— Все для тебя, крошка! — отозвался приятель. — А что с дровами делать будем?
С разбором простого шифра я не затруднилась: дрова — это что-то тяжелое, сложенное в поленницу. То есть однозначно штабель дедовых художеств в массивных резных рамах. Но специально для слушателей я еще подпустила туману:
— С теми, что остались бревнами лежать у тебя под кроватью?
Клянусь, я услышала, как завистливо и мечтательно ахнул женский голос.
И забила последний гвоздь:
— Пусть отлеживаются, авось еще на что-нибудь сгодятся!
— Изобретательная ты наша, — похвалил меня Ивасик. — Забегай вечерком, порадую тебя чем-нибудь.
«Горячим супчиком!» — попросила я его исключительно мысленно.
А вслух ответила:
— Обязательно забегу, незабываемый ты наш! Все, люблю, целую, до встречи томным вечером! — и, подхихикивая, отключилась.
Уже в такси я сообразила, что не подобрала себе «легенду» и подходящую к ней экипировку для похода.
Кто я? В каком образе не буду выделяться среди аборигентов улицы Сиреневой с ее элитными коттеджами?
— У-у-у, да там, поди, сплошь буржуины живут, ты слишком просто оделась! — упрекнул меня внутренний голос.
— Не смогла сделать выбор между джинсами с кринолином и сарафаном из шиншиллы! — съязвила я.
У меня гардероб простой, функциональный. Из дизайнерских нарядов только авторское пончо из павловопосадкого платка, середину которого я случайно прожгла утюгом.
— Где буржуи, там и пролетарии, — вспомнил внутренний. — Ты могла бы прикинуться безработной уборщицей в поисках нового места.
Воображение с готовностью нарисовало мне образ странствующей уборщицы: сутулой, с пыльными босыми ногами и шваброй через плечо. И с ведром, кокетливо пристроенным на сгибе локтя.
Не хочу быть уборщицей.
— А кем ты хочешь быть? Владычицей морскою? — съехидничал внутренний.
Талантливое воображение послушно переделало уборщицу во владычицу. Она выглядела как русалка с бюстом четвертого номера, в короне и со скипетром. Но скипетр все же предательски смахивал на швабру.
Я почесала макушку (удобно без короны-то!). М-да, надо было подготовиться…
— Кстати, где-то там староверы живут, которых из строящегося Олимпийского парка выселили, — сжалившись, подсказал мне внутренний голос.
— Староверы — это хорошо! — оживилась я.
Староверы — они же скромные, да? Одета я очень простенько, сейчас скучную мину сделаю — и буду типичная староверка.
Или староверша?
— Старовериха! — хмыкнул внутренний.
Я сделала личико постное, как полупроцентный кефир.
Посмотрела на себя в зеркало заднего вида.
Чего-то не хватает…
— Или что-то лишнее, — поддакнул внутренний голос.
Рыжие волосы прозрачно намекали на огненный темперамент, не свойственный скромным старовершам и староверихам, а потому предосудительный.
— Простите, у вас случайно не найдется чистого носового платка? — спросила я водителя, перехватив его любопытный взгляд в зеркале заднего вида.
— Реветь будешь? — добродушно предположил он. — С чего бы? Вроде ты без чемодана.
— И что?
Я озадаченно поморгала.
Какая связь между слезами и чемоданами?
— Ну-у, если чемодан из крокодиловой кожи, то какая-то связь угадывается, — встрепенулся внутренний голос. — Ведь крокодилы горько плачут, когда едят!
Я только вздохнула с прискорбием.
Мне тоже иногда хочется поплакать над своей горькой судьбой. Угораздило же меня родиться с переизбытком фантазии!
— Так это… Доведет мужик бабу, она чемодан соберет, в такси сядет — и к маме, — охотно пояснил таксист. — А в машине сидит и ревет! Или, наоборот, доведет баба мужика, он ее с чемоданом в такси затолкает — и к маме, а она снова ревет! Я уже знаю: если села баба с чемоданом — готовь носовые платки!
— Да ладно, — не поверила я в тотальную бабью инфантильность. — Что, все к маме едут?!
Лично я тех, кто меня достает, самих к такой-то матери посылаю! Или хотя бы к чертовой бабушке.
— Не все, — согласился таксист. — Некоторые к другому мужику уезжают, но те не плачут.
— Вот и я плакать не буду, — сообщила я. — Мне носовой платок для другого нужен.
Заинтригованный таксист выдал мне искомый платок. Я встряхнула его за уголки, пытливо посмотрела на просвет и, признав почти стерильным, ловко сварганила себе экологически чистый головной убор в крестьянском стиле.
