И в этот момент я почувствовала на себе чей-то взгляд. Как это иногда бывает — неприятное физическое ощущение, когда кто-то пристально смотрит тебе в спину.
Я обернулась и увидела в дверях мастерской невысокого рыжеватого молодого человека с редкими неаккуратными усиками и слащавой неискренней улыбкой.
— Афанасий, — обернулся молодой человек к скульптору, — у тебя никак гости? Познакомь, мон шер! У тебя — и вдруг дама! Это просто чудо какое-то! А что ты, мон шер, дверей вовсе не запираешь? Этак к тебе кто угодно войти может.
— Это, Гена, — Анна, я тебе о ней как-то говорил, — представил меня Козлятьев.
Интересно, что он такое обо мне говорил?
— А насчет двери — извини, дорогой, ты же знаешь, я натура творческая. Меня все земное мало заботит.
Я невольно бросила взгляд на дорогущий японский телевизор, инкрустированный столик с бутылкой виски на нем и усомнилась в непрактичности Афанасия. Впрочем, только про себя.
— А это — как раз Геннадий Андреевич... Он искусствовед и менеджер. Ну в общем, я о нем только что говорил...
— Надеюсь, ничего плохого? — с улыбочкой осведомился рыжеволосый Гена.
Эта улыбка была обозначена лишь у него на губах, глаза же оставались холодными, настороженными и очень неприятными.
— Так вы и есть та самая Анна? — протянул он, окинув меня внимательным взглядом.
— Что значит — та самая? — спросила я довольно невежливо.
— Не беспокойтесь, Афанасий говорил о вас только хорошее... правда, мон шер?
Козлятьев невразумительно кивнул, видимо, пытаясь понять причины явно возникшей между нами настороженности.
— А вот мы с вами сейчас и... за знакомство, как говорится. — Гена суетливо потер руки, подошел к столику и с живейшей симпатией оглядел бутылку «Джонни Уокера».
— Да я, извините, стараюсь крепкие напитки не употреблять, — сказала я, изобразив в тон своему новому знакомому неискреннюю улыбку.
«Особенно в компании незнакомых и малосимпатичных мужчин», — добавила я мысленно.
— Нет, ну мы просто непременно обязаны отметить такое замечательное знакомство! — Гена явно юлил и суетился. Что-то ему было очень нужно сделать.
— А я сейчас найду что-нибудь полегче... у Афанасия должна быть бутылка «Мартини»...
Он выскользнул в коридор. Где он, интересно, собирается «Мартини» искать — в ванной, что ли, или в туалете?
Я бросила взгляд на стену. Там висело пыльное зеркало в резной деревянной раме. Оно было повешено криво и неаккуратно, и под определенным углом в нем можно было увидеть часть коридора. Я немного переместилась и увидела в зеркале Гену. «Искусствовед» стоял в самом дальнем от мастерской конце коридора, прижав к уху плоскую трубку мобильного телефона, и с кем-то вполголоса разговаривал. Мне это чрезвычайно не понравилось.
— Афанасий Леонтьевич, — я повернулась к Козлятьеву, — я пойду, пожалуй, у меня еще очень много дел. Нужно ведь обязательно машину найти с вашими скульптурами.
— Да, эт-та, машину бы надо... — начал Козлятьев, но тут же его перебил появившийся на пороге Гена:
— Афанасий, мон шер, как же ты отпускаешь нашу гостью? Нет, это никуда не годится, мы должны отметить такое приятное знакомство!
В руке у него действительно появилась литровая бутылка белого «Мартини».
— Нет-нет, Геннадий Андреевич. — Я попыталась обойти его и прорваться к дверям, но он стоял твердо. Его кривая скользкая улыбочка стала угрожающей, а бутылкой с вермутом он размахивал так, как будто это была резиновая полицейская дубинка.
Я оглянулась на удивленно наблюдавшего за нами Козлятьева и решила не церемониться. Вспомнив недавние годы своей юности и начальные приемы девичьей самообороны, я сделала вид, что споткнулась и будто бы неловким, но чрезвычайно точно рассчитанным движением ноги ударила Гену в наиболее уязвимое место.
