– Твой Дон Жуан безбожник и мерзавец! – кричал Дон Карлос. – А ты, ты дура!
На что Лаура отвечала ему гневно:
– Ты с ума сошел? Да я сейчас велю тебя зарезать моим слугам, хоть ты испанский гранд!
Тут гитара издала душераздирающий звук, и раздался голос, который Лола запомнила с учебы в институте, грубый и визгливый:
– Черт! Да что же это такое?
Лола осторожно выглянула из-за кулисы. Гитарная струна лопнула, и Жанка раздраженно трясла кистью.
– Потешкина! – визжала она. – Да где эту дуру носит?
Лола с удовлетворением констатировала, что видит перед собой прежнюю Жанку. Исчезла испанская красавица Лаура, перед ней была торговка с Сытного рынка, даже стройная фигура как-то оплыла, и Лола готова была поклясться, что, если бы не черные джинсы, стали бы заметны толстые Жанкины ляжки.
– Потешкина! – орала Жанка, и тут мимо Лолы пробежал кто-то, едва дыша, и на сцене показалась худенькая миниатюрная тетенька самой незаметной наружности.
– Я тебе, чувырле, велела струны подтянуть? – орала Жанка. – Ты можешь хоть что-то правильно сделать?
– Ну да, я подтянула, – скороговоркой забормотала тетенька, – видно, вы слишком сильно дернули, вот и…
– Я тебе сейчас так дерну, так дерну, что мало не покажется! – Жанка взмахнула гитарой с намерением, надо думать, разбить ее о голову несчастной Потешкиной. Актер, играющий Дона Карлоса, сделал шаг в их сторону, не в силах терпеть такое безобразие.
Но не успел. Жанка с размаху опустила гитару, но, к счастью, промахнулась. Тут на сцене появился режиссер – невысокого роста, лысый, тоже в черных джинсах и футболке.
«Униформа у них такая в этом театре, что ли?» – мимоходом подумала Лола.
– Спокойнее, – сказал режиссер, – не нужно принимать все так близко к сердцу, Жанночка, не надо кричать, голос сорвете…
«С таким голосом можно пожарной сиреной работать, – злорадно подумала Лола, – или заводским гудком».
– Эй, как вас… Матрешкина, – обратился режиссер к невзрачной тетеньке.
– Потехина, – едва слышно ответила она.
– Ну да, Потешкина, – отмахнулся режиссер, – принесите Жанне Михайловне воды. А мы продолжим. Поединок Дона Жуана с Доном Карлосом, пожалуйста, продолжайте!
– Я не могу продолжать! – капризно сказала Жанна. – Я должна прийти в себя…
– Хорошо! – режиссер не стал спорить, хотя в его голосе Лола уловила нотки недовольства. – Тогда сцена у статуи Командора, а вы все пока свободны!
Мимо Лолы пролетела невзрачная тетенька со стаканом воды.
– Что ты мне воду свою суешь? – снова заорала Жанна, совершенно выпавшая из образа Лауры.
Она толкнула женщину со стаканом, но – странное дело! – та сумела удержать равновесие, и даже вода не пролилась. Жанна раздраженно топнула ногой и, тяжело ступая, понеслась прямо на Лолу. Лола отступила в панике, не хватало еще, чтобы Жанка ее заметила и узнала!
Лола быстро-быстро бочком пробиралась за пыльными кулисами, наконец наткнулась на какую-то дверку и юркнула в нее, оказавшись в кромешной тьме.
Жанка протопала мимо, как беременная слониха, прошли остальные артисты, и Лола застыла в полной темноте. Пора было выходить. Но тут она ощутила, что чего-то ей не хватает, и с ужасом убедилась, что потеряла Пу И. Очевидно, когда она в панике бежала от сцены, песик выскользнул у нее из рук и упал.
– Пуишечка… – шепотом позвала Лола, – дорогой, где ты?
Никто не отзывался. Лола пошарила руками перед собой, потом решила открыть дверь, чтобы стало хоть немного посветлее, а если Пу И здесь нет, то она весь театр на уши поставит, но найдет свою собаку. И плевать на Жанку!
Но в это время перед дверью с той стороны кто-то остановился и заговорил:
– Что делать будем?
Ответил тихий невыразительный голос:
– Пока ничего сделать не можем, они у меня только завтра будут.
– А раньше никак нельзя? – заволновался первый. – Как бы не опоздать…
– Раньше их не доставят, это ж не гвозди, – прошептали в ответ, – завтра с Ильичем в магазине встречаюсь…
– И на что только они тебе сдались, твари эти? – с явным отвращением произнес первый из собеседников.
Тут же Лола услыхала возню, какой-то писк, и тихий невыразительный голос проговорил:
– Они мне нужны, понял? И чтобы больше об этом ни слова. Понял?
