– Ну надо же! – ахнула я. – А глаза такие добрые!
– Ага, в свободное от кровавых злодеяний время Гейси подрабатывал на детских утренниках клоуном, – кивнула подружка. – А теперь сюда посмотри. Это, по-твоему, кто?
– Небось тоже маньяк? – предположила я, опасливо рассматривая фотографию немолодого мужчины с грустным взглядом. – Уж очень у него добрые глаза…
– Зришь в корень! – похвалила меня подруга. – Это Генри де Лукас. Вместе с сообщником он развращал малолетних, состоял в секте сатанистов, убивал людей и ел их. На его счету почти пятьсот убийств! Это, Поля, самый кровавый преступник за всю историю криминальной хроники! А глаза большие, добрые!
– Ты хочешь сказать…
Юля кивнула.
– Я тут наскоро изучила фотографии маньяков и пришла к выводу, что внешность их имеет некие типические черты.
– Во-первых, большие красивые глаза, – подхватила я, заинтересовавшись. – Что еще?
– Уши!
Юля веером развернула на столе свои рисунки.
– Смотри, я срисовывала с фото на экране. Из двадцати маньяков у восемнадцати довольно крупные уши. Вот, например, некто Де Сальва, более известный как Бостонский Душитель, у него и глаза, и уши, как у спаниеля!
– Скорее как у статуи на острове Пасхи, – поправила я, чтобы не обижать нелестным сравнением собачек.
– А это Чарли Мэнсон, прославившийся своими зверствами в шестидесятые. – Юля указала на изображение длинноволосого бородача. – К сожалению, не могу сказать, какие у него уши, за лохмами их не видно, но глаза образцово-показательные: большие, красивые, грустные… Ты смотри и сравнивай! Вот этот красавчик – Тед Банди, маньяк-убийца пятидесяти женщин. А это «Ночной Охотник» Рамирез, на его счету девятнадцать убийств. А это уже наши пошли: Чикатило, Бурцев, Головкин, Спесивцев, Иртышов, Рыльков… Ну, что ты видишь?
– Все, как один, глазастые и ушастые, – согласилась я.
– А теперь на рот посмотри! Вот, вот, вот и вот, а?
Что скажешь?
– Рот длинный, почти безгубый.
– А нос?
– Хм… Носы не маленькие и не острые, округлые такие, увесистые носы…
– Правильно! – Юля вытянула из-под низа стопки еще один бумажный лист. – И вот итог моей работы – собирательный образ типичного маньяка, каким я его вижу!
– Не дай бог, – перекрестилась я. – Лучше бы тебе его никогда не увидеть!
– Это да, но уж если вдруг придется встретиться, хорошо бы вовремя понять, с кем свела меня злая судьба.
Я посмотрела на портрет типичного маньяка.
Юля, конечно, не Рембрандт, да и маньяк – не та натура, чтобы волшебно вдохновиться, но готовый портрет не производил сокрушительного впечатления.
Некто глазастый, ушастый, носастый и с длинной кривой прорезью вместо рта.
Если не знать, что маньяк, то не страшный и даже не лишенный привлекательности.
Как написали бы в дамском бульварном романе, «умудренный жизненным опытом мужчина с выразительными взглядом, породистым носом и нервным ртом». Описаниями мужских ушей авторы дамских романов обычно пренебрегают.
– Сколько фото маньяков ты посмотрела? – спросила я Юлю.
– Штук сорок, наверное.
– Мало, – вздохнула я. – Репрезентативность низкая. Чезаре Ломброзо, чтобы выделить четыре типа преступников, осмотрел сотни криминальных личностей.
– И кого он выделил?
– Четыре типа: душегубы, воры, насильники и жулики.
– А маньяка у него, значит, не было? – Юля приосанилась.
Осознала, стало быть, значение своего вклада в науку физиогномику.
– Я говорю, что сорок фоток – это мало! – напомнила я. – Малонаучное у тебя исследование.
– Мало ей! – возмутилась подружка. – Сама попробуй полдня кровавых монстров разглядывать, небось мало не покажется! Не каждая психика это выдержит… – Она помолчала и неуверенно договорила: – Я, наверное, тоже немного того… Перестаралась в созерцании маньяков…
– Что, потянуло убивать? – осторожно уточнила я.
– Что? А, нет. Почему-то тянет дорисовать типичному маньяку рог на лбу.
– Один?
– В смысле?
– Всего один рог?
– А какая разница-то?! По-твоему, это нормально – рога мужикам наставлять… Гм…
Мы обе хмыкнули.
– Интересно, что сказал бы по этому поводу Фрейд? – подумала я вслух.
