— Да, полковник.
— Кто это?
— Человек, занимающийся делом В.
— Когда вы его увидите?
— Сегодня днем, полковник, у нас свидание в половине четвертого.
— Эта история повсюду вызвала шум. Некоторые дурацкие газеты, любители скандалов, возбуждают публику слухами о войне, уже заявляют о предстоящем разрыве дипломатических отношений. Финансовый мир поколеблен, евреи продают изо всей силы, а это тревожит, потому что у этих молодцов исключительный нюх… Рента снизилась на два пункта, чего не было со времен инцидента с Марокко… Лейтенант де Луберсак, нужно немедленно включить вашего агента в это дело, конечно, втайне, но активно.
Кирасир спросил:
— На каких условиях?
— Вы сами договоритесь наилучшим образом.
…Группа зевак стояла в Ботаническом саду возле ограды, отделявшей публику от бассейна, где свободно плавало полдюжины крокодилов. Дети под присмотром нянек или гувернанток бросали отталкивающим чудовищам кусочки хлеба, которые те подхватывали на ходу, с сухим щелканьем закрывая свои ужасные пасти.
Вокруг спасительного барьера стояли: нищие в лохмотьях, несколько студентов, один или двое рабочих, неизбежный маленький телеграфист, задержавшийся по дороге, вместо того, чтобы разносить телеграммы, и, наконец, светловолосый молодой человек, очень элегантный, в котелке.
Этот молодой человек, вот уже десять минут стоявший у бассейна с крокодилами, казалось, обращал на них мало внимания. Он все время осматривался вокруг, как будто ища кого-то.
В конце аллеи показался военный в мундире, это был деловито шагающий интендантский сержант. Заметив его, элегантный молодой человек встрепенулся, покинул свое место у ограды и спрятался за дерево, ворча вполголоса:
— Решительно всегда нужно быть начеку… Не хватало еще, чтобы меня увидел этот сержант, с которым я не раз встречался в коридорах министерства, и который, без сомнения, узнает меня.
Молодой человек расстегнул пальто, машинально взглянув на часы.
— Три двадцать пять, — сказал он, — надеюсь, он не опоздает!
В двухстах метрах оттуда, на площади Валюбер, перед главным входом в сад столпилось много людей; толпа ротозеев, расталкивая друг друга, окружила нищего старика с длинной седой бородой, который извлекал жалобные, ноющие звуки из старого аккордеона. Несколько хозяек-доброхоток и встрепанных девчонок, подпевая, старались помочь музыканту. Но бедняге никак не удавалось воспроизвести мелодию объявленной им песни, и голоса напрасно его исправляли. Через несколько минут аккордеонист отказался от своего предприятия, очевидно слишком трудного для него, и, взяв в руку свою старую мягкую шляпу, начал обходить «общество» по кругу, чтобы собрать подаяние.
Толпа, окружавшая его, немедленно рассеялась как по волшебству, и через несколько мгновений старик оказался один-одинешенек на маленькой площади, продолжая держать в руке шляпу, куда упали только две или три монеты.
Старик смиренно спрятал свой жалкий доход, потом механическим жестом забросил аккордеон за спину и, сгорбленный, побрел, пошатываясь, к решетке, окружавшей сад. Он направился прямо к скамейке позади музея. Несколько минут он был один, потом увидел приближавшегося к нему молодого человека, того самого, который десять минут назад наблюдал за крокодилами.
Молодой человек сел рядом со стариком, будто не замечая его. Однако вдруг он неразборчиво, как бы говоря с самим собой, произнес:
— Хорошая погода, скоро зацветут маргаритки…
Аккордеонист сейчас же ответил:
— И прорастет картофель!
— Значит, Вагалам, все хорошо?
— Право, мсье Анри, это как посмотреть… У меня больше нет денег, лейтенант.
Молодой человек привстал и гневно взглянул на старика:
— Что вы несете? Нет здесь никакого лейтенанта, раз и навсегда! Я — господин Анри и никто другой! Разве я стараюсь узнать, кто вы, Вагалам?
— О! — запротестовал старик. — Не беспокойтесь, я знаю свое дело, вы знаете мою преданность… К несчастью, это стоит дорого…
— Да, — сказал Анри де Луберсак, ибо это был кирасир, пришедший на встречу с одним из своих секретных агентов, нанятых им за счет Второго бюро, — да, я знаю, вам всегда не хватает…
— Скоро я получу деньги? — настаивал Вагалам.
— Это зависит от того, как идут дела, — сказал лейтенант.
— Какие?
Офицер явно терял терпение. Вагалам, вольно или невольно, старался казаться глупым и бестолковым.
