За моей спиной раздался скрипучий голос Пипса:
— Дама указывает на небеса, так было модно в те времена, когда писалась эта картина.
— А если вы действительно разбираетесь в живописи, — добавила Джеффриз, — вам обязательно понравится портрет Кота-Мертвеца над камином. — И на этой мрачной ноте дверь распахнулась.
Бен, наверное, увидел полный Кулинаров зал и испытал непреодолимое желание пасть ниц с криком: "Смилуйтесь, всемогущие господа!" Я же увидала всего лишь обыкновенную комнату с резными дубовыми панелями и красными обоями, с бахромчатыми скатертями и рубиновыми лампочками под раскачивающимися абажурами. Кроваво-красные бархатные гардины колыхнулись в стороны от окон, будто открывая вход во владения предсказателя судеб. Воздух был буквально пропитан пылью. Любопытно, какие флюиды обнаружила бы цыганка Шанталь в этой отвратительной комнате? Неужто именно здесь обитают злые силы? Во всяком случае, дурного вкуса в избытке.
На каминной полке стояла бронзовая урна. Любопытно, в ней мусор или же прах Джошуа Менденхолла? С трудом удержавшись, чтобы не заглянуть внутрь урны, я вдруг узрела — о боже! — тот самый, досточтимый портрет Кота-Мертвеца. О мой милый Тобиас, представляю, как завертелся бы ты в своей могилке, узнай, что тебя увековечили в образе окоченевшего трупа!
Я услышала, как Джеффриз пронзительно выкрикивает наши имена. Эх, быть бы мне фунтов на двадцать похудее, не беременной и за пять тысяч миль отсюда! Несколько пар глаз критически разглядывали нас.
— Добрый вечер, меня зовут Бентли Хаскелл, а это моя дорогая жена Жизель…
— Enchantée, mon ami![8] Меня зовут Соланж, а рядом со мной — mon mari[9] Венсан. — Голос был бархатистый и мягкий, как французский шоколад, а владелица его — высокая дама с блестящими, зачесанными на макушку волосами и аристократическими манерами, будто только что сошла с крытой двуколки. Ее приветствие словно рассеяло чары. Бесформенная человеческая масса вдруг зашевелилась и разделилась на живые организмы.
Бен стиснул мою ладонь. С пылающими щеками и потупленным взором (как подобает верующему в священное право королей поварского искусства), он подошел к ближайшему креслу, занятому дамой в брючном костюме тыквенного цвета.
— Быть допущенным на собрание великих Кулинаров — столь огромная честь для меня, что я просто не нахожу слов. Позвольте поблагодарить вас за то, что сочли меня достойным вашего общества и уделили мне частичку вашего драгоценного времени.
Я собралась с духом, нацелившись на огромный рояль в углу библиотеки, дабы сыграть гимн: "Наступил мой звездный час!"
— Как ни печально, но вы ошибаетесь, monfrère,[10] — подал голос Венсан, муж Соланж. — Все мы тут кандидаты, такие же, как и вы. Единственное отличие в том, что мы ответили на призыв чуточку расторопнее.
— О боже! — Выпустив мою руку, Бен наверняка рухнул бы в темно-бордовое парчовое кресло, будь оно свободно. — Не может быть! Я думал, что я единственный кандидат…
— Ну и ну! Шутка что надо! — Голос принадлежал толстому мальчишке лет одиннадцати. На нем была гавайская рубашка, очки в металлической оправе, лицо растянуто в глупой, самодовольной ухмылке.
— А как сюда попал этот юнец? — У Венсана были крашеные черные волосы и багровая физиономия.
— Бинго, детка, какие они грубые! — Это произнесла приземистая дама, которая прошла бы на роль брата Тука, духовника Робин Гуда, если бы не ее тыквенный брючный костюм.
— Не надо, мам! — Мальчик возложил руки на свои пухлые коленки. — Ты только представь: один малый засобирался в рай. Он потирает руки и притопывает от нетерпения. Но тут появляется святой Петр и говорит: "Знаешь, дружок, давай поторапливайся, в аду тебя уже заждались!" Здорово, правда?
Раздался деланный смешок, вслед за чем воцарилось молчание; наиболее концентрированно его излучали четверо, восседавшие на диванчике с украшенной орнаментом спинкой: седовласая матрона в корсаже, седовласый же мужчина с напряженно-взволнованным лицом, тщедушный мужичонка с усами а-ля Чарли Чаплин, а рядом с ним — моложавая дамочка с распущенными волосами, бледным лицом и такая тощая, что почти прозрачная.
— Разве, по-вашему, это не смешно? — вопросил ребенок.
Бен оцепенел, как Кот-Мертвец. До чего же ему, видать, несладко из-за присутствия этого малолетки в святая святых Кулинаров!
