От телевизионного балдежа под кайфовую водочку меня отвлек очередной телефонный звонок. Я взял трубку осторожно, как гадюку. Ничего хорошего от абонентов я не ожидал.
Усталый женский голос с легким намеком на игривость поинтересовался, не нужна ли мне девочка?
…«Здравствуй папа. Пишет Жанна. Как живешь? Не болеешь ли? Я часто болею у меня болит горло когда я простужаюся. Какая у вас погода? У нас холодно. Больше писать не чего. Досвидания.»
Я сегодня утром позавтракала. У тети Нади всегда завтракают. А то, что нам со взрослыми сидеть за одним столом не разрешают — это даже хорошо: никто не пристает, что вилку не так держишь или чавкаешь.
А перед школой я домой забежала, а там эвенк по двору ходит, оленей гладит. Меня увидел, говорит:
— Ой хороший девочка, У олешка голова болит, у эвенк голова болит, денег нет совсем, шкурка есть песец, белый шкурка. Ходи девочка, бедный олешка покупай
голова лечить.
А что покупать. Раз они с мамкой пили — значит мамка где–то водку запрятала и деньги, что у эвенка оставались. Я в хату зашла, мамка на кровати лежит, в тазик блюет. Меня увидела, сразу плакать давай, похмелку просить. Она спрячет, а утром сама не помнит, куда спрятала. А я все ее тайники знаю.
Я посмотрела под кадушкой с кетой соленой: точно, деньги лежат, целых тридцать рублей. А водка тут же, в чулане, две бутылки прямо в рыбу засунуты, а еще две — под досками, на которых кадушка стоит.
Я одну взяла — хватит с них, а то опять упьются и опять мне дома не ночевать. А деньги эвенку отдала и велела спрятать, а он мне их опять отдал и попросил табак на все деньги купить. Он трубку курит. Они всегда трубку курят, с рождения. Как родиться ребенок, ему сразу спиртом губы помажут и трубку в ротик, дыму глотнуть. Что б рос настоящим человеком.
В школе сегодня мне выдали ботинки на лето. Нас трое, кому родительский комитет одежду покупает и дает за бесплатно. Еще Васька из нашего класса, у него отец в море погиб, на баркасе во время шторма, а у его мамы еще трое детей. Им и школа и рыбзавод помогают. И Танька из восьмого класса. У нее и папа и мама есть, но оба пьют и дерутся, и их хотят лишать родительских прав.
Ботинки мне показали, я их примерила — ничего ботиночки, только твердые очень после валенок, но ничего — разносятся по гальке. Показали и классная их опять у меня забрала.
— Пускай, — говорит, — они пока в школе полежат. Тебе то что.
А мне ничего. Я понимаю, они из–за мамки, что б не пропила до лета. Обидно, конечно. Да, ладно! ***
Вот такие звездочки мне папа посоветовал ставить, когда перерыв в писании дневника делаю. Я, может, потом совсем о другом писать буду, вот звездочки об этом и скажут. Только кому они скажут? Кто мой дневник читать будет? Мамке я его никогда читать не дам, да ей и неинтересно. Она даже газеты не читает.
Разве папка прочтет…
Я сегодня стихи написала. Это страшная тайна, что я стихи пишу. Об этом даже Ленка не знает. Я стихи написала про курицу. У нас кое у кого живут курицы, яйца несут. Яйца у нас дорогие очень, один рубль пять штук. И они невкусные, они рыбой пахнут, потому, что куриц селедкой кормят.
Я стихи написала, будто я мальчик.
Вот они.
Вышел я на улицу И увидел курицу. Я спросил у курицы:
— Ты чего на улице? И сказала курица:
— Я того на улице, Что другие курицы
Тоже все на улице.
Я люблю себя кем–то представлять. Мальчишкой или
волшебницей, или эвенком. Вот, если бы я была эвенком, я бы очень любила оленей, хотя я их и так люблю. И в оленеводческой бригаде я бы ухаживала за тарагайками, так по–эвенкийски называется олень–ребенок. Олененок тоже красиво. Но тарагайка еще красивей звучит. Это такие войлочные комочки на тонких ножках. И еще они хрюкают, как поросята, он хрюкают, пока маленькие, а потом у них голос меняется. И у них такие бархатные, нежные, мохнатые носы. А язык шершавый.
Олененок, как поросенок, Он хороший — пока ребенок. Олененку расти не лень:
К лету станет почти олень
Вот я пишу, будто все за один день написала. А дней уйма прошло. Я еще медленно пишу. Правда, папа советовал не обращать внимания на ошибки, так и писать с ошибками, главное — быстро писать, как думаю. Но быстро не получается. Разве можно быстрей мысли писать. Быстрей мысли, наверное, ничего нет.
Дней прошло много, а я все пишу про тот день.
Да — ладно! Папка приедет — исправит.
«Здравствуй папа! Как ты чувствуешь себя? У вас холодно? Я учусь нормально. Завтра у нас сандень и мы не учимся. Знаешь папа я могу вязать, но конечно не очень хорошо. Сейчас пробую вязать носки получается. Ну и все писать не чего. Досвидания.»
Весна у нас дурная. Сразу все растаяло, пролив разлился, в школу теперь только на вертолете старшеклассников возят, а с нами в клубе учительница занимается. Общежитие, куда скоро бичей вербованных привезут на лето, все залило. А льдины все равно не тают, так и плавают у берега. Говорят в настоящем море купаются все лето. А в нашем, Охотском, и летом–то не шибко накупаешься.
Я новые башмаки забрала у учительницы. В них так хорошо по берегу бродить, гальку собирать. Иногда такие красивые камушки попадаются. Мы ими меняемся.
А вчера у нас в клубе уроков не было. Вчера в клубе эвенка судили за убийство. Этот эвенк на войне воевал, снайпером. У него награда есть — Герой Советского Союза. И 'он напился и в деревне Арка, где все эвенки живут, выстрелил в брата через дверь из винтовки. И убил. Он на суде говорил, что ничего не помнит. Мамка тоже на утро ничего не помнит, когда вечером напивается. А ему все равно десять лет дали.
Его на баркасе привозили судить, с охраной. А потом на вертолете увезли в Охотск. А потом дальше отправят, в лагерь где–то около Хабаровска. Как бы я хотела побывать в Хабаровске. Он, наверное, большой и красивый, как Москва.
Я теперь дома не живу, а живу у маминой сестры. Потому что мамку тоже в Охотск увезли. Она ночью проснулась и в одной ночнушке ушла по хатам стучать, просить похмелку. И в одном доме ей дали одеколону, а она там еще кольцо золотое стащила. Ее утром участковый и увез в Охотск, в КПЗ. Я в школе была и ничего не знала.
Тетя Надя говорит, что ее не в тюрьму посадят, а в ЛТП. Это такая тюрьма для алкашей, где их лечат.
Плохо без мамки. Я папе обо всем написала, но он еще не ответил. Так долго письма идут.
Ура! Пришло письмо от папы. Вот оно, я его в свой дневник приклеила.
«Здравствуй, родная моя дочурка!
Если бы ты знала, как я о тебе скучаю, как мне обидно, что не могу тот час выехать к тебе. — Но, что делать — судьба распоряжается нами довольно бесцеремонно.
Зато есть и радостная новость. Горбачев издал Указ об амнистии для осужденных на строгом режиме. Это значит, что меня возможно освободят досрочно. Все зависит от комиссии, которая будет рассматривать дело каждого заключенного. У меня серьезных нарушений режима содержания нет, так что нам с тобой можно надеяться на скорую встречу.
Целую тебя миллион раз, скучаю.
Папа»
Я не все поняла в этом письме, но ясно, что, может, скоро папу отпустят. Я вообще не верю, что он преступник. Я его никогда не видела, кроме, как на фотографии. Он там очень красивый, я на него похожая. У него большие глаза и красивые волосы. А у нас красивыми считаются толстые девчонки с светлыми волосами. Мама все время ругалась, что я черная. Но папа написал, что я не черная, а смуглая, как и он, а то, что я худенькая, а не тощая, — это очень красиво и я в городе буду очень хорошенькая, а толстых и светлых в городах хорошенькими не считают.
А вообще все это ерунда. Главное — чтоб его освободили скорей!
Тетка у меня хорошая, но меня, как старшую, теперь заставляют всю уборку делать. И полы мыть, и посуду, и много еще чего. Я понимаю, что я для них лишняя, у них и своих детей хватает, а все равно обидно. Я и у мамы все сама делала, но мама пила, не могла сама прибираться. Зато, когда не пила, она все сама делала, она меня любила.
Я тетке папино письмо показала, и она сказала: скорей бы приезжал, он хоть не пьяница, может работать будет.
Сегодня привезли вербованных бичей. Опять около общежития нельзя будет гулять. Они все забросают мусором и битыми бутылками, там все время будет балдеж и драка.
Про бичей рассказывают анекдот, будто они за все лето ни разу моря не видели, хотя общежитие на самом берегу. Это, будто у малыша, что около общаги в песке играл, спросил приезжий: где тут море? А он говорит: я не знаю, пойду спрошу у старших. Пошел, долго его не было. Пришел и говорит: где море никто не знает, но ты подожди, мы решили тебе на всякий случай морду набить.
Когда у мамки вербованные гуляли, я всегда к тетке убегала. Они страшные.
