– Потому что комиссия к четырем соберется! А до четырех нечего тебе тут делать, – дядечка начал сердиться, – будешь по театру разгуливать, еще начальству на глаза попадешься или в люк провалишься… А кто отвечать будет? Кротов будет отвечать!
– А зачем же вы тогда дверь открыли? – улыбнулась Лола. – Если до четырех никого пускать не велено…
– Зачем-зачем… – дядечка отвернулся и засопел сердито, – затем, что не положено, чтобы на пороге топтались и трезвонили. Ты ведь не уйдешь? Так и будешь комиссии ждать? Невтерпеж вам всем… А Кротову отдуваться…
Лола присела рядом с дядечкой на стул и через некоторое время, разобрав его недовольное бурчанье, поняла, что в труппу театра срочно требуются две молодые актрисы, потому что одна вдруг скоропалительно вышла замуж за итальянца и укатила с ним в Европу, а вторая сломала ногу, да так неудачно, что проваляется теперь в гипсе полгода, может, и больше. Ну вот, в четыре часа сегодня и соберется комиссия по приему. А девицы придут и покажут, что умеют делать, дипломы там свои предъявят, эту, как ее… «резюме»!
В этом месте дежурный, которого по причине преклонного возраста никак нельзя было считать охранником, горделиво посмотрел на Лолу. Она дала понять, что вполне оценила уровень его культуры.
Еще она очень удивилась – как можно было принять ее за актрису, стремящуюся устроиться хоть и в большой театр, но на третьестепенные роли на нищенскую зарплату. Впрочем, очевидно, дежурный вполне соответствует своей фамилии, то есть слепой, как крот, и не видит, кто перед ним. Может, это и к лучшему.
– Так что никуда тебя не пущу, будешь тут со мной сидеть! – Дядечка игриво ткнул Лолу в бок, вернее, только попытался ткнуть, но оттуда, из Лолиного бока, вдруг кто-то больно ухватил его за палец.
– Это чтой-то? – удивился дежурный, но Пу И уже высунул мордочку и зарычал, как настоящая собака, так что Лоле пришлось вытащить его и предъявить во всей красе.
– Этого в театр не примут, – серьезно сказал дядечка, внимательно оглядев песика, – мелковат.
– В самый раз! – обиделась Лола. – И вообще, мы вовсе не собираемся в ваш театр поступать, очень надо! Мы, между прочим, к Глафире Сергеевне идем. По делу!
– Так бы сразу и сказала, что вы к Глафире! – обрадовался дядечка. – Если ты человек не посторонний, то – всегда пожалуйста, милости просим! Откровенно тебе скажу, это очень даже хорошо, что ты не на комиссию, потому что конкурса никакого не будет. Директор двух своих племянниц из провинции привез! Развели, понимаешь, в театре эту… семейственность…
Следуя указаниям словоохотливого дежурного, Лола с Пу И прошли по длинному пустому коридору, поднялись по лестнице, миновали несколько закрытых дверей, из-за одной кто-то громко кричал по телефону, так что Пу И перетрусил и спрятался у Лолы за пазухой. Потом они вышли на лестничную площадку, где висел пожарный щит с багром и еще какими-то орудиями и табличка извещала, что именно здесь находится место для курения. Очевидно, после того как в театре оборудовали противопожарную систему, завхоз, или кто там еще, был не в силах расстаться со старыми добрыми орудиями тушения и пристроил щит на лестнице.
Здесь курили два парня в комбинезонах, очевидно, рабочие сцены. Лола спросила у них, как найти костюмерную, тогда один из них бросил окурок в ведро с песком и вызвался показать кратчайший путь.
Шли темными переулками за сценой, Лола бесконечно спотыкалась и едва не сломала каблук, тогда парень подхватил ее и прижал к себе, на взгляд Лолы, слишком уж сильно. Она боялась, что Пу И возмутится и начнет лаять и кусаться, тогда их выгонят. Но все обошлось, парень постучал в дверь костюмерной и исчез так быстро, что Лола даже не успела его поблагодарить.
Тетя Глаша ни капельки не изменилась – все такая же худенькая и энергичная, с коротким ежиком седых волос, она суетилась в своем царстве платьев, лоскутков, перьев, кусочков кожи и меха. Лолу она узнала почти сразу, и Лола посчитала это хорошим знаком, вполне возможно, что бывалая костюмерша сумеет ей помочь со старыми фотографиями.
– Выглядишь отлично! – тетя Глаша подвела Лолу к свету. – Размер не изменился, это хорошо, за лицом следишь, за фигурой тоже… Не спрашиваю, как живешь, вижу, что все хорошо…
За разговором тетя Глаша ловко натянула на портновский манекен лиф от старого платья и прикидывала теперь, какие подойдут к нему кружева.
– Неужели сами шьете? – удивилась Лола.