— На мой взгляд, mon petit душечка, — обратилась француженка к мальчику, — нам вряд ли стоит особенно веселиться в ожидании прибытия Кулинаров. Не лучше ли нам всем представиться мистеру и миссис Хаскелл?
Мамаша Бинго выдавила тусклую улыбку.
— Я — Эрнестина Хоффман, домохозяйка… — Пауза для аплодисментов, которых не последовало. — Увлекаюсь садоводством, коллекционирую кружки и салфеточки. Вот уже двадцать один год я замужем за своим чудесным супругом Франком, который не смог приехать с нами из-за своей занятости. — Она поправила воротничок тыквенного цвета. — И наконец, что самое главное, — я счастливая мать вот этого чудесного молодого человека.
Бен потрясенно уставился на нее. Эрнестина Хоффман даже не упомянула, чем привлекла внимание Кулинаров. И с какой стати она приволокла сюда своего толстого сынка?
— Прошу любить и жаловать! — Развалившись в кресле, пухлое дитя откинуло назад волосы со своего умудренного чела и сложило руки на объемном пузе, замаскированном гавайской рубашкой. — Не пугайтесь, прошу вас. И можете винить во всем мою мамочку. Это она притащила меня на этот веселый праздник. Нелегко, знаете ли, быть Бинго Хоффманом, чудо-ребенком. Вот вам моя биография: декламировать кулинарные рецепты наизусть я начал в возрасте семи месяцев. В два года я пек блинчики; в пять лет собрал достаточно научных данных, чтобы наконец-то ответить на вопрос: следует ли взбивать омлет по часовой стрелке? В шесть обзавелся собственной колонкой в газете…
Присутствующие дружно зевали. По лицу француженки пробежало виноватое выражение. Мамаша Бинго смотрела на всех волком.
— …выступал с лекциями и показательными выступлениями по всем Штатам. — Бинго надул свои и без того шаровидные щеки, затем испустил утомленный выдох. — А когда я вернулся в Кливленд, то стал выступать по телевидению со своим шоу.
— Отлично, детка! — раздался приятный голос седовласой матроны в корсаже. — Но не стоит так перетруждаться. Ты же еще совсем ребенок. Надо находить время и на развлечения.
— Никто не подгоняет Бинго, кроме него самого, — ощетинилась матушка вундеркинда.
Подскочив на стуле, будто от удара током, Бен заявил:
— Лично я считал, что члены Общества Кулинаров должны быть шеф-поварами в общепринятом смысле этого слова.
Я чувствовала, что становлюсь такой же красной, как эта комната. Это злоупотребление малиновыми и бордовыми тонами просто душило, особенно вкупе с потолком красного дерева, нависшим над нами, словно крышка гроба.
— Времена меняются, mon garçon. — Француз поднялся на ноги. Одет он был в обычный темный костюм. Тем не менее я без труда представила его в цилиндре, просторной накидке и белых перчатках. — Должно быть, Кулинарам требуются свежие силы. Сам я происхожу из одного из благороднейших семейств Франции. Но не это главное. — Он взял с этажерки серебряную табакерку и обхватил ее длинными холеными пальцами левой руки. — Я волшебник, граф Венсан! — Француз раскрыл правую ладонь, и в ней оказалась табакерка. — У себя в ночном клубе я выступаю с номером, в котором кладу в кастрюлю яйца, муку, шоколад, делаю вот так руками — un, deux, trois! Вспышка пламени, громкий хлопок! Я снимаю шляпу, раскланиваюсь — и voila, Un Gâteau Magnifique![11]
Приятная дама в корсаже зааплодировала, к ней вяло присоединились остальные.
Я будто воочию увидела, как колышутся складки плаща графа Венсана. Он положил на место табакерку, схватил рожок для обуви с длинной рукояткой и взмахнул им, как волшебной палочкой.
— Ma chère графиня Соланж неизменно является моей ассистенткой. — Дама наклонила голову. Ее безупречно уложенные волосы и скромное черное платье как-то не сочетались с густо нарумяненными щеками и кокетливой мушкой над верхней губой.
— Ну, я на вашем фоне выгляжу чертовски заурядной личностью, — проворчал костлявый мужичок с усами Чарли Чаплина. — Зовут меня Джим Грогг, я работаю поставщиком продовольствия в крупной авиакомпании и признаюсь откровенно: лично я поклонник заранее расфасованной еды. Вишенки на наших пудингах всегда на местах.
Воспоминание о недавнем трансатлантическом перелете было слишком свежо для Бена. Он побледнел как полотно, составив отличную пару дамочке с распущенными волосами, которую мистер Грогг гордо представил как Дивонн, свою любовницу с проживанием.