— В храм? — предположил водитель.
О, значит, я таки попала в образ!
— А это уж как Богу угодно будет, — смиренно молвила я, не загадывая заранее, как сложится день.
Высаживаться непосредственно у нужного мне дома номер сорок восемь я не стала — зачем так явно демонстрировать подозрительный интерес к объекту?
Я вышла из машины на перекрестке, оставив самой себе и воображению таксиста пространство для маневра. Пересекающий улицу Сиреневую переулок Лилейный одним концом упирался в тихий молельный дом, другим вливался в набережную, откуда доносились разудалые песни и ароматы шашлыка.
— Сделай выбор между грешным и праведным! — призвал меня внутренний голос.
Я вытащила из сумки мобильник и посмотрелась в его темный экран, как в зеркальце. Поморщилась: мобильник был старый, битый жизнью и асфальтом, и разбежавшиеся по экрану тонкие трещинки легли на мое лицо в отражении как морщины. Впрочем, это только добавило убедительности образу простой доброй женщины, не чуждой похвального стремления к чистоте…
— Ах да, ты же играешь уборщицу! — вспомнил внутренний голос.
Вообще-то я имела в виду чистоту душевную, но определенно ничто не мешало простой доброй женщине делать карьеру в службе клининга. У меня только швабры при себе не имелось. И ведра.
— Ну ведь не каждый профи таскает с собой свои орудия труда, — рассудил мой внутренний голос. — Взять, к примеру, балерину или там банщика. Первая не бегает по улицам на пуантах, а второй не ходит с веником…
В этот момент из распахнувшейся передо мной неприметной калитки на улицу Сиреневую выступил красномордый дядька в белом махровом халате и с пуком какой-то сухой растительности в руках.
Я резко остановилась и за неимением другого собеседника (внешнего, а не внутреннего) с претензией объявила этому самому дядьке:
— Ну знаете ли! Если вот это не банщик, то я просто не знаю, как выглядят банщики!
Я даже палец на предполагаемого банщика нацелила пистолетиком.
И, хотя пистолетик у меня получился ничуть не страшный, даже декорированный относительно приличным маникюром, дядька крупно вздрогнул, а сухостой в виде шара подпрыгнул на его ладонях и спланировал на дорогу.
— Роза! — взвизгнул дядька и скрипнул резиновыми шлепанцами, беря разгон.
— Ну, знаете, если это роза, то я просто не в курсе, как выглядят розы! — охотно поделился со мной недоумением внутренний голос.
Сплетенный из сухих колючек колобок резво покатился в сторону набережной, и чокнутый банщик погнался за ним.
Оставшаяся открытой калитка призывно скрипнула, я машинально приблизилась к забору и заглянула во двор. Видимо, подсознательно высматривала покинутую психом баню.
Но бани там не было.
Прямо за калиткой, сладко потягиваясь, эффектно застыла дородная дама в шелковом кимоно расцветки «пожар в джунглях». Я бы подумала, что она занимается японской гимнастикой макко-хо, если бы не счастливейшая улыбка, ширину и блеск которой так и хотелось подкорректировать кусочком лимона.
— Япона мать! — восхитился фактурой мой внутренний голос.
— Чего надо? — опуская руки и поводя плечами, добродушно поинтересовалась япона мать.
— Доброе утро, извините, я случайно к вам заглянула, — я слегка попятилась, отдаляясь от внушительного декольте, образованного расходящимися полочками пестрого кимоно.
Происходящие в декольте физкультурницы сейсмические процессы выглядели несколько пугающе.
— Побирушка? — по-прежнему благодушно поинтересовалась дама, то ли оглаживая бока, то ли нашаривая карманы.
— Авось подаст тебе на бедность, — хихикнул внутренний голос.
Я постаралась не обидеться.
— Нет! Я просто шла, а тут калитка распахнулась, и выбежал красномордый дядька…
— Эй! — одернул меня внутренний голос. — Вообще-то он от нее выбежал! Ты полегче, не стоило бы хаять чужого мужика!
— Что, не понравился мужик? — мадам улыбнулась. — Ой, что б ты понимала! Это сосед мой. Забегал на утренний кофе.
— А убежал с розой, — пробормотала я.
— С какой еще Розой?! — Япона мама перестала улыбаться.
— С такой, — я нарисовала руками в воздухе колобок и еще чуток попятилась.
— Что?!
Моя собеседница вывалилась на улицу по пояс, как кукушка из ходиков.
Как раз вовремя, чтобы увидеть, как пресловутый мужик в халате, преследуя удирающий от него колобок из сена, скрывается за углом.