– Да куда там, где мне успеть! – ответила тетя Глаша невнятно, потому что рот ее был полон булавок. – Ну, главным-то нашим артистам в костюмерный цех шить отдаем! Особенно если премьера или какой памятный спектакль. А если так кто на подхвате, то на них денег-то мало отпускают, вот и приходится выкручиваться.
Лола поняла намек – костюмерше некогда болтать попусту, следует поскорее переходить к делу. И вытащила из сумочки флакончик туалетной воды.
Всем знакомым тети Глаши известно было, что человек она чрезвычайно скромный, потребности имеет небольшие – и в еде, и в одежде, однако до дрожи обожает тонкие ароматы. Так что если кто-то хотел сделать ей приятное, то дарил крошечные флакончики французских духов.
Лола знала, что делает. Эту воду она привезла прошлой осенью из Граса, куда ездила специально, чтобы поглядеть на мировую столицу парфюмерии. Да-да, столица духов вовсе не Париж, как думают некоторые, а именно Грас. Во всяком случае, людей, которые составляют духи, так называемых парфюмерных композиторов, на свете всего человек двести, и сто шестьдесят из них работают в Грасе.
Город находится в Южном Провансе, высоко в горах, и на всех улицах витает облако изумительных, незнакомых ароматов, так что когда смотришь с площади возле собора вниз, вдыхая запахи, кажется, что ты уже не на земле, а в раю.
Туалетная вода называлась «Kiss of Niss»[1]. Она пахла приятой весенней свежестью. В небольшом простой формы флакончике внутри располагался искусственный цветок, похожий на только что распустившийся нарцисс.
Тетя Глаша, увидев флакон, всплеснула руками, приняла его у Лолы осторожно, как величайшую драгоценность. Затем отвернула крышку и прыснула на запястье чуть-чуть.
– Изумительно! – воскликнула она. – Никогда такого не нюхала!
Она полюбовалась флаконом, еще раз втянула ноздрями воздух и убрала туалетную воду в подвесной шкафчик в углу.
– Ну, – сказала тетя Глаша, обернувшись к Лоле, – говори быстро, зачем пришла. Вряд ли насчет костюмов, ты в театре не служишь, сразу видно. А что я еще могу?
Лола выложила на столик, где валялись какие-то мелочи, две старые фотографии.
– Красивое платье… – через некоторое время произнесла тетя Глаша, рассмотрев фотографию, – хорошо пошито и со вкусом… Ах, это в Музкомедии… Так это Косарева шила, помню ее… Ух, раньше умели люди шить!
– Лучше вас? – улыбнулась Лола.
– Куда мне! – Тетя Глаша махнула рукой. – Ты представь, еще живы были люди, которые помнили, как раньше одевались. Ты не поверишь, бутафоры и художники ходили по старушкам и собирали разные вещи – лорнеты там, ридикюли, пудреницы, перчатки, портсигары! Мебель даже кое-какую, и на это деньги отпускались! Театры-то были на государственной дотации… А ткани какие были, из чего шили – все натуральное! Это потом синтетику стали брать, чтобы костюмы дольше служили.
– А платье это какого цвета было? – вклинилась Лола в поток воспоминаний.
– Это? – Тетя Глаша поднесла фотографию к свету. – Вроде бы розовое, но не поросячье, а потемнее, и не такое яркое, да еще кружева черные его оттеняли… Хорошее платье! А у Розалинды всегда черное с серебром, это уж как водится…
– Мундир богатый… – кинула Лола следующую реплику.
– Ну да, Жора Епифанцев умел костюмы носить! – мечтательно произнесла тетя Глаша. – Что мундир, что фрак, что смокинг – все на нем отлично сидело! И Мила Юткевич в черном хорошо смотрелась, но – всегда в корсете, раньше без этого никак нельзя было, и на сцену не выпустят.
– А вот про эту актрису что скажете? – вкрадчиво спросила Лола, от души надеясь, что тетя Глаша не услышит излишней заинтересованности в ее голосе. – Которая Адель играла…
– Видная была женщина, росту высокого, голос красивый… – говорила тетя Глаша, – тоже умела платья носить. Лизавета ее звали, а фамилия… не то Коврова, не то Коврайская…
– А не Саломея Задунайская? – удивилась Лола.
– Да ты что? Лизавета же подружкой была с Милой, я точно помню. И всегда они вместе играли в одних спектаклях, только амплуа менялись. В «Летучей мыши», к примеру, Розалинда – Юткевич, а Адель, комическая роль, – Коврайская, а в «Королеве чардаша» – все наоборот: Коврайская играет Сильву, а Мила комическую роль – Стаси. Марицу опять же Лизавета, а Мила…
– А вы не ошибаетесь? – ляпнула сдуру Лола и тут же осознала свою ошибку.
Тетя Глаша поджала губы и глянула с обидой. Но перевела взгляд на заветный шкафчик и, вспомнив, какой замечательный подарок сделала ей Лола, слегка остыла.
