Винсент выпрямился в кресле. С его лица мгновенно сполз гнев, и миру были явлены изумленно открытый рот и вытаращенные глаза.
— Что-о-о?!
— Конечно, разве в этом признаются? Но учти, я написала письмо и отдала его своему адвокату. И если со мной что-нибудь случится…
— Ты насмотрелась плохих фильмов, — пробормотал Винсент. — Наемники… Ты что, издеваешься надо мной?
— Это ты издеваешься! — Алиса сказала это глухим голосом, пытаясь задавить слезы, которые опять вскипели где-то внутри. Сказалось все сразу: напряжение последних недель, то, что она среди чужих, бессилие, страх и еще что-то, что было связано непосредственно с Винсентом. Алиса не сдержалась и заплакала.
— Чудовищно, — пробормотал Винсент. — Ты же еще и плачешь. Это я должен был орошать слезами окрестности, когда ты улизнула с Георгием. Кстати, куда подевался этот гаденыш?
Алиса покачала головой и, рыдая, выдавила:
— Не знаю. Про Георгия Том мне еще ничего не рассказал…
— Том? Это еще кто?!
Алиса упала на диван и зажала рот руками. Если бы могла, она откусила бы себе язык.
— Ладно, — устало сказал Винсент. — Разговаривать бесполезно.
Он пошел к двери, оставив Алису размазывать слезы по щекам.
* * *
После отъезда Алисиных друзей Ольга в прямом смысле слова не находила себе места. Она была резкой с ними. А что ей еще оставалось делать? Она действительно клялась своей лучшей подруге, что никогда не расскажет Алисе правды. Беря с нее такую клятву, Татьяна волновалась, конечно, в первую очередь о себе. Или, лучше сказать, о своей душе. Ей очень не хотелось, чтобы Алиса изменила к ней отношение. Спокойнее и приятнее было думать, уходя, что девочка навсегда сохранит в сердце привязанность. И любовь, конечно. Как могло быть иначе! Ведь Алиса считала, что Татьяна — ее мама! Ее родная мама.
Ольга не раз высказывала подруге свое неодобрение.
— Ребенок имеет право знать о своем происхождении. Ты что, господь бог, чтобы брать на себя такую ответственность?
— Усыновленным детям не всегда говорят правду, — возражала Татьяна. — Для их же блага.
— Но ведь твоей целью было отнюдь не усыновление ребенка.
— Ну и что с того? — Татьяна злилась, и на ее щеках появлялись предательские красные пятна.
Что с того? Ольга хмурилась, и между подругами в очередной раз возникало напряжение.
— Ты просто завидуешь тому, что у меня появился шанс изменить свою жизнь.
— Если бы я хотела изменить свою, то, безусловно, позавидовала бы, — возражала Ольга. — Но я не хочу. У меня и так жизнь во всех отношениях хорошая.
— Господи, да с чем ты ее можешь сравнить? — Татьяна закатывала глаза.
Конечно, у нее были основания так говорить. В свои еще довольно молодые годы она объездила полмира. Она была талантлива, трудоспособна, обучаема. И все же… Все ее успехи обеспечивали мужчины. Мужчины из МИДа, мужчины из Внешторга, государственные чиновники… Татьяна была очень деловой женщиной. Умела налаживать контакты, поддерживать нужные связи. Постулат о том, что красота — страшная сила, она применяла на практике. И вполне успешно.
Ольга никогда не роптала на свою внешность. Сама была недурна и пользовалась успехом. Муж гордился ее умением во всем «выдерживать стиль». Но время от времени, когда она смотрела на гладкую розовую кожу Татьяны, ей приходила в голову та самая сакраментальная мысль, которая начинает терзать представительниц прекрасного пола лет с семнадцати: «Почему у нее это есть, а у меня — нет?» Речь могла идти о чем угодно — о длинных ногах, голубых глазах, толстых косах. Ольга тоже иногда впадала в подобное настроение. Однако быстро возвращалась к реальности. У нее росли две девочки. А у Татьяны не было ни детей, ни мужа.
У нее вообще не было сильных привязанностей. Не считая Косточкина, конечно. Для Ольги долгое время оставалось загадкой, как птица такого высокого полета, как Татьяна, терпит возле себя столь заурядного парня, как Олег. Конечно, в будущем он мог бы добиться чего-нибудь более или менее серьезного, но ждать этого следовало ох как нескоро.
— Зачем тебе сдался этот Косточкин? — время от времени спрашивала она у Татьяны. — Ты общаешься с такими мужиками!
— Они все женаты, — коротко отвечала та.
— Почему же тогда Косточкин до сих пор холостяк? Раз так — выходи за него, и дело с концом.
Татьяна только смеялась. Всегда держала про запас какие-то хитрые мысли. Ольга была проще. Говорила, что думала. И поступала, как считала правильным. Татьяна же крутила-мутила и во всем старалась найти свою выгоду.
По мнению Ольги, Косточкин страдал двуличием. Она отчетливо видела, как он злился на Татьяну за ее снобизм, за пренебрежение к простым, как она выражалась, людям. Его раздражали ее барские замашки и завышенные материальные требования. С другой стороны, покоренный ее красотой и стилем жизни, он держал при себе все свои претензии, обменивая собственное мнение просто на возможность быть рядом с Татьяной. Ольге это претило. Или ты полностью принимаешь человека со всеми его недостатками, или уходишь. Разве не так?
Поэтому Косточкину вечно доставалось от нее. Она постоянно цеплялась к нему, задевала его чувство собственного достоинства, зло над ним подшучивала и даже открыто высмеивала. Из-за Татьяны между ними установился нейтралитет, на который, впрочем, можно было полагаться лишь до определенной степени.
«Интересно, — подумала Ольга. — Поедут ли эти двое к Косточкину, чтобы попытаться вытянуть из него информацию? Наверное, поедут». Она видела Олега не так давно. Он по-прежнему был в хорошей форме и по-прежнему держался враждебно. Хотя причины враждовать уже и не было.
Ольга знала, что Косточкин не сможет рассказать им многого. Татьяна, задумавшая сделать в своей жизни ход конем, первым делом позаботилась о том, чтобы нейтрализовать своего воздыхателя. Его преданность могла испортить ей всю игру. А на кон, между прочим, было поставлено ее счастливое и, прямо скажем, незаурядное будущее.
Фред гнал машину по шоссе, прикидывая, где бы ему передохнуть. Он ужасно устал от поездок, но результат последней эскапады, был фантастическим. В добытых письмах обнаружилось кое-что стоящее. Тайна. Старая тайна, которая могла больно ударить по сегодняшнему благополучию многих людей.
Въехав в Вустер-сити, Фред первым делом отправился домой. Ему было нужно сделать один важный звонок. И отнюдь не своей нанимательнице.
— Это вы? — спросил он, когда на том конце провода раздалось вкрадчивое «Алло?». — Я вернулся. Привез письма. Да, просмотрел.
Он коротко сообщил самое главное.
Выслушав, его собеседник взволнованно сказал:
— С этого момента, мой друг, ты не должен спускать с Элис Хэммерсмит глаз.
* * *
"Дорогая Лора! Как жаль, что мы не сможем повидаться на Рождество! Я вся переполнена эмоциями, которыми хотела бы поделиться с тобой. Ведь у меня нет больше никого, кто смог бы все понять как надо.
Если бы не Дэйл, то я была бы по-настоящему счастлива. Когда я смотрю на него, в сердце у меня поселяется холод — мне кажется, я грешу уже только тем, что обманываю такого замечательного человека. Он ведет себя потрясающе — кажется, я могла бы влюбиться в него снова. Он милый, внимательный, заботливый, и мне стыдно от этого еще больше.
Однако я ничего не могу поделать с собой. Я словно с ума сошла, Лора. Я даже дышу через силу, когда знаю, что целый день не смогу увидеться с Виктором.
Ты знаешь, я стала увлекаться живописью! Виктор показывает мне, как нужно смешивать краски, и я иногда по несколько часов провожу в парке и стараюсь изо всех сил, чтобы он похвалил меня. Виктор посмеивается над моей старательностью, но мне все равно. Я готова делать что угодно, лишь бы он был рядом.
Разве ты могла подумать, Лора, что я полюблю кого-нибудь с такой страстью? Помнишь, в школе парни называли меня льдышкой. Да ты и сама всегда говорила, что я не смогу потерять голову из-за мужчины. Видишь, как ты ошиблась, дорогая моя? Жаль, конечно, что это случилось так поздно и я уже замужем, но теперь мне все нипочем. Я уверена: это судьба и от нее нельзя отмахнуться".
* * *
Погода в Сочи стояла волшебная. Энди, не желавший возвращаться в отель и дышать там кондиционированным воздухом, решил посидеть в открытом кафе. Он выбрал столик возле балюстрады, заказал пиво и, потягивая его, принялся разглядывать окрестности.
Женщина, сидевшая к Энди спиной, показалась ему знакомой. Он развернул легкое кресло и уставился на ее, пытаясь развеять наваждение. Прошло несколько минут, и она, будто почувствовав сверлящий взгляд на своих лопатках, повела плечами и полуобернулась, поправив выбившийся из-под шляпы локон. Несмотря на позднее время, на ней были темные очки.
Но Энди не мог не узнать ее. Едва не вскрикнув, он вскочил и, быстро обогнув столик, плюхнулся напротив.