– Я знаю, что он сказал бы, я и сама это твержу постоянно: пора нам замуж! – сердито заявила Юля.
Эта тема была мне хронически неприятна, поэтому я предпочла вернуться к маньяку. Он был как-то менее неприятен. А рога ему даже к лицу были бы, наверное. В дамском романе так мог бы выглядеть, например, демон.
Нынче в дамских романах очень модно брать на роли героев-любовников демонов и вампиров.
– Не надо демонизировать маньяка, – сказала я Юле. – И вообще, не пора ли нам пообедать?
– А можно?!
Подружка так обрадовалась, что я догадалась: она решила, что заключена в читальном зале на правах узницы без еды и питья.
– Нужно! – Я рассердилась на себя за то, что не была достаточно гостеприимна. – У нас в подсобке есть микроволновка и запас консервов. Макароны с тушенкой будешь?
– Макароны с тушенкой – моя светлая мечта! – заверила меня Юля и облизнулась.
А я лично макароны с жареной курицей люблю.
По штату райотделу полагалось четырнадцать участковых, однако фактически покой жителей Западного района охраняли три старших участковых, четыре обычных и три стажера.
Интуиция подсказала Алексу обратиться за помощью к самому старшему – не только по званию, но и по возрасту. Участковый уполномоченный майор Калинин пользовался уважением по обе стороны фронта борьбы с преступностью.
– Михаил Петрович, здравия желаю, капитан Ромашкин, разрешите вопросик?
– Здравствуй, Леша, к чему церемонии, спрашивай! – добродушно отозвался глубокий бас в телефонной трубке.
– Михаил Петрович, вам случайно незнаком такой гражданин – Кислицин Петр Егорович?
– Егорыч-то? – бас гулко хохотнул. – И мне знаком, и тебе знаком! Леш, да у тебя ранний склероз! Запамятовал, кто потрошит мусорку Управления? Как раз твой Егорыч!
– Так это он?!
Алекс наконец вспомнил, почему ему показалось знакомым ФИО гражданина Кислицина, и обрадовался.
Приятно, когда расследование легко и гладко идет вперед семимильными шагами.
Егорыча в райотделе знали все.
Егорыч однажды здорово отличился, утащив с помойки в закрытом внутреннем дворе Управления здоровенную картонную коробку с макулатурой.
Не найдя в положенном месте приготовленные на вывоз полицейские бумаги – уже никому не нужные, но остаточно важные, – завхоз поднял такой переполох, что по свежему следу похитителя отправили целую группу спецов.
Они-то и нашли искомое на речном бережке под осинкой.
А найдя – залюбовались.
Уютно устроившись под сенью кущ, бомж Егорыч методично измельчал полицейскую макулатуру с помощью списанной, но еще действующей бумагорезки. Получившимися тонкими полосочками он набивал мешки из-под картошки, медленно, но верно преобразуя их в матрас и подушки. Большой коробки с чистенькими полицейскими бумагами предприимчивому Егорычу хватило на целый спальный гарнитур.
Смекнув, что нашелся способ экономить бюджетную копеечку на вывозе и утилизации мусора, ушлый управленческий завхоз с тех пор регулярно поставлял Егорычу макулатурный наполнитель для постельных принадлежностей. Условиями поставки были самовывоз и измельчение бумаги на месте, без возможности выноса бывших документов со двора учреждения.
Постепенно сотрудники Управления привыкли к неуставного вида мужику, деловито и сноровисто режущему бумагу на пятачке санитарной площадки, а сам Егорыч распространил свою благородную экологическую миссию шире, включив в нее еще и утилизацию батареек.
Их в крупнейшем в городе магазине электротоваров меняли на новые по курсу «одну новую за десять старых», а батарейки Егорычу были всегда нужны для ручного фонарика.
Где Егорыч пребывает во время, свободное от добровольных мусорных работ во дворе Управления, участковый Калинин не знал. Посоветовал кратко:
– Ищи на районе.
«То есть поблизости от дома, где живут Полина и Юля», – дала несколько более развернутую рекомендацию интуиция – и снова не промахнулась.
Егорыч со вкусом робинзонил в овражке у ручья. Алекс нашел его по столбу ароматного дыма: вольный человек разложил костерок и жарил рыбу.
– Вкусно пахнет, – отметил Алекс.
Вот интересно, почему вкусовые качества мясных и рыбных блюд обратно пропорциональны количеству времени и усилий, затраченных на их приготовление? От столовских «деликатесных» котлет из трех сортов рыбы Алекса тошнило, а на запеченных прямо в чешуе сазанчиков Егорыча он пустил слюнки, как шарпей, хоть и не был особо голоден.