– П-понял… – судя по голосу, человеку здорово сдавили горло.
Лола затаила дыхание и страстно возжелала оказаться как можно дальше от этого пыльного и темного коридора.
Послышались шаги, и двое ушли. Лола опустилась на четвереньки и приоткрыла дверь.
– Пу И! – позвала она. – Иди сюда!
В ответ послышался тихий скулеж, и Пу И вышел из темной комнаты. Он дал себя обнять, но отворачивал голову в обиде на хозяйку. Песику положительно не нравилось в этом театре.
Лола тоже поняла, что сыта искусством по горло. От злости она зашагала куда глаза глядят, но встретила ту самую тетеньку, над которой так издевалась Жанка, Потешкину или Матрешкину, как ее там. Тетенька умилилась на Пу И и показала, как пройти к служебному выходу.
По дороге домой Лола готовила обличительную речь. В ней она клеймила позором некоторых легкомысленных мужчин, которые, не подумавши, ввязываются в разные сомнительные мероприятия и подвергают этим опасности не только свою жизнь, но и жизнь своих близких. Вот Пу И, например, мог вообще потеряться в этих театральных дебрях. Лола так себя накрутила, что и сама поверила, будто они с песиком только что были на волосок от смерти.
Однако ее порыв пропал втуне – ее блудного компаньона опять не было дома.
Леня родился и вырос в городе на Неве, и в детстве бабушка водила его, как юного Евгения Онегина, в Летний сад. А также – в Юсуповский, что на Садовой улице, и в Таврический… а еще – в знаменитый Педагогический садик, расположенный недалеко от Лениного родного дома.
Так уж повелось в нашем городе, что, родившись где-нибудь в историческом центре, ребенок с младенчества привыкал видеть перед собой красивые здания, памятники и статуи, считал добрыми друзьями кариатид, поддерживающих соседский балкон, подрастая, бегал в Эрмитаж, как в гости к соседям, или же в Мариинский театр (на утренний спектакль на галерку добрые тетеньки пускали без билета, взяв только с ребят честное слово, что не будут шуметь).
До сих пор в обычных подъездах петербургских домов кое-где сохранились камины, облицованные мрамором с выломанной медной решеткой. В каминах некультурные жильцы устраивают помойку, либо же дворовые кошки выбирают их как место выведения своего многочисленного потомства.
Леня Маркиз был коренным жителем Петербурга, рос, как все мальчишки, бегая по улицам, весной загорал у стены Петропавловской крепости, летом купался в прудах на Елагином острове, ловил рыбу в протоках, зимой скатывался с крутых берегов на лед Невы. Но когда он был маленький и гулял с бабушкой за ручку, старушка любила водить его в городские сады. Отчего-то больше всего она любила Педагогический садик.
«Педагогическим» старожилы называли этот сад по двум причинам.
Во-первых, этот сад примыкал к Педагогическому институту имени великого швейцарского педагога Иоганна Генриха Песталоцци. В этом саду будущие педагоги готовились к экзаменам, вдохновляясь расставленными среди кустов и на пересечениях дорожек бюстами знаменитых педагогов – самого Песталоцци, Ушинского, Макаренко, Сухомлинского, Одоевского и заведующего гороно Матвея Михайловича Промокашина. Также здесь красовались скульптурные аллегории различных наук – худощавая подтянутая География с глобусом под мышкой, мускулистая Физика с маятником Фуко в руках и знаменитой формулой Эйнштейна, нацарапанной на левой щеке, сутулая равнобедренная Геометрия, полненькая Экономика, задумчивая Ботаника…
В этот-то садик и направился Маркиз, когда в городе наступила глубокая ночь. Провалявшись в сыром подвале из-за снадобья коварного китайца, он даже не успел заскочить домой и не получил таким образом надлежащую порцию упреков и нравоучений от своей боевой подруги Лолы.
Как и накануне, он попросил Ухо подогнать ему к полуночи неприметную, но достаточно надежную машину.
Подъехав к Педагогическому саду за час до назначенной встречи, Маркиз объехал его вокруг, внимательно оглядываясь, и не заметил ничего подозрительного. Тогда он оставил машину в двух кварталах от сада и вернулся туда пешком.
Летом, даже поздно ночью, в этом саду то и дело попадались люди – влюбленные парочки прятались под каждым кустом, особо романтичные студенты прохаживались по аллеям и дорожкам, с умным видом разглядывая аллегорические статуи и надеясь услышать соловьиные трели. Правда, соловьи в этом саду давно уже не попадались, а если какой-нибудь весенний певец и залетал сюда по ошибке, то он испуганно помалкивал, затаившись среди листвы и прислушиваясь к звукам ночного города, доносящимся из-за садовой ограды.