Лейтенант де Луберсак снова сердито заговорил:
— Вагалам, вы просто дурень. Я спрашиваю вас о деле В. Как с ним?
Старик засмеялся:
— Пустяки! Ничего там нет! Обычная история с женщиной! Вы хорошо знаете, мсье Анри, эту певичку из Шалона? Ту, что зовут Нишун… довольно хорошенькую. Черт возьми, мне бы сорок лет долой, я бы… Это такое скопление порока в душе… за безделушку сделает что угодно… Вы хорошо ее знаете? Она дебютировала в Ля Фер, а потом покатилась по Пикардии, Арденнам…
— Все это ничего не значит, Вагалам, — прервал лейтенант.
— Извините, мсье Анри, Нишун — любовница капрала В. Он в отпуске, этот капрал.
— Я знаю, — заметил офицер, — он даже в Париже.
— Тогда что мне нужно сделать?
— Вы поедете в Шалон, проведете строжайшее расследование отношений В. с Нишун. Он в долгах?
— Он расплатился, — заметил Вагалам.
— А! — сказал немного удивленный лейтенант. — Хорошо, узнайте, как и почему? Надо уточнить также, что за отношения были у капрала В. с покойным капитаном Броком.
Вагалам, которого особенно заинтересовали последние слова, придвинулся к офицеру и фамильярно похлопал его по колену:
— Скажите же, есть что-нибудь новое об этой истории?
Анри де Луберсак отодвинулся и высокомерно оборвал старика:
— Не суйте нос в то, что вас не касается!
— Хорошо, хорошо… ладно, — оправдывался аккордеонист с виноватым видом.
Анри де Луберсак покусывал усы, Вагалам, украдкой наблюдавший за ним, говорил себе: «Я тебя жду, мой паренек, ты для меня лакомый кусочек, я тебе нужен…»
Предчувствия аккордеониста оказались верны.
— Вагалам, хотите большое вознаграждение?
— Да, мсье Анри. Его трудно заработать?
— Конечно! Естественно…
Вагалам настаивал:
— И опасно?
— Может быть.
— Сколько заплатите?
Не колеблясь, офицер назвал сумму:
— Двадцать пять тысяч.
Вагалам, тоже без колебаний, возразил:
— Не пойдет!
— Тридцать тысяч!
— Черт! — пробормотал старик. — О чем речь?
Еще больше понизив голос, офицер прибавил:
— О потерянном… может быть, украденном документе… распределение строителей артиллерийских укреплений. Документ № 6, относящийся к делам армейского корпуса. Исчезновение документа совпадает, как полагают, со смертью капитана Брока.
Он остановился и посмотрел на Вагалама: последний потирал руки, показывая крайнее удовлетворение, и с веселым видом лепетал:
— Женщины! Всегда женщины! Ах, эти проклятые девчонки!
Потом, став серьезным, он объявил:
— Господин Анри, я найду это для вас, но… это будет стоить пятьдесят тысяч.
— Ничего себе! — сказал лейтенант, подскочив.
— Ни су больше! Ни су меньше! Пятьдесят тысяч!
Анри де Луберсак поколебался еще секунду.
— Хорошо… договорились… сделайте это поскорее! Прощайте!
Глава 8
ПЕВИЦА ИЗ КАФЕ-ШАНТАНА
— Иди сюда, Леонс! Не занимайся штатскими!
— Вон, комик!
— Нишун! Нишун! Нишун!
Гул голосов все нарастал.
В маленьком концертном зале Шалона царило возбуждение. В зале не только не было ни одного свободного места, но, несмотря на то, что дело происходило в среду, собралась самая смешанная публика. Здесь были штатские и офицеры, и, конечно, соседство мундиров и рабочей одежды порождало известные трудности.
Кафе-шантан в Шалоне не был роскошным концертным зданием. Построенный на окраине города, в обычное время он посещался солдатами, счастливчиками, получившими увольнительные, которые после классического обхода винных лавок и пивных с женщинами регулярно попадали на грязные берега этого провинциального Эльдорадо.
Теперь все собрание выкрикивало одно имя:
— Нишун! Нишун! Нишун!
Нишун была звездой труппы. Довольно красивая девушка, которая, что редко бывает в таких местах, пела почти правильно и всегда исполняла популярные песенки, так что публика могла подпевать ей хором.
Нишун каждый вечер доставались возгласы одобрения и аплодисменты. Дай зрителям волю, и певице пришлось бы с восьми часов до полуночи одной занимать сцену.
— Иди! — кричал за кулисами режиссер. — Ты готова, Нишун? Иди скорее на сцену!
— Требуют меня?
— Они все разнесут, если ты не появишься!
