Кофе был неплохим, но вот изысканное лакомство оказалось совсем не изысканным, а, попросту говоря, отвратительным и больше походило на забытый в холодильнике бисквитный торт последних дней социализма.
В связи с диетой и шатким финансовым положением Даша редко позволяла себе дорогостоящие радости, но уж если и решала себя побаловать, то чем-нибудь самым вкусным. А этот коричневатый кусок теста на картонной тарелке выглядел просто плевком в измученную душу. Чувство гастрономического раздражения усугублялось неопределенностью будущего. Да еще Полетаев, да еще латышка…
Держа тарелку за донышко, Даша подошла к стойке и, перевернув с широкой амплитудой, звонко припечатала к прилавку.
— Если бы вы подали подобное в Италии, вас бы уже пятнадцать минут как не было бы в живых, — громко произнесла она. глядя прямо в глаза официанту. — Позовите вашего менеджера. Я заставлю его это съесть.
Молоденький официант опешил. Сделав шаг назад, он что-то прошептал другому официанту. Тот мгновенно исчез за дверью в подсобку. Посетители с радостным любопытством наблюдали за развитием скандала.
Вскоре из-за деревянной двери показался мужчина в черном костюме. Он был мало похож на менеджера, но зато весьма смахивал на вышибалу.
— В чем проблема? — проскрипел «менеджер».
Даше было совершенно все равно, кому устраивать скандал. Когда женщина в плохом настроении, она не делит людей на интеллигентных и сильных.
— Как давно в последний раз вы были в Италии? — холодно осведомилась она.
— В какой еще Италии?
— В итальянской. Той, что на Апеннинском полуострове. Чуть ниже и левее Греции.
Мужчина в черном костюме перевел взгляд с веснушек на испачканную стойку.
— Что вы хотите?
— Я хочу, чтобы вы это съели.
— Зачем?
— Затем, что через полчаса я привезу вам настоящую тирамису, и вы тогда скажете, есть между ними хоть что-нибудь общее или нет.
— Да пожалуйста. — Вышибала пожал плечом, подошел к стойке и, взяв ложку, спокойно съел размазанное по мрамору пирожное. Затем он посмотрел на часы. — Только постарайтесь не опаздывать, у меня смена заканчивается через сорок минут.
Даша сглотнула. Теперь весь зал с интересом смотрел на нее. Мысли, мелкие, бесцветные, словно песчинки в песочных часах, с веселым шорохом закручивались в стеклянной воронке оцепенелого сознания. Осыпаясь, они не оставляли на гладкой поверхности даже пылинки хоть какого-нибудь намека на идею.
«Где ночевать? Как заставить Полетаева помогать или хотя бы не мешать? И где, черт побери, в Москве раздобыть настоящую тирамису?!» Под тающим слоем песка, у самой стеклянной перемычки что-то тихонько зазвенело. Крошечный камушек. Крошечный камень… Шорох смолк. Последняя песчинка упала вниз, и обнажившийся камень последней надежды наконец-то сверкнул. «Филипп!»
Улыбнувшись, Даша опустила руку в сумку и достала мобильный телефон. Долго, слишком долго набирался номер…
— A! Bonsoir[5], Филипп.
Ей не понадобилось даже представляться — бабкин пасынок ее сразу узнал и несказанно обрадовался:
— Ди-ди, дорогая, как я рад вас слышать! — заворковал он по-русски.
Но Даша, словно не замечая, продолжила по-французски:
— Comment allez-vous?[6]
Филипп несколько удивился ее настойчивости и механическому звучанию голоса и, чуть приглушив эмоции, ответил уже более спокойно, но по-прежнему ласково:
— Merci, je vais bien. Qu'est-ce que vous avez?[7]
У Даши словарный запас французского походил к концу, к тому же была опасность, что не все присутствующие смогут понять, о чем она говорит, посему она перешла на русский:
— Филипп, у меня к вам небольшая просьба.
— Да-да, я весь внимание.
— Не могли бы вы сейчас зайти в ближайшую итальянскую кондитерскую, купить тирамису и привезти ее в Москву?
Вопреки ожидаемому, сводный дядя не стал вскрикивать, ахать или выказывать иные признаки удивления. Он просто некоторое время молчал, затем произнес спокойно, может чуть медленнее:
— Я все понял, Ди-ди. Я предчувствовал это. Чемоданы у меня уже собраны. Ближайшим самолетом я вылетаю в Москву. — И уже с гордостью: — Я знал, что понадоблюсь вам.
Милый Филипп Кервель, маленький человечек в розовых штанах, он знал, что сможет помочь! И, как ни странно, сейчас он действительно был единственным человеком на свете, кто сможет ей помочь.
— Как только купите билет, сразу же перезвоните, я закажу номер в гостинице.
Многие в зале начали перешептываться. Поведение странной посетительницы не вызывало сомнения, что та действительно звонит в Париж.
— Вы меня очень этим обяжете. Кстати, — он понизил голос: — тирамису везти?
— Обязательно!
На том конце послышался восторженный шепот:
— Я все понял. Вы настоящий детектив! Вы просто великолепны. Как я счастлив, что именно вы согласились взяться за это дело…
Он долго бы еще распинался, если бы Даша не постаралась закончить разговор.
— Не тратьте время, вы мне нужны как можно скорее.
— Уже бегу! Вы встретите меня в аэропорту?
— Я сделаю это с удовольствием. — Это было чистой правдой, ведь благодаря месье Кервелю разом решалось как минимум две проблемы: с ночлегом и с Полетаевым.
Перво-наперво она снимет два номера в ближайшей гостинице, а если к тому же Филипп изобразит из себя богатого туриста, а она его гида-переводчика, то зловредный подполковник может съесть свое удостоверение на завтрак — в расследовании он ей уже не сможет помешать.
— С нетерпением жду вас, Фи-Фи и bon voyage![8]
За время разговора Даша совершенно позабыла о предшествующем инциденте и, лишь отключив телефон, наткнулась на недоуменные круглые глаза посетителей. Сделав каменное лицо, она высокомерно взглянула на «менеджера» и остальной обслуживающий персонал кафе.
— Знаете что, я передумала. Настоящую тирамису я лучше сама съем. А вам желаю здравствовать.
Отдав прощальный салют, молодая женщина покинула бистро с гордо поднятой головой.
Выйдя на улицу, она едва удерживалась от смеха. Любимый город уже не выглядел таким враждебным.
Поутру Даша пребывала в почти хорошем настроении. Стараясь не вспоминать вчерашний день, она сделала себе ванну с миндальной пеной, прямо из ванной комнаты заказала в номер завтрак и с наслаждением погрузилась в теплую ароматную воду.
Зазвонил телефон.
«Что-то забыл и спросить». — Мокрой рукой она неторопливо сняла тяжелую, под старину, трубку и жеманно протянула:
— Алло-о-о?
— Наслаждаешься буржуазной жизнью? — проскрипел в ухо знакомый голос.
От неожиданности Даша пошла на дно.
— Как ты меня нашел? — спросила она, выныривая и отплевываясь.
Послышался ехидный смешок.
— Очень просто. Ты же не можешь обойтись без скандала. Пирогами, говорят, вчера кидалась в официантов.
— Ни в кого я не кидалась. — «Они что, в милицию заявляли?» — Нечего людей дрянью кормить. И вообще, кто дал тебе право за мной шпионить?
— Была нужда! — Полетаев демонстративно зевнул. — Просто решил на всякий случай тебе напомнить: гуляй, отдыхай, дыши свежим воздухом, но не дай тебе Бог попасть в милицейский протокол еще раз. А лучше прислушайся к дружескому совету: найди себе нормальную работу. Или замуж выходи. Я пока свободен.
Даша рассмеялась звонко и обидно.
— Сергей Павлович, неужели вы всерьез полагаете, что я возьму в мужья человека, рассуждающего, как моя мама? — Даже не видя собеседника, она поняла, что задела его за живое. И постаралась это живое пнуть побольнее. — Ну уж нет! Если когда и решусь опять посвятить cвою жизнь мытью сковородок, то найду себе кого-нибудь помоложе. И не такого зануду.
— Бог в помощь. — В голосе Полетаева появились недобрые нотки. — Кстати, на какие шиши гуляешь?
Даша хотела было поддразнить собеседника, но вдруг сообразила, что чем раньше она сообщит о своих планах, тем лучше.
— Решила последовать твоему совету.
— Это в каком же смысле?
— Хочу сменить профессию. Полетаев некоторое время молчал.
— Даша, извини Бога ради, не хочу тебя обидеть, но, надеюсь, ты не решила пополнить ряды жриц… ммм… любви? Это было бы неосмотрительно с твоей стороны.
В который раз Даша пожалела, что бессовестный подполковник находился вне досягаемости ее руки. Единственным ее оружием в данной ситуации оставалась ирония.
— И почему же?
— Ну как тебе сказать… Возраст — это фактор объективный. Поверь, горько и больно смотреть на…
Не став дослушивать, на что именно больно и горько смотреть эфэсбэшнику, Даша треснула трубкой об аппарат.
— Чтоб тебя разорвало!
Она была разгневана — треклятый подполковник, как всегда, не собирался помогать, а лишь оттачивал на ней свое солдатское остроумие.
«Ну погоди, попляшешь ты у меня!»
