— За последние два года вы купили у него еще две картины?
— Как вы понимаете, мистеру Коуни незачем заботиться о своей репутации, как, скажем, музею или профессиональному торговцу произведениями искусства, но то, что он продал, во всяком случае, через эту галерею, не вызвало никаких нареканий.
Высокий, стройный, элегантный, с благородной сединой в волосах, Хорэн заходил по ковру, заложив руки за спину, терпеливо ожидая ответа.
— Меня интересует происхождение этой картины, — сухо заметил Флетч.
— А! — Хорэн сразу оживился. — Я не уверен, что смогу удовлетворить ваше любопытство.
— Не сможете?
— Видите ли, во многих частных сделках не спрашивают, откуда взялось у продавца то или иное произведение искусства, — в Хорэне вновь проснулся лектор. — Особенно в таких случаях, как наш. Сведений о существовании этой картины не существует. Я, по крайней мере, ничего не нашел. Что более важно, нигде не отмечено, что эту картину вывезли из какой-либо страны и переправили в Штаты. Государства, с их налогами и разными ограничениями, с растущей заботой о сохранении национальной культуры, в наши дни ревностно следят за провозом через границы всего того, что является, по мнению чиновников, национальным достоянием.
— Я знаю. Поэтому мне важно знать происхождение этой картины.
— Да, я понимаю. Вы живете в Италии, не так ли?
— Иногда.
— Разумеется, мы можем прямо спросить мистера Коуни.
— Вы не задали ему этого вопроса?
— Я знаю, что услышу в ответ.
— Позвольте мне. Он скажет, что приобрел картину у уважаемого торговца произведениями искусства в Швейцарии. Было это давно, поэтому фамилию он запамятовал.
— Да, — Хорэн весь лучился, словно услышал удачный ответ серенького студента. — Я полагал, что услышу от него именно это.
— А в Швейцарии уважаемых торговцев произведениями искусства больше, чем французов во Франции. И все вместе они составляют национальную культуру страны.
— Вам, насколько я понимаю, известно, что швейцарские торговцы редко подтверждают факт продажи.
— Я думаю, вы должны спросить мистера Коуни.
— Мы обязательно спросим, — заверил его Хорэн.
— Я хочу знать, кто продал картину мистеру Коуни, и ее историю.
— Вполне возможно, что вы не получите внятного ответа, мистер Флетчер.
— Все равно, я считаю себя обязанным задать этот вопрос.
— Обязанным перед кем? Вы же говорили, что никого не представляете.
— Прежде всего, перед собой, а также перед теми деятелями культуры, кто не забывает о своем долге. Я поражен, что вы прежде всего не выяснили происхождение картины.
Под серебряными висками Хорэна зарделись пятна румянца.
— Наверное, вы не представляете себе, мистер Флетчер, сколь обыденна данная ситуация. Искусство — международный язык. И международная валюта. И рынок произведений искусства по своей природе международный. Он не может признать юрисдикции, национальных границ. А государства все более суют свой нос в вопросы, выходящие за пределы их компетенции. Люди должны настаивать на невмешательстве в их личные дела, особенно, когда речь идет об эстетике.
— Да, конечно.
— Вы, я уверен, помните о потоке произведений искусства, хлынувшем из Британии в конце 1975 года в результате невероятных ошибок лейбористского правительства. Вы, полагаю, встали бы на сторону их владельцев?
— Во всяком случае, мне понятны их мотивы.
— Вполне возможно, хотя и не обязательно, что «Вино, скрипка, мадемуазель» попала к мистеру Коуни из Британии.
— Возможно, что и нет. В любом случае, мистер Хорэн, я должен обезопасить себя.
— Мой дорогой мистер Флетчер! Вы защищены. Полностью защищены. Вы же не новичок в этом деле. После дополнительного осмотра я без малейшего колебания подтвержу подлинность картины. Если вам нужно второе подтверждение, или даже третье, это можно устроить в течение нескольких дней, а то и часов.
— Очень хорошо.
— Вы купите картину через Галерею Хорэна в Бостоне, с соответствующими документами. У меня безупречная репутация и мои решения никогда не оспаривались. Если кто-то и спросит меня, в чем я сильно сомневаюсь, я без малейшего колебания скажу, что продавец картины мистер Коуни из Далласа, штат Техас. Если спросят его…
— … он ответит, что приобрел картину в далеком прошлом у уважаемого торговца в Швейцарии, — закончил фразу Флетч. — А уважаемый торговец, если Коуни и вспомнит-таки его фамилию, откажется подтвердить факт продажи, на что имеет полное право, будучи гражданином Швейцарии.
— Благослови, Боже, швейцарцев. У них еще осталось какое-то понятие о неприкосновенности личной жизни граждан, хотя и там оно начинает размываться.
— Все это я понимаю, мистер Хорэн.
— Тем не менее, я уверен, что никто не оспорит ваше право на картину после ее покупки.
— И все-таки я хочу получить точный ответ на мой вопрос. Я хочу знать, где мистер Коуни приобрел картину, пусть даже он не сможет представить какой-либо документ.
— Вы, конечно, правы, мистер Флетчер. Мы должны задать этот вопрос. Но одновременно я должен назвать мистеру Коуни вашу цену.
Хорэн зашел за стол, чтобы взять телефонную трубку. Флетч едва расслышал приглушенный звонок.
— Слушаю. Да, это мистер Хорэн… Кто хочет со мной говорить?.. Нет, нет… Не желаю я говорить с Чикаго… Это третий звонок за сегодняшнее утро из «Чикаго трибюн»… Я уже говорил, что все это чушь… Как ваша фамилия?.. Мистер Поток?.. Мне уже звонили два ваших репортера, мистер Поток. Сколько раз я должен повторять одно и то же?.. Я не дарю и не собираюсь дарить картину чикагскому музею… Что значит, какую картину я не собираюсь дарить? Мой Бог… Понятия не имею, почему об этом написала бостонская газета. Наверное, это «Стар». Я не читал заметку. Держу пари, написал ее их идиот-критик Чарльз Уэйнрайт, который вечно все путает… Послушайте, мистер Поток, я не дарю картину чикагскому музею. Я никогда не собирался дарить картину чикагскому музею… Что вы хотите этим сказать? Я ничего не имею против чикагского музея… Мистер Поток, мое терпение лопается. Заметка эта — чистая ложь. Пожалуйста, больше мне не звоните.
Хорэн положил трубку и вышел из-за стола.
— Какая-то бестолковая бостонская газета написала, что я собираюсь подарить картину чикагскому музею, — Хорэн покачал головой. — Абсолютное вранье. И откуда они только такое берут?
— Пресса у нас непредсказуема, — посочувствовал Флетч.
— Мы обсуждали цену.
Флетч встал, помня, что пришел без пальто.
— Да. Обсуждали. Я думаю, мы можем предложить мистеру Коуни двести семьдесят пять тысяч долларов.
Хорэн аж отпрянул назад, словно ему отвесили оплеуху.
— Едва ли он согласится.
— Я знаю. И, разумеется, готов заплатить больше. Но скажите мистеру Коуни, что меня очень беспокоит происхождение этой картины.
— Я сомневаюсь, что он продолжит переговоры, получив такое предложение.
— Возможно, продолжит. Посмотрим.
— Кто там?
— Большой, подгнивший гранат.
Часы показывали половину двенадцатого утра. По пути из галереи Флетчу пришлось завернуть к магазину хозяйственных товаров. Там он купил отвертку, клещи и маленькую банку машинного масла. Все покупки он оставил в фургоне.
Поставив его в гараж на Речной улице, Флетч вернулся домой черным ходом. Разумеется, он забыл, что по субботам в квартиру приходит миссис Сэйер. Дверь она, естественно, заперла.
— Уходите, — крикнула миссис Сэйер через дверь. — По субботам мусор не забирают.
— Это я, мистер Флетч. Пожалуйста, откройте, миссис Сэйер.
— Что вы там делаете?
Она сдвинула оба засова, открыла дверь.
— Вы только посмотрите на себя! Прошляться всю ночь! И где ваше пальто? Вы насквозь промокли.
— Доброе утро.
— В вашей постели спит европейская графиня, а вас нет дома!
— В моей постели?
— Она называет себя графиней ди Грасси.
— Меня это не удивляет.
— Я никогда не видела столько багажа. Или она приехала навсегда?
— Она спала в моей постели?
— Разве не вы положили ее туда?
— Нет. Где она?
— Сказала, что пойдет за покупками. Потом она собиралась зайти в музей и какие-то художественные галереи.
— Отлично.
— Я ее покормила, и она ушла. Милосердный Боже, какая же она была голодная. Мне уж подумалось, что ее месяц морили голодом.
— Возможно, вы не ошиблись, — теплая, светлая кухня разительно отличалась от темной, сырой, холодной кабины автофургона. — Я весь мокрый.
— Глядя на ваши волосы, можно подумать, что вы всю ночь рыли тоннель в копне сена. Может, этим вы и занимались? Хотите поесть?
— Конечно, хочу. А где вещи графини?
— Увидите сами. По всей квартире. Я еще не встречала более властной женщины. Она говорила со мной, как сержант — с новобранцем.
