— Да? Извини, я не заметил. Так вот, — Жорик не отрывал глаз от окна, — Хочешь, я заранее расскажу тебе, что там за дело? Если речь идет о театре, значит, расследование неизбежно упрётся в страшный клубок человеческих страстей, — рассказывая, Жорик явно увлёкся. Моё больное воображение давно уже заразило его фантазии, и теперь Жорик тоже иногда производил впечатление не вполне нормального человека, — Кто-то не получил желанную роль и теперь сгорает от желания отомстить режиссёру! Актёры дерутся из-за денег, а актрисы из-за актеров… Декораторы и рабочие сцены тихо ненавидят друг друга и правительство, заставляющее всех повышать цены на спиртное. По стенам мутными зеленоватыми потоками стекает зависть. Как правило, главным действующим лицом в подобном деле является жена режиссёра. Она тоже актриса. Чаще всего она оказывается жертвой. Ну конечно, ей достаются лучшие похвалы, главные роли, возможности давать интервью… Ну как тут не проучить гадину… Или нет. Жертвой окажется любовница режиссёра, а преступницей — конечно же, его жена…
— Дорогой, — я быстро пощелкала пальцами возле одухотворенного лица Жорика, — Это всё, конечно, хорошо. Но есть одна маленькая нестыковочка… Наш режиссёр — женщина.
— Да? А ведь и правда, — спустился с небес на землю Жорик и тут же принялся возмущаться, — Даже режиссёра себе нормального найти не могут!
Георгий иногда бывал уверен, что принадлежность к женскому полу является для человеческой особи серьёзным недостатком. Я многозначительно постучала кулаком по лбу и отправилась готовиться к выходу. Посещение театра — занятие, требующее кропотливых сборов. В глубине души я уже решила, во что бы то ни стало довести дело режиссерши до конца. Назло Георгию. Не хочет слезать со своего «высока»? Ну и пусть. Не позволю этой досадной неприятности портить репутацию нашему агентству. «Order» берется за любые дела и всегда побеждает. Даже хорошо, что дело режиссерши Георгий счел мелким. Я ничуть не сомневалась, что на самом деле это окажется настоящая, стоящая история. Пусть это будет мое первое самостоятельное дело.
— Послушай, — Жорику было скучно питаться в одиночестве, поэтому он ходил за мной следом, разбрасывая крошки от поглощаемого бутерброда по всей квартире — Я вот тут подумал — нам, наверное, пора размножаться… В смысле, расширяться…
Моё отражение в зеркале нелепо застыло с кисточкой для туши в руке.
— Это ты о чем? — подозрительно сощурилось оно, — Мне вот даже накраситься некогда, а ты…
— Вот, я именно об этом! — обрадовался нашему взаимопониманию Жорик, — Нам нужно завести настоящую секретаршу… Тогда у нас высвободится масса времени. Не нужно будет караулить этот дурацкий телефон…
— Во-первых, ты никогда не рискнешь оставлять квартиру на постороннего человека, — напомнила я Жорику о его собственной скрытности, — Во-вторых, ей нужно будет платить зарплату…
— Да, — тяжело вздохнул Георгий, — Об этом я как-то не подумал.
Снова зазвонил телефон.
— Детективное Агентство «Order»! — Жорик схватил трубку, совершенно автоматически повторяя мои щебечущие интонации, потом опомнился, — Тьфу! В смысле, детектив Собаневский слушает.
— Георгий, здравствуй, — звонила моя мамочка, причем явно в глубоко взвинченном состоянии, — Если там поблизости наблюдается моя дочь, и ты от факта её наличия еще не близок к нервному срыву, то передай ей трубку, пожалуйста.
— Да мамочка, — как можно спокойнее отозвалась я.
«Ну почему меня окружают одни сумасшедшие? У одного — звездная болезнь, у другой — хроническая истерика!» — сама себе пожаловалась я.
— Значит так, — мамочка чеканила слова, что свидетельствовало о крайней стадии её нервного напряжения, — Ты должна на неё как-нибудь повлиять! Нас, родителей, ни во что не ставит, учителям хамит. Помогать отказывается. Слушает какую-то жуткую музыку и считает себя при деле. Мол, не трогайте меня, я занята!
— Мамочка, можно я повлияю на неё завтра? Сегодня мне уже некогда.
Речь шла о моей младшей сестре. Сестрица-Настасья последнее время не очень-то ладила с мамочкой. Или же мамочка не ладила с Настасьей, разбираться во всех нюансах их взаимоотношений мне было некогда.
