Дороти Кэннелл - Хрупкая женщина

Любая диета, даже непреднамеренная, должна сопровождаться физическими упражнениями. Я решила прогуляться по снежной целине. Скинув пурпурный кошмар, я радостно воссоединилась с верблюжьей юбкой, серой вязаной кофтой, шерстяным пальто и шапкой-шарфом. Зеркало сообщило мне, что я выгляжу как немало повидавшая на своём веку служанка. Всё лучше, чем карнавальная толстуха из фильма ужасов. А пурпурному чудищу место в мусорном ящике.

Я совсем забыла, как близко от Мерлин-корта находится море. Ритмичный шум волн мешался с гулом ветра, который голодным псом набрасывался на меня, воюя с полами пальто. Разумеется, жизнь свою я загубила, но никакого желания окончить дни, свалившись с утёса, у меня не было. Повернув назад, я увидела, как по рыхлому снегу ко мне ковыляет согбенная фигура. Лицо человека закрывал тёмный шарф и надвинутая на глаза шляпа. Должно быть, садовник Джонас. По-моему, его так зовут. Я поспешила создать впечатление, что непринуждённо прогуливаюсь, наслаждаясь свежим воздухом и лёгким морозцем. Когда мы поравнялись, человек приподнял видавшую виды шляпу, качнул головой и сказал:

– Доброе утро, мисс.

Затем он коротко кашлянул и собрался продолжить путь.

– Не самая лучшая погода для прогулок, – светским тоном заметила я, – А у вас простуда.

Он покосился на меня.

– Я слышал, мороз убивает микробов. Но мистер Мерлин в такой день выходить не станет. Можно откинуть копыта от воспаления лёгких, а он из тех, кто любит доставлять удовольствие своим близким. Мисс Жизель, это ведь вы? Я всё про вас знаю. И про всех остальных. Мистер Мерлин больше всего, помимо, конечно, мухляжа в картах, любит посудачить о родственниках. Он называет вас личинками в семейном пироге. Хе-хе… И все явились разом. В вас он был не очень уверен, но я выиграл у него фунт, поспорив, что вы приедете. Я слышал, вы и дружка с собой притащили. Старый хрыч по секрету сказал мне, что ваш кавалер промышляет порнушкой. Надо же, и такая старая дева подцепила этакого живчика!

– Вам какое дело! – огрызнулась я и побрела к дому.

Когда я вошла через боковую дверь, тётя Сибил суетилась на кухне. Она развешивала на трубах дырявые полотенца и встретила меня без особого энтузиазма. Наверное, испугалась, что я наслежу.

– Я встретила садовника, – сообщила я.

– Да? Он живёт в домике у ворот. Мы это место называем Утёсом, – тётушка Сибил энергично втянула в себя воздух. – Вчера вечером ты, наверное, не заметила домик. Не понимаю, зачем Мерли до сих пор держит Джонаса. У старика вечно какие-то хвори. Он из тех людей, кому жизнь не в жизнь, если не на что пожаловаться. Мерлин, конечно, другое дело, – её сморщенные руки поправили волосы.

– Кашлял он вполне натурально, – я стянула с себя пальто.

– Это он умеет! – презрительно фыркнула тётушка Сибил. – Если не простуда, то обязательно ещё что-нибудь ещё. В прошлом году была водянка, а до этого он изводил всех своим варикозом. Ни одного сорняка в саду не выдерет, кроме тех, что использует для приготовления снадобий. А Мерлин, вместо того чтобы поставить наглеца на место, требует, чтобы я подогревала ему это зелье и приносила три раза в день. – Челюсть у неё задрожала. – Простому садовнику!

Жуткий снобизм. Я с удивлением спросила себя, неужели у дядюшки Мерлина под маской злобного старикашки-затворника таится что-то человеческое? По крайней мере, он относится ко всем с равным презрением, а вот о Джонасе, похоже, заботится. Или садовник состоит при нём кем-то вроде шута?

– Должно быть, дядюшка Мерлин, глядя на чужие хвори, острее сознаёт собственное отменное здоровье? – вслух спросила я.

Тётя Сибил одарила меня взглядом, означавшим: «Не тебе судить». Из чистки картошки она сотворила целое представление. Нож яростно мелькал в её пальцах, картофельная кожура летела во все стороны. Тётушка объявила, что только она одна в целом мире знает, как Мерлин любит овощи, и непреклонным тоном мученицы отказалась от моей помощи.

– Он, бедняжка, так одинок! – вздохнула она. – Они с Джонасом неразлучны: то кроссворды разгадывают, то дни напролёт в карты режутся. Это никуда не годится. Отец Мерлина, дорогой дядюшка Артур, не знал для слуг других слов, кроме «принеси» и «подай». А чтобы уж в карты с ними резаться!..

– Джонас выглядит вполне безобидным, – осторожно возразила я.

Тётушка Сибил фыркнула и ещё яростнее замахала ножом.

Второй завтрак оказался очередным кошмаром, о котором хочется поскорее забыть. Запомнился он только тем, что я немного потеряла в весе. Пища выглядела несъедобной. Ванесса – удручающе прекрасной, мой «жених» – ещё более мрачным, а дядюшка Мерлин так и не почтил нас своим присутствием. Тётушка Сибил торжественно сообщила нам, что хозяин спустится к чаю.

День перешёл в сумерки. На четвёртом ударе дедушкиных часов в холле родственники заняли свои места.

Тётушка Сибил маячила у двери, словно ревностная поклонница, поджидающая, когда из театрального подъезда вынырнет её кумир.

– Вот он! – вскрикнула она наконец с дрожью в голосе. – Дорогой Мерлин, я не позволила бы им приступить к чаепитию без тебя. Мы все тебя ждём!

– Не сомневаюсь, – голос дядюшки был твёрд, хотя сам он тяжело опирался о плечо Сибил. В полумраке он казался бесплотным серым призраком. – Стая стервятников, – желчно проворчал он. – Слетелись урвать клочок мяса с моих иссушенных костей. Но я вас обведу вокруг пальца, всех до одного. Я ещё не умер, и посмотрим, кто будет смеяться последним.

– Старик окончательно выжил из ума, – прошипела добрейшая тётушка Астрид, с такой силой дёрнув за ожерелье, что едва не задохнулась. – Вот увидите, он всё завещает борделю! Его надо отправить в сумасшедший дом.

На обратном пути мой платный кавалер всё бухтел по поводу нашей помолвки.

– Да заткнись же ты! – не выдержала я. С меня было довольно. Глаза мои слезились от холода, а левая нога пребывала в состоянии паралича. – Не беспокойся, твоя драгоценная Ванесса не подумала, будто мы с тобой предаёмся плотским утехам. Я ей сказала, что ты импотент – результат несчастного случая в детстве. А когда она узнала, что ты наполовину еврей, она окончательно уверилась в этом. Обрезание не слишком затейливая операция, но ведь рука хирурга может дрогнуть…

– Послушай, Элли! – Бен едва вписался в поворот. – Ты невыносима, но встречу с тобой я не променял бы ни на что на свете. Мне почти претит мысль о том, что я должен буду взять у тебя деньги.

– Ничего, уж как-нибудь пересилишь себя. Каким образом, по-твоему, я должна расторгнуть помолвку? Официального объявления в «Таймс» с тебя хватит?

Бен ухмыльнулся.

– Могу сказать, какого рода книги ты читаешь. Моя матушка читает тот же бред, – в голосе его снова появились ворчливые интонации. – Дорогая моя, мы совершенно не подходим друг другу… Я просил бы тебя навечно вычеркнуть меня из своей жизни. И, когда будешь орошать подушку слезами, утешься тем, что я недостаточно хорош для тебя. В один прекрасный день на горизонте…

– Что?! Ещё один мужчина? Ну и ну! Хочешь, чтобы я перестала лелеять мысль, будто моё сердце навеки разбито? Ни за что на свете! Я возвращаюсь домой к своему коту и привычному существованию разочарованной в жизни старой девы.

Автомобиль Бена осторожно пробирался по оживлённым лондонским улицам. Последняя часть пути пролетела на удивление незаметно. Я уже почти свыклась с мыслью, что ног ниже коленей у меня больше нет, когда Бен вклинился в микроскопический просвет между двумя припаркованными машинами и заглушил двигатель. Вот я вернулась к дому номер 129 на площади королевы Александры.

Развлечение окончено. Я настояла, чтобы он не провожал меня. Мы торчали на тротуаре подобно беглецам, оказавшимся посреди пустынных сибирских просторов: руки вытянуты в прощальном жесте, потрёпанный чемоданчик покоится у моих несуществующих ног. Не хватало только музыки, щемящей «темы Лары» (Имеется в виду музыкальная тема из фильма «Доктор Живаго»).

– Прости, что не смог поднять верх, – сказал Бен, сунув руки в карманы.

– Пустяки. Я чувствую, что начинаю свертываться, как свежая капуста в кочан.

– У меня клаустрофобия.

– Скверно, – отозвалась я. Мы таращились друг на друга то бесконечное мгновение, которое тянется подобно резинке до тех пор, пока внезапно с треском не лопается. – Чёрт, ты что, пытаешься превратить прощание в марафон, предназначенный для «Книги рекордов Гиннесса»?

– Прости, – голос его звучал надменно.

Мы повернулись в разные стороны. Когда я оглянулась, Бен стоял на месте. Я представила себе, что он, наверное, думает, как смешно я выгляжу сзади, точная копия тётушки Сибил.

Моя квартира вполне могла сойти за дом, куда приятно возвращаться. Тобиас встретил меня с необычной теплотой и тут же принялся вылизывать шершавым розовым языком. Даже последовал за мной в туалетную комнату и смотрел, как я принимаю обжигающе горячую ванну, из которой через некоторое время сквозь облако пара показалось моё тело пунцового цвета. Тобиас стыдливо прикрыл глаза.