Он застыл, и лицо его резко побледнело. Пока он хватал воздух ртом, как выброшенная на берег рыба, и пытался преодолеть болевой шок, я с милой улыбкой помахала Козлятьеву рукой и проскользнула к двери.
Выскочив на лестницу, я услышала за спиной громкие ругательства — Гена обрел наконец дар речи.
Выбежав из козлятьевского подъезда, я огляделась по сторонам. Подъезд выходил во двор, и на первый взгляд ничего подозрительного я не увидела. Малыши в песочнице занимались земляными работами, молодые мамаши с колясками бурно обсуждали чей-то моральный облик, группа физически крепких пенсионеров забивала козла... Бр-р! Я больше даже слышать не могла про этих парнокопытных!
На всякий случай я пересекла двор наискосок и вышла на улицу не в те ворота, в которые в свое время входила, хотя, конечно, понимала, что эта детская хитрость нисколько не поможет мне, если мерзавец Гена успел связаться с серьезными бандитами и сообщить им, где я в данный момент нахожусь.
Я быстро шла по улице, оглядываясь по сторонам в поисках какой-нибудь скромной машины, которую можно остановить. Но улица как будто вымерла.
Наконец из-за угла выехала красивая темно-синяя машина. Я в марках автомобилей не разбираюсь, но то, что это иномарка, и очень дорогая, поняла сразу и не стала поднимать руку — водители таких машин извозом не подрабатывают, да и связываться с ними бывает небезопасно. Но синяя иномарка, поравнявшись со мной, притормозила. Передняя дверца машины гостеприимно распахнулась, и молодой человек в приличном темном костюме, но с физиономией, совершенно не вызывающей доверия, предложил мне:
— Девушка, садитесь, подвезем!
— Нам не по дороге, — решительно и резко ответила я по уже упомянутой причине.
— Ну, вы ведь даже не знаете, куда мы едем, а уже отказываетесь! — молодой человек гнусно осклабился. По-видимому, он считал свою улыбку обворожительной.
— Да нет, спасибо, — я прибавила шагу, — нам с вами в любом случае не по дороге.
Машина снова поравнялась со мной, открылась задняя дверца, оттуда выскочил невысокий худощавый парень с узким, неестественно бледным лицом и в два шага догнал меня. Схватив за локоть, так что руку пронзила резкая боль, он прошипел:
— Тебе же сказали, сучка, — садись!
Он буквально подтащил меня к машине и закинул на заднее сиденье, как мешок с картошкой. Я вскрикнула от боли, но тощий мерзавец ткнул мне в бок что-то острое и прошипел:
— Только пикни, мигом приколю!
Надо сказать, я ему сразу как-то поверила. Видимо, у него был такой талант — вызывать доверие.
В машине нас было четверо: за рулем сидел здоровенный молчаливый качок с круглым бритым затылком, напоминающий полусонного бегемота; рядом с ним сидел тот молодой человек в темном костюме, который так гостеприимно приглашал меня в автомобиль; по его приличному обмундированию и относительно разумному взгляду я признала в нем старшего; и, наконец, на заднем сиденье располагались мы с моим худощавым другом. Располагались, можно сказать, с большим комфортом — сиденье широкое, подушки удивительно мягкие — да вот только соседство оставляло желать лучшего. Худое бледное лицо моего соседа внушало мне безотчетный, совершенно животный страх.
— Ребята, — проговорила я, когда машина отъехала от тротуара, а ко мне вернулся дар речи, — чего вам от меня нужно? Вы меня, наверное, с кем-то перепутали!
Мой бледнолицый сосед чуть скосил на меня глаза, но ничего не ответил, хотя сам его косой взгляд был красноречивее любого ответа — таким от него повеяло холодом, что в этот жаркий летний день захотелось закутаться во что-нибудь меховое.
Тем не менее я решила предпринять еще одну попытку прояснить свое положение и снова заныла:
— Нет, ну, парни, вы меня определенно с кем-то перепутали! Я не «новая русская», выкупа никто за меня не заплатит, своих денег у меня кот наплакал, никаких криминальных секретов я не знаю, а в качестве девочки для развлечений я уже немножко старовата. Так, может, вы меня отпустите по-хорошему, а?
Бледнолицый головорез снова скосил на меня холодные глаза и прошипел:
