Правда, он понятия не имел, кто такая эта ОНА, как ее зовут, кем ОНА ему приходится, где ЕЕ искать, в конце концов!
Все это было слишком сложно для изувеченного разума жертвы. Поэтому разум выбросил вон ненужные рассуждения и попытки разобраться что к чему, сосредоточившись на одном – на побеге.
Почувствовав поддержку, оживился инстинкт самосохранения: глухо застонав, поднялась с колен сила воли.
Теперь их было как бы трое. Теперь они справятся – должны справиться!
Тем временем автомобиль, увозивший его навстречу смерти, остановился. Двигатель, устало фыркнув, заглох, хлопнули дверцы, а спустя пару секунд в легкие калеки вновь хлынул свежий холодный воздух с привкусом дождя.
– Ну, как он там? Живой? – Голос младшего подельника.
– Сейчас гляну. – Шею жертвы с левой стороны сдавили жесткие пальцы. – Живой. Да, собственно, его физическое состояние не такое уж и безнадежное, он мертв ментально, а физически – он мог бы протянуть сколь угодно долго. Сердце у него здоровое, организм в целом – тоже, он всего лишь сведен вечной судорогой. Но если бы господин Витке все же хоть немного сохранил свое «Я», он бы сейчас не лежал, как бревно, а выл бы от боли.
– Прямо уже и выл бы!
– А у тебя когда-либо сводило судорогой ногу, к примеру?
– Ну, было такое дело пару раз.
– Больно тебе было?
– Не то слово! И позже, когда судорога отпускала, еще пару дней побаливало.
– Так вот, представь себе, что у тебя свело не одну ногу, а ВСЕ мышцы тела, в том числе и лицевые.
– Нет уж, спасибо! – У молодого даже голос дрогнул. – Тогда точно – он типа в коме, иначе орал бы беспрерывно.
– Давай вытаскивай его и в дом неси.
– А вы мне разве не поможете?
– Еще чего! Ты у нас парень молодой, сильный – сам справишься. А я пойду проверю, как там наша горе-любовница. Надеюсь, не сбежала.
– Куда ей! Я ей слоновую дозу транквилизаторов вкатил, до завтрашнего обеда она не очухается!
– Не забывай: Осенева – не обычная девица, в ней течет кровь Гипербореи, так что она может очнуться гораздо раньше.
– Я это учел и именно поэтому вкатил дозу, от которой обычная девица уже отправилась бы на небеса, играть на арфе. А вот, кстати, почему вы решили подставить Осеневу, а не попытаться склонить ее к сотрудничеству? Она же единственная, насколько мне известно, оставшаяся в живых после смерти Квятковской носительница Древней Крови? Во всяком случае, из найденных Раалом личности? Она должна владеть хоть какой-то ментальной силой предков!
– Она и владеет. Тем и опасна.
– Но почему опасна?
– Потому что ее душа слишком человеческая, слишком светлая. В ней нет зла.
– У каждого есть в душе что-то темное, абсолютно светлых людей не бывает.
– Бывают. Те, кого другие люди называют святыми.
– Ага, и Осенева у нас – святая! Мать Тереза!
– Нет, Елена вовсе не святая, глупостей в своей жизни она натворила достаточно, но суть ее, основа, так сказать, – светлая. И эта основа слишком твердая, чтобы ее можно было сломать. Проще – устранить.
– Ну так и шлепнули бы ее, зачем такую сложную схему придумывали, да еще и в режиме цейтнота! Нет человека – нет проблемы.
– И снова повторю – не обычного человека, а уникального! И Эллар, и твой Раал, насколько мне известно, категорически против физического устранения единственного известного им потомка гиперборейцев. Они рассчитывают, что зона все же сделает свое дело, и из заключения выйдет совсем другая Елена Осенева, готовая, так сказать, перейти на нашу сторону.
– И зачем им это? Ведь к тому времени мы и так откроем Врата, и сюда придут истинные гиперборейцы. И настрогают – между делом – еще кучу потомков.
– Во-первых, не кажи «гоп», как говорится. Врата уже не единожды пытались открыть, но, как видишь, они по-прежнему закрыты…
– Но теперь мы устранили практически всех, кто нам помешал тогда это сделать!
– Не всех.
– За остальными дело не станет.
– Раал, похоже, опять отвлекся на беседу с Элларом, – тяжело вздохнул старший, – оставив тебя одного. Иначе ты бы не «тупил» так.
– Ничего я не «туплю», – проворчал младший. – Все ведь уже и так ясно: Витке мертв, Осенева сядет за его убийство, Милана Красич станет вашей марионеткой, ее папашу и Кравцова мы ликвидируем, я женюсь на Милане, и все состояние Красичей станет нашим.
– Ты забыл о Яромире, брате Миланы.
– А что – Яромир? Его Квятковская уже один раз сделала своим рабом[1], второй раз пройдет легче. Будет у нас ручной голливудский актеришка!
– Гладко было на бумаге, да забыли про овраги, – проворчал старший. – Рано ты расслабился, Сергей. Вот когда мы действительно все закончим, тогда и можно будет почить на лаврах, а пока – хватит болтать, у нас еще дел невпроворот! Вытаскивай тело и тащи его в дом.
– Ладно, поехали, предшественник! – Сильные руки рывком вытащили жертву из багажника и бесцеремонно взвалили его на плечо. – В последний раз ты меня оседлал, приятель! Скоро ты пойдешь на корм свиньям, а я женюсь на твоей женщине! Она у тебя – красотка, и это не может не радовать! Ох, ну ты и тяжелый! И твердый, как будто и на самом деле из дерева сделан! А, это, наверное, из-за сведенных судорогой мышц…
Сергей еще что-то бубнил, но он – жертва – больше не прислушивался. Он пытался охладить пылающий разум, откинув вновь прибывшую информацию в сторону. Снова эти имена – Кирилл, Елена, а теперь еще и Милана какая-то! Все – потом, позже, а сейчас надо помнить только об одном: он должен сбежать.
Должен!
Но пока что он удалялся от столь желанной свободы все дальше. Вот его вносят в дом – сразу стало тихо и тепло: вот «носильщик», кряхтя, поднимается на второй этаж, тащит его куда-то, затем с облегченным вздохом сбрасывает на пол.
И жертва с грохотом падает, ударившись головой. Наверное, больно ударившись, но на фоне непрекращавшейся мышечной боли калека ничего не почувствовал.
– Ты с ума сошел?! – недовольно заорал старший. – Ты же ему чуть шею не свернул!
– И что? Он все равно мертвец, пусть и физически живой! – огрызнулся Сергей. – А вот я чуть не сдох, пока его сюда дотащил! Он же тяжеленный и твердый, настоящее бревно!
– А как, по-твоему, мы сделаем эротические фотографии их с Осеневой постельных утех, если у любовничка будет свернута шея? Или синяки на теле обнаружатся?
– О, а кстати, о фотографиях! – в голосе младшего зазвенело скрытое торжество. – Вы вот из-за синячков переживаете, на меня наехали, а где вы видели ВОТ ТАКОГО любовничка! Искореженного, как попавшая под грузовик тряпичная кукла? А? Упустили моментик-то, Петр Никодимович!
– Расслабься, Сережа, – снисходительно произнес старший. – Подкузьмить меня – это у тебя не получится, все идет по плану. Я верну Кириллу прежний облик, «отпустив» его мышцы… примерно на час. Надеюсь, мы за это время уложимся с инсценировкой постельной сцены, потому что потом судороги вернутся.
– Ничего не понимаю! Если его тело все же можно расслабить, тогда почему вы говорили о том, что именно искореженность мышц может навести следствие на опасные мысли?
– Потому что вырывающее душу заклятие снять полностью невозможно! Наложенное один раз, оно остается на жертве навсегда, и даже после смерти. Ослабить все это на какое-то время – можно, но на очень короткое. Час – максимум, а потом его снова скрутит в жгут. Так, раздень пока что Осеневу, а я займусь нашим красавчиком.
– Раздеть – это мы с удовольствием!
И вдруг его виски сдавили чужие ладони. Чужие не потому, что принадлежали они не ему, а потому, что от этих ладоней в его голову струилась чужая, нечеловеческая энергия.
Эта энергия ленивой змеей втекла в самую середину стягивавшего мышцы узла и слегка надкусила центр нервного сплетения.
Он едва не закричал. На этот раз – от облегчения, потому что изматывающая душу боль исчезла.
Хотя нет, боль не исчезла: она словно онемела, затаилась на периферии нервной системы, как после анестезии.
А вот руки и ноги расслабились, стали послушными, как и все тело. И жертве стоило огромных усилий, дружной, слаженной работы всего «триумвирата» его помощников, чтобы удержать это тело на месте, не позволить ему уподобиться курице с отрубленной головой: то есть вскочить и заполошно заметаться из стороны в сторону, ничего не соображая. Потому что в связи с утратой головы соображать-то и нечем.
Хотя ему, жертве, если честно, соображать тоже было почти нечем. Но только почти: пусть исковерканный, пусть жалкий остаток прежнего, но разум все-таки у него имелся. Один из всего «триумвирата».
Поэтому он не вскочил, не оттолкнул ненавистного чужака, нет. Он даже глаза не открыл, по-прежнему притворяясь полноценным таким, полностью состоящим из древесины, поленом. Или, учитывая его рост и вес, – бревном.
– Ничего себе! – присвистнул молодой. – Он вновь стал прежним! И морда такая же смазливая, ни следа уродства! Только бледный очень, больше на покойника похож, чем на любовника.
