Он ничего не помнил, кроме этого кошмара. Кто он такой, откуда, как его имя, есть ли у него семья, кем он был раньше – вообще ничего.
Отсчет его нынешней жизни пошел с медленного, мучительного всплывания на поверхность черной бездны, в которой он пребывал…
Он не знал, сколько времени пробыл в этом безвременье. И как туда попал. Просто свернувшееся в точку сознание вдруг вздрогнуло, словно услышав жалобный крик кого-то очень близкого, самого родного, самого любимого…
И точка сознания запульсировала в ответном крике. И начала расти, хотя это было невозможно. Так, во всяком случае, выла и рычала бездна: «Невозможно!» – сдавливая его сознание со всех сторон. Она не только давила, она еще и рвала когтями, и хлестала щупальцами, и грызла, грызла, грызла разум и сознание жертвы, выполняя приказ Хозяина.
И почти выполнила этот приказ, оставив от его разума жалкие ошметки…
Но только – почти. Потому что в каждом из обрывков сознания сохранилось общее ядро. Как в любой живой клетке. Из которых состоит любой организм.
И к моменту окончательного возвращения на поверхность реальности из разбросанных обрывков и клочков сложился новый организм, вернее – новый разум. Пусть изувеченный, пусть маленький, почти ни на что не годный, но – разум. С пылающей в самом центре одной-единственной мыслью:
ОН ДОЛЖЕН СПАСТИ.
Кого, зачем, от чего спасти – этого он не знал. Он вообще ничего не понял, когда реальность окончательно разрешила ему вернуться из небытия.
Потому что трудно понять что-либо, с размаху погрузившись в океан боли. Дикой, невыносимой боли во всем теле. Словно чудовищная судорога свела не одну мышцу, а сразу все. И отпускать их боль явно не собиралась.
Он едва сдержал крик, перешедший в глухой стон. Зачем он это сделал – он понятия не имел. Изувеченное сознание пока что не в состоянии было что-либо решать, думать, анализировать, сейчас им руководили лишь инстинкты. Звериные инстинкты, когда-то позволившие человеку выжить в первобытном мире.
Именно они и заставили его сдержать крик. А затем пришло желание: открыть глаза и осмотреться.
Молчи, затаись, слушай!
Он послушно выполнил приказ, хотя сделать это было невыносимо трудно – боль буквально выворачивала его наизнанку.
И не зря он сдержался, как оказалось.
Над головой его что-то скрипнуло, и в легкие ворвался поток свежего воздуха – вдруг обнаружилось, что до этого момента он дышал спертой вонючей смесью, в которой было больше паров бензина, чем кислорода.
Его весьма бесцеремонно перевернули, а затем жесткие пальцы приподняли его веко.
– Ну как? – поинтересовался незнакомый мужской голос. Говорил, похоже, какой-то молодой мужчина. – Неужели очнулся?
– Нет, конечно, – уверенно произнес другой голос, принадлежавший мужчине постарше. Смутно знакомый голос, от звука которого пришедшему в себя человеку захотелось с рычанием вцепиться в глотку его обладателя. – Это в принципе невозможно, в этом теле больше нет разума, нет личности. Я уничтожил ее. Вернее, его. Кирилла Витке больше не существует, ясно?
– Но точно так же вы говорили, что это тело больше ничего никогда не почувствует, а он застонал!
– Скорее всего, это была рефлекторная реакция телесной оболочки – на толчок. Машину сильно подбросило, я сам едва язык не прикусил! Ты бы, Сергей, лучше поаккуратнее водить научился!
– Да я и так аккуратно, просто темно очень. С тех пор как мы с федеральной трассы свернули, не дорога началась, а полный отстой! Ни одного фонаря, приходится полагаться только на свет фар, а в этом свете всех колдобин никак не различить!
– Ты же ездил сюда днем, на рекогносцировку! Все должен был изучить!
– Можно подумать, Петр Никодимович, я сюда приезжал, чтобы подробный план местных грунтовок составить! Мне, смею напомнить, было чем заняться!
– Ладно, не ворчи. Ты молодец, не спорю, все сделал как надо. И со свиньями… это ты изящно придумал. Откуда такой полет фантазии?
– А, в каком-то боевичке «штатовском» видел – там тело чересчур любопытной девки как раз свиньям и скормили. Я еще удивился тогда – хрюшки разве мясо едят?
– Едят, Сережа, они все едят. Так что опознать нашего красавчика будет очень сложно.
– Кстати, а зачем нам это?
– Что?
– Ну, чтобы его трудно было опознать? К чему такие сложности? Нам ведь обратное требуется – чтобы никто не усомнился в зверском убийстве именно Кирилла Витке! Совершенного его любовницей.
– Да, вот только сложно будет объяснить причины такого состояния тела погибшего, – над головой жертвы что-то снова стукнуло, голоса стали глуше. Правда, ненадолго – говорившие переместились вперед, и слышимость опять улучшилась. Тип постарше продолжил: – А нам разве хочется, чтобы у следствия возникли ненужные вопросы?
– Какие еще вопросы?
– Да хотя бы первый и самый для нас опасный – что произошло с телом? Мы ведь все инсценировали так, чтобы и сомнений не возникло – девка разозлилась на любовника за то, что он решил ее бросить. Она отравила его и затем скормила тело свиньям, чтобы все считали Кирилла Витке пропавшим без вести. Но ее вовремя разоблачили и нашли останки несчастного до того, как они полностью исчезли в желудках милых хрюшек. Все так?
– Ну да. Но я по-прежнему не понимаю, зачем такие сложности? Зачем уничтожать тело? Ведь если труп любовника просто найдут в доме Елены Осеневой, для следствия этого окажется более чем достаточно!
– Все-таки ты был и остался раздолбаем, и как только тебя Раал выносит?
– Это вопрос спорный – кто кого носит, – пробурчал молодой.
– Вот именно – спорный! А что касается тела Кирилла – как, по-твоему, объяснить искореженность его рук и ног? Ты же видел, как его скрутило!
– Ну и что? После смерти мышцы расслабятся…
– Идиот, они закостенеют как раз!
– Не факт! Трупное окоченение…
– Все, хватит! – рявкнул старший. – Сосредоточь лучше свое внимание на дороге, а не на спорах с Учителем!
– Мне вы не Учитель, если вы забыли…
– Заткнись, я сказал! На роль Проводника и другого кандидата найти можно, если ты не забыл!
– Будто у вас время есть искать…
– Сергей, – голос старшего неожиданно заледенел, стал каким-то неживым, – не зарывайся. Не надо.
Салон автомобиля внезапно наполнился тяжелой, чуждой, душной энергетикой. От чего звериные инстинкты лежавшего в багажнике мужчины мгновенно ощетинились, приготовились к броску.
А сидевший за рулем тип по имени Сергей испуганно просипел:
– Прошу меня простить! Это я от усталости – так трудно соображать, когда действуешь в режиме цейтнота.
– А тебе и не надо соображать, тебе надо четко выполнять инструкции!
– Да, конечно.
Оставшуюся часть пути спутники, вернее подельники, ехали молча.
Услышанное никак не хотело складываться в общую картину. Слишком много информации, кое-как слепленные осколки разума жертвы не справлялись с этим потоком, наоборот, поток этот вновь чуть было не размыл их на составные части-обрывки…
И опять за дело принялись инстинкты. Вернее, один из них – инстинкт самосохранения.
Из мутного потока чужой ментальной грязи он выделил самое главное на данный момент – хозяина инстинкта хотят убить.
А значит – надо бежать.
Но как? Как это сделать, если хозяин лежит в плотно закрытом багажнике? Ну да, руки и ноги у него ничем не связаны – убийцы не сочли нужным возиться с веревками, они были абсолютно уверены в том, что их пленник – всего лишь пустая телесная оболочка, неспособная на какие-либо действия.
Но и упругим движением выпрыгнуть из багажника, едва лишь эти двое поднимут крышку, а затем парой ударов отправить их в нокаут – это тоже не получится. Потому что тело хозяина сейчас не в состоянии даже пошевелиться без стона, а руки и ноги его все же… связаны.
Связаны скрючившей их судорогой. И подчиняться приказам нервной системы они отказываются категорически. Просто взяли – и грубо послали «систему» туда, куда приличные дамы заглядывают исключительно по любви.
Ситуация с унылым «чвяком» погружалась в трясину безнадежности, если выразиться метафорически…
И тут откуда-то издалека опять пришла боль. Не физическая – душевная. И – не его боль.
Но она оказалась такой сильной, такой отчаянной, такой невыносимой, что его личные муки показались всего лишь легким дискомфортом. А угасшая было искра разума снова вспыхнула и пылала теперь все сильнее и сильнее.
Он по-прежнему не знал, кто он такой и что с ним произошло. Услышанные от двух подонков имена никак не отозвались в искалеченном сознании. Кто такие Кирилл Витке и Елена Осенева – ему было безразлично.
Сейчас его занимало только одно: ЕЙ плохо. Очень плохо. ЕЕ душу рвут сейчас на части – точно так же, как недавно рвали его разум. И если он не поможет ЕЙ, она исчезнет. Прежняя ОНА – исчезнет…
Его уверенность нельзя было объяснить пониманием или знанием, он просто ощущал это всем своим существом, словно ЕЕ боль была его болью.
