– Мы слышали, что письмо от дяди Леши! – Брат и сестра, как всегда, выступали единым фронтом. – А Ника еще тогда заболела!
– Да, мои маленькие. – Детям стоило объяснить происходящее, иначе расспросами замучают. Татьяна подтянула их к себе поближе и нежно обняла. – Ника действительно заболела, у нее грипп, а эта болезнь очень заразна. Поэтому вы пока с ней не увидитесь.
– Она в больнице, да? – Лелька засопела, в уголках глаз заплескались слезы. – Ей больно! Уколы делаю-ю-ют!
– Нет, не надо плакать, Ника не в больнице, мама с папой увезли ее на ту виллу, где мы собирались погостить.
– А нам к ней можно? – Слезы Денька победил, а вот про дрожащий подбородок совсем забыл.
– Нет, зайчата, нельзя, грипп – штука заразная. – Хали присел перед детьми на корточки. – Но обещаю, как только ваша подружка поправится, мы обязательно ее навестим.
– Честно?
– А я вас когда-нибудь обманывал?
– Нет! – Дети явно повеселели.
– Тогда – марш в ванную, а то вы такие соленые сейчас, что вас можно к пиву подавать в качестве закуски.
– Нельзя! – завизжали Салимы-младшие и попытались сбежать, но папины руки такие длинные!
Детей успокоить легко, в их возрасте беды и проблемы размером с воробьиный клюв – короткие и смешные. И это хорошо, незачем им знать лишнее.
Послеобеденный сон со своей задачей справился на «отлично» – детвора отключилась моментально, обошлось без сказок.
Татьяна вышла из детской и устроилась на диване рядом с мужем.
– Ну что, может, позвоним Сергею Львовичу? – Хали обнял прижавшуюся к нему жену и потерся щекой о ее волосы. – А то они там волнуются, генерал всех на уши ставит.
– Ты что, действительно поверил бреду, написанному неизвестно кем? – усмехнулась Татьяна.
– Что значит – неизвестно кем? Разве это не почерк Ании?
– Почерк ее, а вот стиль письма совершенно чужой. Я-то знаю, как она пишет, а здесь какой-то корявый отчет о происшедшем.
– Какой там еще стиль! – повысил было голос Хали, но вовремя опомнился и снова заговорил тихо: – Это же не ваша обычная шутливая переписка, которую вы вели через Интернет. Ании сейчас не до веселья, поэтому письмо довольно сухое и лаконичное, а вовсе не корявое. И ее нежелание общаться теперь понятно, и поведение Алекса вполне объяснимо. Не хотят никого видеть – что ж, это их право, значит, справляться с проблемами Майоровы решили самостоятельно.
– Но ведь…
– Не придумывай ничего, родная, они ведь вместе, их никто не разлучал, а вместе любую беду преодолеть можно.
– Хали, постой, ты не даешь мне сказать! – Татьяна встала с дивана, взяла лежащее на телевизоре письмо и затрясла им перед лицом мужа: – Ты что, не видишь выделенных слов?
– Вижу. – Хали отодвинул руку жены в сторону. – И совершенно необязательно стучать меня для этого письмом по носу. Ания выделила «очень опасно» и «живите». И что с того?
– Хали, ты – блондинка! – свистящим шепотом сообщила Татьяна мужу неожиданную новость. – С соображением у тебя очень гламурно, то есть никак. Мне, например, совершенно ясно, что письмо написано под диктовку, но чтобы хоть как-то предупредить нас – Анюта выделила эти слова. Там, где сейчас она, настолько опасно, что существует угроза жизни! Она прощалась с нами, понимаешь?!
Эта фраза была настолько переполнена болью и горечью, что Хали вскочил с дивана и потянулся к жене, чтобы обнять ее, утешить, защитить. И едва успел подхватить падающее тело.
Уже знакомый отельный врач достаточно быстро справился с напавшим на Татьяну обмороком, осмотрел ее, что-то негромко уточнил и повернулся к бледному и взъерошенному Хали:
– Успокойтесь, с вашей супругой все в порядке.
– А почему тогда она потеряла сознание? С ней раньше такого никогда не было!
– Вы уверены? – хитро прищурился врач. – Насколько я мог заметить в прошлый раз, такое с ней уже было, только я не понял – один или два раза. Сколько у вас детей?
– Двое.
– Значит, два раза.
– Они двойняшки, – автоматически пробормотал ошарашенный Хали, потом выдал какой-то сиплый клекот, прокашлялся и дрожащим голосом уточнил: – Моя жена что, беременна?
– Именно!
– Вы уверены?
– Почти. Но для стопроцентной уверенности надо сдать анализы.
– А? Что? Да, конечно. – Папаша, похоже, уже не слушал врача, он не отрываясь смотрел на смущенно отводившую глаза Татьяну.
Эскулап оказался достаточно сообразительным, чтобы понять – в данный момент он здесь лишний. Довольно внушительная сумма благополучно перекочевала в карман лекаря, и хозяин кармана так же благополучно откочевал вместе с суммой в свой офис.
– Почему ты мне сама не сказала? – Хали сел на пол возле дивана, на котором лежала его жена, и наклонился к ее лицу.
Его аквамариновые глаза оказались так близко, что Татьяна, в который уже раз, утонула в этой синеве. И выныривать в переполненную болью и страхом действительность не хотелось. Категорически.
– Я сама не сообразила, что к чему, – прошептала она. – Ведь тогда, в первый раз, все было по-другому – мутило, тошнило, кожа болела. А сейчас только слабость какая-то да настроение постоянно скачет, словно укусившая бешеную лису блоха. Плаксивая стала, нудная…
– И в обмороки хлопаешься, пугая меня до смерти. – Муж нежно провел губами по ее щеке, добрался до рта, и на этом разговор благополучно закончился.
До тех пор, пока не проснулись дети. Сообщать им новость о скором пополнении их отряда родители пока не стали, надо было и на самом деле удостовериться в этом.
Пока Хали сгонял мельтешащих Лельку и Деньку в одну кучу, Татьяна снова и снова перечитывала письмо подруги. Теперь ей можно было задавать бесконечные «Почему так?» лично себе, поскольку ощущение зарождения новой жизни приходит к ней в самые трагичные моменты жизни.
В первый раз это произошло тогда, когда она считала, что Хали предал ее, а впереди был только мрак в рабстве у бедуинов. Теперь – в момент, когда подруге грозит смертельная опасность, а она, Татьяна, не в силах ей помочь.
К тому же вряд ли кто поверит в эту опасность, письмо действительно написано Анютой, и в нем все логично и объяснимо. А если еще подтвердится болезнь Ники и ухудшение состояния Алексея, то никто и слушать не станет истеричную в связи с беременностью женщину.
Остается дождаться вечера и новостей от Левандовского.
Вы когда-нибудь видели раздувшегося от важности голубя, проглотившего лампочку мощностью двести ватт, причем горящую? Нет? Вот и Татьяна раньше такого и представить не могла, но собственный муж, выплясывавший вокруг нее с приседаниями и гордым воркованьем, иных ассоциаций не вызывал. Он их, ассоциации, вообще не звал – не звонил, эсэмэсок не посылал, даже не телеграфировал. Он просто надувался от гордости и светился от счастья. Ассоциация пришла сама.
А еще господин Хали Салим стал жутким занудой. Татьяна долго терпела бережное заворачивание в вату внимания и укладывания в мягкие опилки заботы, целых три часа терпела. И то, что для спуска по лестнице ее бережно подхватили под локоток, а по дороге на пляж держали над головой зонтик от солнца (что вызвало легкое недоумение у прохожих и бурное веселье Лельки с Денькой), и сооружение из пляжного шезлонга трона царицы Савской. Но когда свихнувшийся от радости супруг решил, что пляжного навеса явно недостаточно для защиты будущей матери от коварных происков солнца, и попытался водрузить над головой жены тот самый злосчастный зонтик, Татьяна не выдержала:
– Ты еще двух полуобнаженных негров с опахалами сюда подгони, для придания картине завершенности.
– Какой картине, мам? – Денька, вместе с сестрой решивший принять активное участие в новой папиной игре, отвлекся от сооружения вокруг шезлонга бастиона из песка.
– А почему, интересно, тебе нужны именно полуобнаженные негры? – проворчал Хали, вытаскивая из сумки очередную подушечку и пытаясь подсунуть ее под спину жены. – Чем тебя не устраивают карлики с опахалами?
– По голове потому что будут стучать из-за недостатка роста и сделают из моей несчастной головы опухало! – Татьяна выхватила едва успокоившуюся подушку и запустила ею в супруга. – Ты угомонишься сегодня, а?! Хватит сходить с ума, я такая же, как была утром, ничего не изменилось!
– Ну как же, очень даже изменилось! – мурлыкнул Хали, усаживаясь возле шезлонга прямо на песок.
– Но ведь это произошло не сегодня, верно?
– Что произошло, что? – моментально среагировала Лелька.
– Да ничего, просто ваш папа на солнышке, похоже, перегрелся, вот у него временное расстройство и случилось.
– Чего расстройство, живота? – хихикнула дочка. – Как у Деньки было, когда он абрикосов объелся и с горшка не слезал? Ты еще тогда всюду с собой его горшок носила! Папа, а где твой горшок? Он же должен быть большой, да?
– Огромный! – присоединилась к хихиканью дочери Татьяна.
