Но Юра молчал. Странная старушка и ее диковинная речь вконец заворожили паренька.
– Вот и неправда, – совсем развеселилась старушка, глядя на негодующего Эдика. – Просто ты – неуч! Все, что про меня людям знать надо, все в узорах на доме и одежде моей записано. Вышивка – это и есть мои документы. И не только обо мне по ним узнать можно, обо всем моем хозяйстве.
– И о доме?
– О доме вообще все! И когда дом наш начали строить, и откуда лес для него брали, и в какой день дом закончили, последний венец положили, а в какой крышу коньком увенчали, все это написано на моем доме открытым текстом. От людей мне скрывать нечего, потому и живу, двери на запор не закрываю.
– Здорово как! – искренне восхитился Юра.
Старушка обрадовалась и принялась делиться с Юрой, как с родным или, во всяком случае, очень хорошо знакомым человеком.
– Хлебов вот напеку, будем их в жертву пращурам приносить. С песнями и молитвами на священном камне подношения оставим, птицы после жертву нашу в мир духов, где предки наши обитают, перенесут.
– Я понял, – кивнул головой Эдик. – Хлеб – это вы для предков своих печете.
– Угощение для их душ.
– А для самих богов что у вас есть?
Старушка взглянула на него осуждающе.
– Экий ты прыткий, как я посмотрю! Все наперед узнать хочешь.
– Значит, не скажете?
– Приезжай, сам все увидишь.
– И Богумира увижу?
– И его, и других волхвов. Говорю же: праздник великий, все соберутся. А как же?
Выйдя из удивительного дома старушки, друзья переглянулись. И каждый, не сговариваясь с другим, точно знал, чем бы ни довелось им заниматься сегодня, ближе к вечеру они просто обязаны оказаться на этой самой Высокой горке! И пусть праздник солнцестояния начнется только завтра поутру, они обязаны оказаться на месте этого подозрительного празднования заранее.
– Что-то мне от всего этого не по себе, – признался Эдик Юре. – Неужели девчонки и впрямь в руках у волхвов?
Но Юра махнул рукой:
– Погоди ты с выводами. Поедем, посмотрим, может, еще и не все так страшно, как нам отсюда кажется.
Однако голос его звучал как-то неуверенно. И сам Юра, которого на улице оставил всякий восторг, сопутствующий рассказам старушки Милолюды, теперь выглядел всерьез озабоченным.
Отец и дядя Андроника вернулись с обеденного перекуса значительно позднее, чем обещали. Тем не менее Леся и Андроник терпеливо их ждали. Да и что еще им оставалось делать, коли и Эдик тоже запаздывал? Только сидеть, ждать и разговаривать о том о сем.
Леся уже полностью освоилась в магазине, который держали отец Андроника и его дядя. Также она узнала, что отца зовут Евгением, но он просит называть его Жоржем. А дядю зовут Андрей, но он предпочитает откликаться на имя Андре.
– Выходит, тебя растят Жорж и Андре? Одни?
Какое-то смутное беспокойство зародилось у Леси в тот момент, когда она задавала мальчику этот вопрос. Но пока она не могла сформулировать, что именно ее тревожит.
И потому спросила об очевидном:
– А где твоя мама?
– Не знаю.
– Она умерла?
– Говорю же. Я не знаю.
– Но разве отец и дядя тебе ничего не рассказывали о твоей маме?
– Они не хотят говорить со мной на эту тему.
– Но ты ведь знаешь, как ее зовут или звали? Жива она или умерла, в свидетельстве о рождении должно быть указано ее имя.
– Акопова Андроника Тимофеевна, – четко ответил Андроник. – Конечно, я знаю, как зовут мою маму. Но где она, я не знаю.
Видя, что тема эта неприятна ее новому приятелю, Леся спросила о другом:
– А этот магазин твой отец приобрел уже давно?
– Давно, – кивнул головой Андроник. – Уже лет пять, как мы живем в этом городе.
– Значит, вы откуда-то сюда приехали?
– Да. Раньше мы жили в Саратове. А до этого еще в Харькове. И до этого еще где-то, но я был слишком маленький и ничего не помню.
– Вы так часто переезжаете с места на место?
– Отец говорит, так нужно для бизнеса.
Нужно для бизнеса? Для бизнеса нужна в первую очередь стабильность. А когда скачешь с места на место, о какой стабильности может идти речь? Или в тех городах, где маленькая семья, состоящая из трех мужчин, жила прежде, отец и дядя Андроника занимались чем-то другим?
Но оказалось, что и там один из мужчин держал магазинчик, а второй – небольшую мастерскую по изготовлению и реставрации деревянной мебели и предметов старины. Значит, переезжать их заставляло не желание начать что-то новое на новом месте. Значит, эти двое перебирались в другой город по какой-то совсем иной причине. Но при этом они неизменно тащили Андроника с собой.
– Я знаю множество отцов, которые бы предпочли сдать ребенка в детский дом, нежели возиться с ним.
– Мой папа не такой. Да и дядя бы ему никогда не разрешил этого сделать. У них как-то зашел разговор, чтобы отправить меня в частную школу на круглогодичное обучение, но дядя сказал отцу, что я уеду от них только через его труп. После этого все затихло, к этому разговору они больше не возвращались.
– Дядя так сильно к тебе привязан?
– Конечно! Отец, дядя и я – трое самых близких друг для друга людей. И мы все трое очень любим друг друга.
Прекрасно, когда ребенок растет в обстановке любви и ласки, но все же что-то казалось Лесе неуловимо странным в этой всей ситуации.
Чтобы не смущать Андроника своими расспросами, Леся прошлась по магазину, разглядывая выставленные на прилавках вещи. Напрасно она думала, что магазин процветает. При более тесном знакомстве с магазином выяснилось, что никакой особой роскоши тут не наблюдалось. Те несколько декоративных предметов и картин, которые вначале привлекли к себе внимание Леси и заставили ее подумать о том, что в маленькой лавочке есть чем поживиться, при ближайшем рассмотрении оказались муляжами. А картины, скорее всего, были недорогими репродукциями, лишь помещенными в рамы, опять же стилизованные под старинные.
На прилавках была разложена бижутерия, преимущественно советской эпохи. Имелось алое полотнище с серпом и молотом, украшенное бесчисленными значками того же периода. На полках пылились фарфоровые безделушки, среди которых Леся заметила лишь несколько стоящих, остальные были в свое время широко растиражированы и потому малоинтересны.
Также в помещении стояла мебель, на первый взгляд вроде как старинная, но Андроник объяснил, что старинная далеко не вся она. И что дядя, заканчивая реставрацию, специальными составами искусственно старит все новые детали, чтобы они не бросались в глаза.
– Иногда от старинной вещи остается лишь какая-то одна принимаемая для дальнейшего использования деталь, например, ножка от стола. Все прочее находится в таком состоянии, что пригодно лишь для утилизации. Тогда дяде приходится изготавливать стол заново, а та чудом уцелевшая старинная ножка дает вещи право в какой-то мере считаться антикварной.
– И как доход? Устраивает?
Андроник вздохнул. И Леся все поняла без слов. Если дядя и отец Андроника и зарабатывали что-то, то с мальчиком они делиться прибылью на равных не собирались. Блуждая среди товара, Леся обратила внимание на старенькую швейную машинку, возле которой притулилась одинокая керосиновая лампа. А за ней был виден кусочек какой-то деревянной коробочки со стеклянной крышкой.
Протянув руку, Леся извлекла продолговатую коробочку и принялась ее внимательно рассматривать. Что же находится под стеклом? Камешки, вышитые золотом узоры, плотная, явно когда-то очень дорогая ткань. Но что это такое? Осторожно приоткрыв продолговатый футляр, Леся извлекла наружу привлекшую ее внимание вещь и догадалась:
– Это же веер!
Раскрыв его, она с удовольствием убедилась, что веер совершенно цел и находится в прекрасном состоянии. Резные накладки из сильно пожелтевшей от времени слоновой кости были все целы и даже не потрескались. Да и вышивка находилась в изумительном состоянии. Видимо, этим веером пользовались очень мало или совсем не пользовались. Но что эта прекрасная вещь делала в таком неподходящем месте?
Леся спросила об этом у Андроника, но тот ей не ответил.
Андроник настороженно прислушивался к чему-то происходящему снаружи магазина.
– Кажется, возвращаются!
Стоило ему это произнести, как в магазин вошел сначала папочка Жорж, несколько минут спустя появился и дядюшка Андре. Мужчины посмотрели на Лесю, причем их взгляды выражали одну и ту же досаду.
«Как? – читалось в их глазах. – Ты еще здесь?»
Леся невольно смутилась. Она привыкла видеть вокруг себя добрые и улыбающиеся лица. Видеть враждебность в свой адрес было Лесе неприятно. Почему они так на нее таращатся? Тревожатся за своего Андроника? Думают, что она утащит их ребенка за темные леса, за высокие горы и сотворит там с ним что-то нехорошее?