— Нет! До завтра я не доживу! — мамочка выговорилась, и потому постепенно начинала успокаиваться, — Я всё понимаю. У девочки переходный возраст. Я честно терпела. Но должен же быть предел. Во всех книжках написано, что этот возраст у них до 15 лет. Вчера, как ты знаешь, ей исполнилось 15… И где? Ни малейших изменений в поведении. Как был переходный возраст, так и остался. Я этого больше терпеть не намерена!
И тут мне в голову пришла Гениальная Идея.
— Жорик, мы возьмём Настасью к себе в секретарши? Мамочке на спокойствие, тебе на перевоспитание.
— Ну, если она будет хорошо себя вести… — прищурившись, протянул Жорик, прекрасно понимавший, что Настасья давно уже подслушивает материн разговор по параллельной трубке, — Если родители не будут на неё жаловаться…
— Не будут! — завопила Настасья, выдавая собственное присутствие на линии, — А то я им тут такое устрою!
Через несколько минут договор был заключён. Я беру Настасью к себе на стажировку, за это сестрица обещает прилежно вести себя дома и в школе. Работать она будет у меня по четыре часа в день, и даже станет получать за это кое-какую оплату. Настасья, услышав о театре «Сюр», радостно закричала, что знает оттуда массу народа, и клятвенно пообещала поджидать меня возле входа в ДК, в котором проходили репетиции.
«Надо же, как хорошо все складывается,» — беззаботно подумала я, наотрез отказываясь видеть в этом нечто подозрительное, — «Захотела самостоятельное дело — объявилась режиссерша, захотели выгодного секретаря — объявилась Настасья… Просто замечательно.»
2. Глава о том, что если весь мир театр, то людям в нём лучше не селиться
Театр, как известно, начинается с вешалки. Студенческий театральный коллектив «Сюр» исключением не являлся. Правда, в этом случае речь шла не о предмете, на который вешают одежду, а об общей атмосфере в коллективе.
— Там такая «вешалка»! — Настасья, уже успевшая перекинуться парой слов с кем-то из знакомых актёров труппы, нетерпеливо перетаптывалась с ноги на ногу возле входа в ДК. Она выпучивала глаза и разводила руки в стороны в знак глубочайшего возбуждения.
— Какая такая «вешалка»? — строго спросила я, стараясь сохранять бесстрастное выражение лица.
— Точно не знаю. Но понятно, что «вешалка» полная, — многозначительно заверила Сестрица, — Все какие-то подавленные, почти не разговаривают. Я расспрашивать не стала, у нас это не модно. Но то, что там что-то нечисто — факт.
«М-да», — мрачно подумала я, — «С такой помощницы толку мало будет. Надо её засадить в офисе на телефон. Пусть звонки принимает. Заодно мысли формулировать научится».
Внешний вид Сестрицы вполне мог служить ей отличной маскировкой. Ни один здравомыслящий человек не заподозрил бы в этой «девочке с плеером» ассистента детектива. В её темно-синий рюкзачок вряд ли влез бы даже более и ли менее пригодный для записей блокнот, не то, что настоящая тетрадь, так необходимая при нашей работе и моей слабой памяти. Закованная в джинсу с популярной ныне декоративной бахромой Настасья без устали пританцовывала на месте, нелепо переставляя туда-сюда кроссовки на платформах, больше похожие на тяжеленные утюги эпохи бедняжки-Золушки.
— Качаешь мышцы ног? — я презрительно глянула на обувь Сестрицы, решив не упускать шанса попрактиковаться в педагогике, — Такую тяжесть на себе таскать!
Настасья сдавленно хихикнула, потом глянула на меня своими, к счастью еще не отданными на разъедание косметике, глазками и невозмутимо ответила.
— Это вместо пятака в кармане. Чтоб ветром не унесло.
На этот раз, не удержавшись, хихикнула я. Все же не хотелось сдаваться так легко.
— А сережку почему не в то ухо одела? — не отставала от сестры я, — Спешила сильно?
Настасья сначала даже не поняла, о чем я говорю, и принялась с интересом ощупывать собственные уши.
Густые русые локоны Сестрицы — предмет нашей с мамочкой зависти и гордости — были примяты джинсовой бейсболкой и стыдливо заправлены за уши. Отчего-то женственность среди нынешней молодежи достоинством не считалась. Зато считались таковыми всевозможные признаки развивающегося мазохизма. Нет, до татуировок дело у Настасьи еще не дошло (для этого Сестрице сначала пришлось бы сменить родителей и сестру), но вот до прокалывания трех дырок в одном ухе — уже докатилось.
— Спешила сильно, — подтвердила, наконец, резко погрустневшая Настасья, после осмысливания услышанной от меня претензии, — Вижу, что зря. Если я так тебе не нравлюсь, можешь со мной не общаться!
