А все Зайка виновата! Ведь я хотела купить итальянскую софу из пластика! Но Ольга категорично заявила:
– Спать нужно только на дереве!
И мне пришлось приобрести спальню из дуба. Вот, пожалуйста, теперь самой и не вылезти!
Захлопали двери, послышался нервный цокот когтей, потом раздраженные голоса.
– Сумасшедший дом, – злился Севка, – полтретьего, никакого покоя!
– Мне завтра к директору канала идти, – возмущалась Зайка, – надо хорошо выглядеть! Если не высплюсь, мигом стану похожа на пугало!
– Боже, как болит голова, – завел свою партию Кеша, – только-только ухитрился задремать, и нате, мать цирк устроила!
– Мусечка, – взвыла Маня, – тебя ушибло?
Чьи-то сильные руки подняли огромную деревяшку, и я оказалась на свободе, очумело вертя головой из стороны в сторону.
– Опять шоколад в кровати харчила, – гневно заявила Зайка, – сколько раз можно говорить: сладкое перед сном вредно!
– И белье пачкается, – заискивающе добавил Кеша, старательно подлизывающийся к разгневанной Ольге.
Тузик протянул мне руку. Я встала на ноги и, оглядев руины ложа, спросила:
– Что случилось?
Маруся, осматривавшая матрас, тут же пояснила:
– Крепления сломались, причем все сразу. Вот днище и выпало, а спинки сложились. Мусечка, у тебя голова не болит? Не тошнит? Вдруг сотрясение мозга!
– Нельзя сотрясти то, чего нет, – фыркнула Зайка и приказала: – Иди в комнату для гостей!
Но я терпеть не могу, когда мной понукают, и из чистого упрямства отправилась в кабинет, за что и была наказана. Там у нас стоят два довольно узких кожаных дивана, и остаток ночи мне пришлось провести в страшно неудобной позе, чувствуя, как при каждом движении простыня съезжает со скользких подушек.
Детский дом № 297 не производил впечатления убогого приюта. Трехэтажное здание, выкрашенное яркой голубой краской, весело выглядывало из-за потерявших почти всю листву деревьев. В холле уютно пахло жареным мясом, натиркой для мебели и чем-то домашним. Никаких ароматов хлорки и гнилой капусты. Завершала картину большая полосатая кошка, мирно спящая на подоконнике. Заслышав звук шагов, киска подняла круглую ушастую голову, лениво зевнула и сказала:
– Мяу.
– Здравствуй, дорогая, – ответила я, – скажи, сделай милость, где можно найти директора?
Кошка помолчала, потом разинула мелкую пасть с розовым язычком и ответила тоненьким голоском:
– Анна Валентиновна в столовой.
От удивления я чуть не упала, но поинтересовалась:
– А столовая где?
Кошка принялась деловито умываться, но все тот же тоненький голос прочирикал:
– В подвале, хотите провожу?
Я скосила глаза вбок и увидела мальчика лет восьми в теплой фланелевой рубашечке и джинсах. А, так вот кто отвечал на мои вопросы! Слава богу, что недоразумение выяснилось, а то на какое-то мгновение я поверила, что тут обитает говорящая киска.
Провожатый, лихо перескакивая через две ступеньки, привел меня в большое, заставленное столами помещение. Кто-то очень постарался, чтобы оно выглядело не казенно, а по-домашнему. Яркие шторы в бело-красную клетку, такие же скатерти, именно скатерти, а не клеенки, вазочки с искусственными цветами, салфетки…
– Вон она, – ткнул мальчик грязным пальцем куда-то вглубь, – вон там!
Я посмотрела, ничего не увидела и крикнула:
– Анна Валентиновна?
– Иду, – донеслось откуда-то издалека, – кому я понадобилась?
Я заспешила на звук. По проходу шла хрупкая, тонкая женщина, когда мы поравнялись, стало ясно, что директрисе хорошо за пятьдесят, даже за шестьдесят.
– В столовую нельзя входить в верхней одежде, – укорила она меня.
– Простите, я не нашла гардероб.
– Санэпидемстанция? – поинтересовалась Анна Валентиновна и, не дожидаясь ответа, продолжила: – Пожарный надзор? Кто вы?
– Милиция, – выпалила я.
Она удивилась:
– В чем дело?
– Елена Сергеевна Артюхина в вашем учреждении воспитывалась?
Директриса распахнула кабинет, пропустила меня вперед, мигом включила электрочайник, вытащила из шкафа банку растворимого кофе, коробку печенья и спросила в свою очередь:
– А что случилось?
– Ее убили, идет следствие.
– Бог мой, – всплеснула руками Анна Валентиновна, – из-за денег! Так я и знала, что счастья они не принесут! Прямо предчувствие было плохое, сердце так и сжалось, когда эту бабу увидела…
– Кого вы имеете в виду? – сурово поинтересовалась я. – Какая женщина? Какие деньги? Отчего сердце сжалось? Рассказывайте по порядку!
Анна Валентиновна тяжело вздохнула:
– Я пришла в этот интернат много лет тому назад, а точнее, в 1952 году. Молоденькой совсем, после педагогического училища, едва восемнадцать исполнилось. Бардак тут творился! И не поверите!
Прежний директор, бывший фронтовик, пил горькую, а остальные сотрудники пользовались тем, что начальство большую часть дня храпит на диване в невменяемом состоянии, и тащили домой все, что попадалось под руку. Анна Валентиновна увидела, что несчастные дети ходят в рванине, спят без простыней, а о качестве еды не стоит даже и упоминать. О всех предполагаемых комиссиях и проверках коллектив каким-то чудом узнавал за несколько дней, и в час, когда являлась инспекция, на кроватях откуда ни возьмись появлялось белье, а в супе – мясо.
Анна Валентиновна, или, как ее звали тогда, Анечка, была девушкой бойкой, с обостренным чувством справедливости и, естественно, комсомолкой… Увидев творившееся безобразие, молодая воспитательница не захотела принимать участия в дележке пирога, принадлежавшего сиротам, и прямиком отправилась жаловаться. Да не куда-нибудь, а в комиссию партийного контроля.
Напомню, что шел 1952 год, еще был жив Сталин… Анечка попала на прием и с возмущением выложила седому мужчине всю правду про злополучный детдом. Грянула буря, но какая! На следующее утро после заявления воспитательницы в интернат явились люди в форме и арестовали всех, кроме Ани. Приехавшая с сотрудниками правоохранительных органов суровая дама с жестким лицом, одетая в темно-синий «английский» костюм с «поплавком» МГУ на лацкане, сказала прокуренным голосом:
– Принимай хозяйство, Анна Валентиновна, теперь ты директор.
– Но как же, – начала заикаться девушка, не ожидавшая такого поворота событий, – у меня опыта нет, и потом, мне только восемнадцать.
Женщина вытащила «Беломор» и отрезала:
– Ничего, Гайдар в 16 лет командовал полком! Не тушуйся, научишься.
Так Анечка сделала стремительную карьеру. О людях, отправленных за решетку, она не сожалела, так им, ворам, и надо… К себе на работу Анна Валентиновна набрала только молодых, таких же, как она, выпускников и создала удивительный дом, который язык не поворачивался назвать приютом.
– В этом году, – безостановочно говорила директриса, – отметили 50-летие, столько народу, мы сделали такие снимки! Идите сюда…
Схватив меня за руку, она вышла в коридор, толкнула соседнюю дверь и с гордостью сказала:
– Вот, наш музей.
Три стены не слишком большой комнаты были заняты фотографиями, вернее, парными снимками. На одном – детское личико, на другом – взрослое лицо и подпись – имя, фамилия, отчество.
– Здорово придумали, да? – радовалась директриса. – Собственно говоря, мы такой стенд давно завели. Берем снимок малыша, а рядом помещаем его же фото, но уже взрослого. Многие выпускники приходят в гости и сами просят: «Вот, поменяйте фотографию, я же старше стал».
– Где Лена? – спросила я.
– Здесь, – ткнула Анна Валентиновна пальцем вбок.
Я увидела изображение крохотной белобрысенькой лупоглазой девчушки с остреньким, каким-то крысиным личиком. Рядом зияло пустое место.
– А почему у Артюхиной только детское фото? – спросила я.
Директриса развела руками:
– Не поверите, взрослое – как испарилось! Грешу на одну женщину, да, наверное, зря, ну зачем бы представителю благотворительного фонда снимки красть!
– Кому?
Директриса вздохнула.
– Где-то в апреле пришла дама, красивая, хорошо одетая.
Незнакомка представилась Кабановой Натальей Павловной и предложила спонсорскую помощь. Анна Валентиновна, естественно, обрадовалась, показала гостье дом, в том числе и музей. Кабанова пообещала подарить детям телевизоры и исчезла. Больше она не появлялась.
А примерно через неделю, показывая экспозицию другим посетителям, супружеской паре, решившей взять ребенка на воспитание, Анна Валентиновна обнаружила пропажу фотографии и сейчас запоздало удивлялась:
– Ну точно эта Кабанова снимок содрала, меня к телефону позвали, она на пару минут одна осталась. И зачем ей фото Леночки? Ума не приложу.
– У вас есть ее координаты? – поинтересовалась я.
– На календаре записаны, – обнадежила меня Анна Валентиновна.
Мы вернулись в кабинет, и директриса, полистав странички, сказала:
