— Кстати, а ведь кражу-то дед не предусмотрел…
— Сколько? — спросила я прямо.
Не дура ведь, распознаю небрежно замаскированные деловые предложения.
— На квартплату за месяц потянет, — быстро ответил Вадик.
Он тоже не дурак.
— За квартал, — повысила ставки я.
— За два месяца, — отбил подачу маклер.
— Заметано.
Мы ударили по рукам.
— Вы это о чем? — спросил простодушный Ромашка, отслеживавший эту блиц-партию в бизнес-пинг-понг с видом заинтересованного, но туповатого зрителя.
Такие лица я видела у болельщиков на олимпийских соревнованиях по керлингу.
— Потом расскажу, — пообещала я.
Мое настроение улучшилось.
Вадик, тоже довольный, убежал, бросив мне через плечо:
— Меня тут не было, я ничего не видел!
Пришла Бабка Ежка, сокрушенно поцокала языком, спросила, буду ли я вызывать милицию.
— Полицию, — поправила я на автомате, мысленно прикидывая, сколько места займут картины, снятые со стены и сложенные аккуратным штабелем. — Нет, их я вызывать не буду. Хозяину позвоню, пусть сам решает, что делать.
— Что делать, что делать, — проворчала управдомша, тоже явно строя планы. — Деньги готовить, вот что делать! Будем на кодовый замок собирать, теперь-то уж у меня весь подъезд сдаст, как миленькие, никто не отвертится!
Она просветлела челом и, истово бормоча пугающее заклинание «двадцать три тысячи пятьсот разделить на пятнадцать квартир», удалилась.
Втроем с котиком Ромашкой и рыбкой Ивасиком мы до глубокой ночи переносили живописные полотна в неудобных тяжелых рамах в соседнюю квартиру.
Весь дедов музей поместился под кровать, размеры которой я только сейчас оценила по достоинству.
— Кто бы знал, что она так пригодится! — простодушно молвил Ромашка, и Ивасик зарделся, а я долго смеялась.
Спать я легла в хорошем настроении, омрачала которое только мысль о необходимости завтра заняться приведением в порядок разгромленной квартиры.
Я не стала на ней фиксироваться.
В конце концов, Ромашка прав, надо делать уборку в доме хоть изредка.
Правильно говорят, что утро вечера мудренее.
Выспавшись, я поумнела и поняла, что спешить с уборкой не стоит. Сначала надо официально уведомить хозяина квартиры о ее поругании и ограблении и дать дедову наследнику возможность показательно предаться скорби на пепелище. А то ведь не поверит в свое внезапное счастье!
Я позвонила Вадику и, старательно пригасив живую бодрость голоса, доложила:
— Доброе утро, если оно, конечно, доброе, в чем я лично очень сомневаюсь! Случилось страшное: мое жилище ограбили, взломали дверь в хозяйскую комнату и вынесли все картины!
— Уже?!
Вадик поперхнулся каким-то утренним напитком, прокашлялся и поспешил замаскировать предательскую радость:
— Уже…ль такое случилось?!
— Представь себе, — вздохнула я. — Стены голые, все художественные ценности пропали.
— Все-все? — переспросил Вадик с недоверием и уважением одновременно.
Понимает же, какая это была весомая ценность — пара центнеров мазни в резных рамах.
— То-то и оно, — горделиво подтвердила я. — Абсолютно весь массив любительской живописи вынесен под кро… В смысле, под покровом ночи он вынесен.
— Ой, как хозяин будет сча… В смысле, сейчас хозяин будет плакать, как дитя, — Вадик тоненько вздохнул и тут же начал насвистывать, как птичка. Потом вспомнил важное и озаботился: — Как сейчас выглядит ограбленная комната?
— Как поле злаков после нашествия саранчи! — отрапортавала я. — Стихотворение помнишь? Нивы сжаты, рощи голы…
— На полях туман и сырость! — радостно подхватил Вадик.
Вот уж не думала, что он любитель классической поэзии.
— Колесом за сини горы солнце красное скатилось, — деловито закончила четверостишие я. — В смысле, я ухожу, у меня дела, уборку пока не делаю…
— Никакой уборки, что ты! — заволновался Вадик. — Нам же все запротоколировать надо, сфотографировать, чтобы подтвердить факт ограбления!
Тут я подумала, что могу сыграть на этой их надобности, и показательно задумалась:
— Или все-таки сейчас все убрать? Хм… Неохота в свинарнике ночевать, а вечером у меня никаких сил на уборку не будет…
— Не вздумай! Я потом уборщицу пригоню, она к твоему приходу все добросовестно вымоет и вычистит! — моментально «продавился» Вадик.
— Ну ладно, если ты так просишь…
Я закончила разговор в распрекрасном настроении, которое еще улучшилось после утреннего приема пищи.
Плотный завтрак — редкое природное явление в наших широтах! В смысле, в моей жизни.
Обычно в моем холодильнике мыши вешаются, а нынче имело место быть нетипичное продовольственное изобилие: и молочко тебе, то есть мне, и сырок, и колбаска, и яйца! Сочинить вкусный завтрак — пара пустяков!
Обычно-то мои гастрономические опыты ограничены скудными продуктовыми наборами типа «скисшее молоко, черный перец горошком и леденцы от кашля».
— Эх! — притворно загрустил внутренний голос. — Никаких условий для тренировки кулинарной изобретательности!
Но супротив омлетика с колбаской не вякнул, только мычал сладострастно, пока я вилкой работала.
Потом я позвонила в контору и убедилась, что срочной работы для курьера Ложкиной не предвидится. Трудовая жизнь журналистки Лисиной тоже не била ключом по голове, и я решила употребить имеющееся время и накопленные силы на выполнение задания, поставленного временным работодателем — Артемом.
Поеду на улицу Сиреневую.
— Пройду-усь по Абрикосовой! Сверну-у на Виноградную! — запел мой внутренний голос. — И где-то на Сиреневой я посижу в тени!
— Не фиг рассиживаться! — строго сказала я, настраиваясь на ударный труд. — Надо побыстрее отработать кредит в дохлых енотах!
Внутренний голос проворчал что-то вроде «сама-то не помри, перетрудившись», но я его проигнорировала.
Убегая, я сунулась к соседям, но у них было закрыто, на мой стук в дверь никто не отреагировал. Вероятно, Ивась сегодня в первую смену работает, с семи до трех.
Я набрала его номер, и трубка, важно погудев, торжественно возвестила голосом Левитана:
— Внимание! Говорит Москва!
Это был сигнал, означающий, что Ивась работает, не покладая рук, а телефон лежит у него на подзеркальном столике и включен на громкую связь. И все мастера и их клиенты с огромным интересом слушают телефонные беседы Ивасика — он обожает шокировать и будировать мирную общественность.
Экономически выгодный имидж мастера-стилиста нетрадиционной ориентации требует довольно специфичного пиара.
— Привет тебе, о великий и ужасный! — кокетливо мурлыкнула я, давая приятелю понять, что готова разыграть небольшой радиоспектакль.
Обычно-то я к нему попроще обращаюсь: Ивась там или по фамилии — Васильев.
— Ой, да ладно тебе, крошка, чем это я ужасен? — напел в ответ приятель, явно улыбаясь во весь рот. — Хотя, конечно, местами я и вправду велик…
Я живо представила, как из-под недоделанных причесок жертв парикмахерского искусства, шевелясь и волнуясь, потянулись чуткие эльфийские ушки.
— Ты сама-то как после вчерашнего? — заботливо поинтересовался Ивась.
В салоне наверняка воцарилась кладбищенская тишь, даже ножницы не чирикают. А в зеркалах отражаются исключительно круглые глаза: присутствующие заинтригованы и озадачены. Не понимают, что за шуры-муры у голубого парня с какой-то крошкой?!
— Ой, да все мы после вчерашнего не в лучшей форме, полагаю, — я намеренно расширила круг участников загадочных шур и мур до бесконечности. — Лапы ломит, хвост отваливается, зато клиент доволен, как слон! И подтвердил предварительную договоренность по оплате!
Все, теперь коллеги Ивасика будут думать, что он высокооплачиваемый специалист чрезвычайно широкого творческого профиля.
— Чудненько! — не смутился намеками наш герой. — А что квартира в состоянии полнейшего разгрома, так это не беда, мы все тебе поможем с уборкой.
«Все», ага. Вот теперь народ уж точно уверился, что у нас была разрушительная групповуха.
— Не волнуйся, уборку сделают без нас, это подарок от благодарного клиента, — вот это я с искренним удовольствием сообщила.
— Дивненько! — порадовался Ивась. — Побольше бы таких благодарных клиентов!
Это уже явно присутствующим в салоне адресовалось. Думаю, сегодня у мастера на все руки и прочие органы будут добрые чаевые!
— Отдельное спасибо тебе и котику за выносливость! — поблагодарила и я.
Не знаю, как удаленные слушатели вписали в контекст информации о групповухе выносливого котика. Но Ивасик догадался, что речь о выносе картин.
— Все для тебя, крошка! — отозвался приятель. — А что с дровами делать будем?
