забыла лицо Хея, и вместо него под парусом на фоне воды будет сидеть Камени, заглядывать в ее глаза и смеяться.
Во всем виновата смерть. Вот что она с тобою сделала… Ты говоришь: «Я чувствую это, или я чувствую то», но это только слова, потому что ты ничего не чувствуешь. Мертвые мертвы. Памяти не существует…
Да, но есть еще Тети. Есть жизнь, есть обновление жизни, подобно тому, как воды разлива каждый год смывают все старое и готовят почву для нового урожая.
Кайт сказала: «Женщины семьи должны быть заодно». Может, она всего лишь женщина семьи… Ренисенб или кто-то другой… неважно…
Она услышала голос Камени, настойчивый и слегка встревоженный:
– О чем ты думаешь, Ренисенб? Иногда мысли уносят тебя так далеко… Ты покатаешься со мною по Реке?
– Да, Камени, покатаюсь.
– Мы возьмем с собою Тети.
IIЭто похоже на сон, подумала Ренисенб: лодка, парус, Камени, она и Тети… Они убежали от смерти и страха смерти. Вот начало новой жизни.
Камени что-то говорил, и она отвечала, словно в трансе.
«Это моя жизнь, – подумала Ренисенб, – и от нее не убежать…»
Потом новая мысль, недоуменная: «Почему я говорю «убежать»? Разве есть место, куда я могла бы убежать?»
Перед ее внутренним взором возникла знакомая картина: маленький грот рядом с гробницей, и она сама, сидящая там, подтянув колено и подперев рукой подбородок…
«Но это было не здесь – не в этой жизни, и теперь ей никуда не убежать, до самой смерти…»
Камени причалил к берегу и вышел из лодки. Потом взял на руки Тети. Девочка обняла его и нечаянно порвала шнурок амулета у него на шее. Амулет упал к ногам Ренисенб, и она подняла его. Это был символ «анх»[32], отлитый из золота и серебра.
Женщина расстроенно ахнула:
– Согнулся. Так жаль… Осторожнее, – предупредила она Камени, который взял у нее амулет. – Может сломаться.
Но его сильные пальцы согнули амулет еще больше и переломили надвое.
– Что ты сделал?
– Возьми половинку, Ренисенб, а я возьму вторую. Это будет наш знак – что мы половинки одного целого.
Он протянул Ренисенб половину амулета, и она уже собиралась взять ее, как в ее голове словно что-то щелкнуло, и она вскрикнула.
– В чем дело, Ренисенб?
– Нофрет.
– Что ты этим хочешь сказать – Нофрет?
– Сломанный амулет в шкатулке для драгоценностей, принадлежавшей Нофрет. – Ренисенб говорила торопливо, но уверенно. – Это ты дал его ей… Ты и Нофрет… Теперь я все понимаю. Почему она была несчастна. И я знаю, кто подбросил шкатулку ко мне в комнату. Я знаю все. Не лги мне, Камени. Я знаю.
Камени не протестовал. Он пристально смотрел на Ренисенб, не отводя взгляда. А когда заговорил, голос его звучал серьезно, а на лице не было улыбки.
– Я не буду лгать тебе, Ренисенб.
Он немного помолчал, нахмурившись, словно пытался привести в порядок свои мысли.
– В каком-то смысле я даже рад, что ты узнала. Хотя все не так, как ты думаешь.
– Ты дал ей половинку амулета… точно так же, как хотел дать мне… в знак того, что вы две половинки одного целого. Это твои слова.
– Ты сердишься, Ренисенб… И я рад – это свидетельство того, что ты меня любишь. Но все равно я должен тебе объяснить. Я не давал амулет Нофрет. Это она дала его мне…
Камени помолчал.
– Ты можешь мне не верить, но это правда. Клянусь, это правда.
– Я не говорю, что не верю тебе… – медленно произнесла Ренисенб. – Это вполне может быть правдой.
Она вспомнила мрачное, несчастное лицо Нофрет.
Камени продолжал убеждать ее – страстно, по-детски:
– Попытайся меня понять, Ренисенб. Нофрет была очень красива. Я был польщен и доволен, как и любой другой на моем месте. Но я никогда по-настоящему ее не любил…
