Уголь из подвала носил Ежи. Я не была уверена, что нужно было заставлять двенадцатилетнего мальчишку таскать тяжести на четвертый этаж, но другого выхода не было. Однако вскоре оказалось, что у парня прекрасно развились мускулы и не возникало никаких неприятностей с позвоночником. И до сих пор этих неприятностей нет.
Разумеется, выполнял поручение он из-под палки, а не по собственной инициативе, но уголь вменялся ему в постоянную обязанность, равно как и молочная бутылка, которую каждый вечер следовало выставить за дверь. Про бутылку Ежи не забывал, так как однажды я в два часа ночи выволокла его из постели, чтобы он выполнил порученное ему дело. А уголь помог научить сыночка искусству логического мышления.
— Послушай, дорогое дитятко, — спросила я однажды вечером, — ты можешь мне сказать, чем занимается уборщица?
— Натирает пол, — не задумываясь, ответил сыночек. — Еще посуду моет. Вытирает пыль. Моет окна…
— Да уж, особенно теперь, зимой. А зимой чем занимается?
Ребенок задумался:
— Долго одевается… Лед счищает с подоконника… А-а-а, надо угля принести?
Ну вот, пожалуйста, угадал! И пошел за углем.
Роберт рвался мыть посуду, но это ему пока запрещалось: в доме не было запаса стекла и фарфора Запрета хватило, а слова «вот вырастешь, тогда будешь мыть посуду» надолго сделали мытье посуды желанным и обожаемым занятием. Увы, позже это пристрастие прошло.
Стирка трусиков и носков входила в обязанности Ежи. Кстати, замечу: дети всегда реагируют на честность. Если мамаша шляется по кафешкам или, сидя дома, ковыряет в носу, дети ничего не хотят делать. Когда же, укладываясь спать, они видят мать за работой, а утром, просыпаясь, застают ее на том же самом месте за тем же самым занятием, они пашут по дому любо-дорого. Волей-неволей мои дети научились готовить, шить, убирать, гладить, стирать и делать всевозможный мелкий ремонт.
Единственное, что являлось моей неотъемлемой заботой, — это покупка продуктов. В доме должна быть еда, а магазины закрывались в семь. Я караулила, чтобы не пропустить закрытие магазина, порой выбегала из мастерской, покупала что попало, а после волокла домой полную авоську, случалось, и среди ночи.
Приблизительно через год я потеряла ненаглядного хахаля. Нет, он не бросил меня, жизнь так распорядилась — любимый подписал контракт на работу в дальних краях. Я решила, что это перст судьбы, событие, равное крестовому походу. Провожая его в аэропорту Окенче, я думала, что тоскую…
Не столько с горя, сколько с досады и наперекор стихиям я начала через «Польсервис» пробивать себе контракт в Сирию. Подала необходимые документы, отправилась на дополнительный курс французского, меня зарегистрировали в «Польсервисе»… и на том кончились мои достижения.
Избавившись от роли жены, я возобновила некоторые знакомства институтских лет. Ирена Любовицкая, уже давно вышедшая замуж и носившая другую фамилию, предложила устроить наши общие именины у меня.
Я познакомилась на этих именинах с Янушем, другом детства Ирены. Фигура эта в моем творчестве сугубо принципиальная. Обаятельный парень, в ту пору свежеразведенный и, возможно, чуть-чуть недовольный жизнью. На именинах он выпил в меру, почти незаметно.
Януш твердо решил, что, когда гости разойдутся, он останется. Ну и оставайся, мне-то что? Я была омерзительно трезвая, так как по-прежнему капли водки в рот не брала, а спать мне и вовсе не хотелось — я привыкла не высыпаться. Гости ушли, Януш остался. Я предложила ему чая. Он согласился, попробовал, похвалил и с легкой досадой упрекнул:
— Знаешь, ты создала такую атмосферу, что и поцеловать тебя нельзя.
Я ужасно обрадовалась: после всей именинной кутерьмы только амуров мне недоставало. Да и вообще начинать знакомство с постели как-то претило, тем более я с Янушем знакома меньше суток.
А потом он позвонил…
Рекомендую «Клин клином». Из книги явствует, что влюбилась я по уши. Скрывать тут нечего, весь город знал, что я бегала за ним, как идиотка. Просто удивительно, что я не заработала психоз или невроз. Януш жил не в Варшаве, а в Лодзи, это благодаря ему я стала обожать милицию.
Читатели постоянно меня спрашивают, где я беру идеи для своих книг и всякое такое. А откуда мне их брать и зачем, если сама жизнь преподносит мне идеи на блюдечке, причем в количествах, превышающих человеческие возможности.
Вот хотя бы такой случай…
Первый Новый год после развода я провела в обществе Янки в печальных откровениях и черных пророчествах, а в очередную новогоднюю ночь предстояло шумное развлекательное веселье. Целой компанией мы собрались в доме лесничего в Гужно, и снова надежда расцвела во мне пышным цветом, хотя в то время я уже бегала за Янушем, и его отсутствие сидело занозой в моем сердце.
Нас — Ирену, ее мужа Анджея и меня — поселили втроем в одной комнате. Я проснулась рано утром и услышала нежный воркующий голос Анджея:
— Малыш мой, тебе не холодно? Я тебя укутаю, сладкий ты мой, не замерзнешь… Иди сюда, под одеяльце, радость ты моя…
— Ирена, это он с тобой так разговаривает? — спросила я растроганно, с уважением, восторгом и даже слегка с завистью.
— Со мной, как же! — завопила она в ярости. — Совсем спятил! Как бы не так, станет он со мной так разговаривать! Посмотри, что у него в руках!
Анджей заботливо укутывал одеялом аккумулятор, снятый с машины.
А вот еще…
Одну девочку бабушка взяла с собой на службу в Страстную пятницу. Они отправились в костел Святого Креста, где изображение на плащанице тела Иисуса Христа отличалось большим реализмом. Из-под тернового венца сочились капли крови. Бабушка опустилась на колени, стала молиться, расчувствовалась и всплакнула. Девочка подозрительно поглядывала то на бабушку, то на плащаницу.
— Тут не плакать надо, — решительно заявила она. — Тут «скорую» вызывать надо!
Я уже просила читателей взять мою книгу «Клин клином». Не буду вдаваться в подробности, которые я уже описывала, — вся эта карусель с телефонными звонками — святая правда. Халину я на самом деле озадачила, а тот тип, который влез в разговор, действительно притворялся таинственным и демоническим. Потом из этого получились различные кошмарные перипетии, которые я на всякий случай описала.
В первой части «Клина» описано, что я вытворяла, чтобы расшифровать типа, звонившего по телефону. В одном только соврала. Номер я получила по блату, под большим секретом, а вовсе не звонила всем подряд, чтобы добраться до него. От кого получила, не скажу.
Именно тогда разразился мой кухонный катаклизм. То ли подтекало, то ли засорилось, не помню — отчетливые воспоминания связаны лишь с водопроводчиком. Надо было делать ремонт. Мы перекрыли воду в подвале, он проверил, что у меня испортилось. Водопроводчик вынес неутешительный приговор: авария капитальная, надо менять всю арматуру. Он зашпунтовал отверстие от снятого крана.
Мы обсуждали, что предпринять, в этот момент кто-то, должно быть, открыл воду в подвале, шпунт выбило с силой пушечного ядра, мощная струя обдала водопроводчика, а со стены рухнул квадратный метр штукатурки, обнажив трубы.
Водопроводчик был настроен философски.
— Ну, теперь пойдет легче, — подбодрил он меня, вытираясь тряпкой. — Всё видно. Только вот ремонтик вам придется сделать побольше.
Януш, само собой, не шел у меня из головы, и я добросовестно обдумывала всякие дипломатические приемы, чтобы с ним увидеться, будто бы случайно. Открыто лезть к нему я просто не могла: бегаю за мужиком, которому безразлична! В принципе я давно поставила на нем крест, но мне нравилось бывать в его обществе — никто не умел так красиво танцевать вальс-бостон, да и относился он ко мне прямо-таки трогательно, и я от души развлекалась в его компании.
В рамках этих дипломатических финтов я взялась за какое-то дело в Лодзи, не помню уже какое, наверняка что-то связанное с моими паломничествами по домам культуры. В Лодзь поезд приходил утром, и я радостно воспользовалась случаем. Адрес Януша я знала, поэтому послала ему телеграмму с просьбой забронировать мне номер в гостинице. Ответа получить не могла, потому что аккурат была в это время в пути.
В Лодзь приехала ровно в полночь, обдумывая по пути потрясающую ситуацию, в которую влипла. Возможно, Януш заказал мне номер, но как, мать честная, я об этом узнаю? Адрес, что мне толку в адресе, если он снимает комнату, а я не знаю, у кого. Телефона я тоже не знаю, в телеграмме не сообщила, когда приеду и на какой вокзал — я этого и сама не знала. Вваливаться в чужой дом посреди ночи я не стану, есть же какие-то правила приличии, в конце концов. А ночь темная, в Лодзи я раньше не бывала.
В пять минут первого я ворвалась в отделение линейной милиции станции Лодзь-Фабричная со страстным воплем:
