Дора так захлебнулась собственным гневом, что не смогла достойно ответить.
— Проведу! И стеллаж починю!
Дора удалилась с достоинством. И как же его провести? Публичные выступления нынче не в моем вкусе. Мало ли кем могут оказаться родители? Очутился же в патрульной машине журналист Коля Серов, да еще с фотоаппаратом, а я так увлекся игрой в прятки, что даже не заметил вспышки. Теперь нужно засветиться перед родителями, среди которых может быть хоть сам начальник уголовного розыска.
«Прокурорская проверка» появилась в школе в виде миловидной, темноглазой и очень доброжелательной девушки. Она ласково зазывала в учительскую всех по очереди и о чем-то там беседовала. Чтобы избежать такого допроса, я на переменах прятался у Лили в кабинете труда, восстанавливая развалившийся стеллаж. Лиля была так рада неограниченному доступу к моему телу, что на переменах совсем не выходила из класса и трещала без умолку.
— Петь, ты меня научишь?
— Чему еще?
— Ну, что ты там на ОБЖ показываешь? Полотенцем по ушам.
— Че-го?
— Ну, самооборона!
От неожиданности я молотком долбанул себе по пальцам, и громко выкрикнул любимое междометие Ильича. Но Лилю трудно было сбить с мысли.
— Мне девочки твои рассказывали, Петь! Ну, как грузинов вырубать. Знаешь, как ко мне клеятся? Особенно грузины!
— Лиля, — отчетливо произнес я, — я никогда не учил своих учениц вырубать грузинов.
— Ну, полотенцем по ушам, Петь!
— Да о чем речь?!
— На выходные Алиса из твоего класса поехала в область, к родственникам. На поезде. В купе ее соседом оказался грузин. Стал домагаться, приставать к девчонке:
— Хачу тэбя, хачу тэбя!
Она сидела на верхней полке. Раз его отшила, второй. А он:
— Ой, нэ магу, хачу тэбя!
Ей надоело, вспомнила она твои уроки, взяла вафельное полотенце, перекинула ему через голову, и взахлест как долбанет по ушам! Грузин упал и лежит. Минута проходит, две. Грузин лежит. Алиса испугалась. Хотела за помощью бежать, но грузин очухался, открыл глаза, встал и говорит задумчиво:
— Надо же, вроде в поезде еду. А вроде как на Кавказе побывал… Маму, папу повидал…
— Понимаете, — извиняющимся голосом начала Алиса, у нас в школе на уроках преподают самооборону и…
— Предупреждать надо, — ласково прервал ее грузин.
Всю оставшуюся часть пути он, прежде чем выйти из купе, обращался вежливо к Алисе:
— Можна, я в туалэт пайду? А? Можна в туалэт?
— Да, пожалуйста, пожалуйста, идите себе в туалэт, что вы все время спрашиваете? — отвечала Алиса. Петь, ну научи полотенцем по ушам!
Я заржал.
— Не по ушам. Она влепила ему по сонной артерии. Это и ребенок может.
— А как? — доставала она меня.
Я взял со стола чей-то недошитый фартук и набросил его на Лилькину нежную шею.
— Главное, не перестараться.
— Чтоб на Кавказ к маме-папе не отправить?
— Чтоб к праотцам не отправить, а так, кайф пусть ловят…
Дверь открылась и на пороге появилась Дора Гордеевна. С нескрываемым ужасом она посмотрела на меня, на фартук, на Лилю.
— Спасибо, Петр Петрович, — вежливо и сухо сказала Лиля, снимая фартук со своей шеи. — Я все поняла. Я хорошо поняла как можно… немного растянуть изделие.
— И не забудьте намочить ткань! — назидательно посоветовал я.
От неожиданности Дора всхрюкнула, но вдруг сменила гнев на милость.
— Дроздов, вы тут, да? Ну и работайте, работайте. Ремонтируйте. Изучайте ткани.
И ушла. Я так понял, что мои прятки в кабинете труда ее вполне устраивают. Даже, если я похотливо задушу фартуком учительницу труда.
— Ты у прокурорши была? — спросил я Лилю.
— Да ну ее. Ляпну еще что-нибудь. Я поэтому здесь и сижу.
Ну, ты, допустим, не поэтому. Поэтому тут сижу я.
По-видимому, Дора во всех была более-менее уверена, только не во мне. Все-таки, я «подозрительный» тип. Хотя, если бы она была умнее, догадалась бы, что я-то как раз лишнего не сболтну.
Мне не хватило нужных гвоздей и я пошел задворками к своему сараю. Как раз такие оставались у меня дома, когда я сколотил свой лежак.
Дома царил разгром. Видимо, общение с Бедой дурно повлияло на собаку, потому что Рон перевернул в каморке все, что можно было перевернуть. Одеяло валялось в углу, по всему полу была рассыпана гречка и макароны — наши запасы еды. Даже некоторое подобие штор на единственном окне висело жалким остатком на одном гвозде. Виновник возлежал на моем лежаке и грыз некий предмет.
— Фу! — заорал я. — Что ты наделал, вонючка?
Я отобрал у него жвачку. Это оказались очки. Вернее, жуткие окуляры. Вот почему она все утро щурилась. Не только я от страсти потерял штаны. Я хотел врезать Рону по толстой заднице, но не смог, уж очень виноватый был у него вид.
— Все, счастливае детство закончилось, парень. Построю конуру, будешь охранять территорию.
Рон сел, встал, дал лапу, лег и исполнил команду «голос». Понятно, до того как заснуть, она занималась дрессировкой моей собаки. Я забрал гвозди и, решив, что очки — хороший повод опять меня найти, сунул их в карман, а ключ засунул под порог, как в деревне у бабушки. Вечером лучше пирог пожую. Пусть ищет меня в школе, а не развращает собаку в мое отсутствие.
В школе я налетел на Татьяну.
— Петр Петрович, вы уже были у прокурора? — почему-то сухо поинтересовалась она.
— А надо?
— Конечно, Елена Владимировна ждет только вас.
— Почему меня?
— Ну, она спросила, кто еще не опрошен, я сказала, что вы ведете много предметов в школе… — Татьяна была какая-то уж очень официальная, и ее почему-то совсем не волновал вопрос моего ужина. Придется пойти к прокурорше. Все равно теперь найдет. Бейсболку напялить нельзя, а так не хочется светить свою физиономию перед этой с виду безобидной девушкой. Я вспомнил про очки. В кармане джинсовки, кроме них оказалась еще какая-то тряпка, я вытащил ее — это был Лилькин недошитый фартук. Я подумал и соорудил из него бандану. Тонкая оправа окуляров оказалась сильно помята Роном. Я покрутил ее в руках, и она вдруг чудесным образом приняла нормальную форму. Я водрузил очки на нос. Уж не знаю, сколько там было диоптрий, только пол встал на дыбы, а стены наклонились. С трудом вписываясь в повороты, я направился в учительскую. По дороге мне, конечно же, встретилась Лиля.
— Ну и видок у тебя!
— Да вот, к прокурорше пошел, Танька-художница сдала.
Лиля внимательно посмотрела на меня.
— Петь, у тебя в гардеробе стало так много женских вещичек! И таких крутых!
— В смысле? — выпучил я глаза, — Лиль, фартук я потом отдам. Я в нем просто не очень умный кажусь, может, быстрей отвяжется.
— В смысле, что эти очки в «Вижене» стоят триста долларов. А пижамка, в которой ты на пробежку бегаешь, в салоне «Реноме» продается за пятьсот баксов. — И она ушла, снова красиво качая бедрами. Я стащил с носа жуткие окуляры. Триста долларов? Что-то Лилька путает. Я смело шагнул в учительскую.
Милая девушка оказалась язвой. Мой внешний вид ее не удивил и не заставил задать меньше вопросов, в виду умственной отсталости респондента.
— Вы давно работаете в школе?
— Почти месяц.
— Вам известны факты вымогательства денег у родителей? На ремонт крыши, подвала, туалетов?
— Ремонт? Туалетов? Крыши? Что вы! — я постарался остаться идиотом. — Я тут сам все ремонтирую! Бесплатно! — Я потряс перед ее носом пригоршней гвоздей, извлеченных из кармана. Она поморщилась и с усмешкой кивнула.
— То есть, вы не знаете, что за каждого принятого в эту школу ребенка, родители выкладывают кругленькую сумму?
— Что вы?!
— То есть, это неправда, что существует также некая помесячная плата, и если кто-то не может или отказывается ее платить, то некоторые учителя в открытую заявляют детям, что они, хоть заучатся, но хороших отметок не получат и в следующий класс вряд ли перейдут?
— Это гнусная неправда. То есть, клевета. Я, например, по субботам веду бесплатную секцию каратэ.
Она опять с усмешечкой кивнула.
— А говорят, в этой школе, чтобы из восьмого беспрепятственно перейти в девятый с плохими оценками, достаточно пяти тысяч.
— Да кто говорит-то?
— В прокуратуру поступило заявление, мы обязаны отреагировать.
— Анонимное? — я забыл про образ дурака.
— Да нет, почему же… Только тот ребенок, чьи родители это написали, не виноват…
Теперь кивнул я. Это непроизвольно получилось у меня с сочувствием. Она, видимо, поняла все, и устало вздохнула:
— Какая у вас тут… круговая порука. Ладно, буду еще с родителями работать. Идите.
Она была молодая, рьяная, бескорыстная и неподкупная правдолюбка. Как Павка Корчагин. Или Колька Серов. Скорее всего, детей у нее еще не было.
Стеллаж я так и не доделал. Выйдя от прокурорши, в окно увидел как в школьный двор заезжает «Волга» с шашечками на боку. В школьный двор заезжают машины разной степени крутости, но такси я видел впервые. Дверь открылась, и из машины вышел помятый Ильич. Я, сняв очки и бандану, кинулся вниз, чтобы первым узнать цель его героического прибытия на рабочее место. Выглядел Ильич плохо, с мешками под глазами, в помятом костюме, и без обычно написанного на лице пофигизма. Шишка на лбу заметно уменьшилась и была чем-то замазана, кажется, это называется «тональный крем». Лилька сразу определит.
