Скажем, рассмотрим оборотничество применимо к социо-культурной эволюции человечества. В этом смысле Россия — страна-оборотень. Она обращается то в Запад, то в Восток, не являясь, по сути, ни тем, ни другим. Она — оборотень, обыкновенный вервольф, вот эта ее оборотническая природа и должна быть учеными изучена. Невозможно изучать одну из ипостасей сложного организма — ведь не составит же врач представления обо всем организме, если будет изучать только одну часть больного? Кем является дама Лузиньян — женщиной или драконом? Она является оборотнем, соединяющим в себе и то, и другое. И так же точно обстоит дело с Россией. Как у всякого нормального оборотня, у России есть определенная цикличность в превращениях. Периоды, когда Россия воображает себя Европой, длятся примерно 15 лет, а потом сменяются на 40-летний период стагнации, который исследователи европейско-прогрессивной ориентации воспринимают как регресс. Таким исследователям кажется, что со страной произошла культурная катастрофа — так и барону Лузиньяну показалось, что случилась беда, когда он увидел у жены хвост. Многим ревнителям прогресса мнится, что Россия изменяет себе и своему европейскому пути, когда она возвращается к византийской ипостаси. На деле же это никакой не регресс, ни в коем случае не измена. И даже соревнования между динамичной цивилизацией западного толка и стагнацией сталинско-брежневского образца — такого соревнования нет. Это всего лишь циклы бытия оборотня. Короткий день в европейском обличии сменяется долгой ночью восточноподобной тирании — и это попросту природа вервольфа, именуемого в исторических хрониках словом «Россия». Не климат пугал приезжих де Кюстинов и Герберштейнов, не варварские нравы — европейские исследователи оставили нам записки о куда более экзотических землях, но записки эти не столь взволнованны. Пугал их непредсказуемый характер объекта исследования — они терялись: что именно они изучают? И если оказывалось, что период их исследований падал на завершение российского цикла, и они становились свидетелями превращения — путешественников охватывал суеверный ужас. Сюда же плюсуются иррациональные отзывы самих русских о природе своего отечества. «Умом Россию не понять» — как прикажете западному ученому обходиться с такой посылкой? Он стремится понять именно умом, он хочет фактами объяснить то, что необъяснимо фактами: именно потому, что природа оборотня двойная, одни факты следует располагать в одной шкале, а другие — в другой! Существует неимоверное количество исследований о России, произведенных достойными учеными; большинство этих работ абсолютно бесполезны. Если изучать природу оборотня, то именно как природу оборотня, но не как природу существа, одному лишь биологическому виду принадлежащего.
— Послушайте, Сергей Ильич… — Гена поднял руку.
Однако Татарников не дал себя перебить. Он продолжал вещать так, словно не двое слушателей сидели на кухне, а целая аудитория в университете внимала ему.
— С этим же феноменом связаны и разочарования западных дипломатов и чиновников, имеющих дело с русскими коллегами. Им кажется, что на российских коллег давит государственный аппарат, заставляет ежесекундно менять взгляды, отказываться от вчерашних обещаний. Не так, совсем даже не в этом дело! Просто чиновник, сросшийся с природой своей страны, соединившийся с ее культурной плотью, превратившийся в ее функцию — этот чиновник мимикрирует так же, как и сама страна. Бороться за демократию — давай! строить вертикаль власти — с рвением! И то, что призывы меняются практически каждый день (с точки зрения истории, именно так дело и обстоит) — никак не настораживает рьяного чиновника. Он естественным образом — подчеркиваю, самым естественным, присущим его естеству вервольфа образом — перерождается, меняет природу взглядов, приоритеты, ценности, все сразу. Вчера он вызволял из ссылки диссидента Сахарова — а завтра гонит его с трибуны. Вчера давал волю сопредельным странам и республикам — а сегодня вводит в них войска. Да нет же, это не хитрость, он не стратег, помилуйте, какая здесь может быть стратегия — если она есть, то очень плохая. Чиновник, отдающий эти противоречивые приказы, просто оборотень, и ведет себя соответственно. И происходят эти трансформации неизбежно и постоянно — в связи с временным циклом оборотничества. Мы с вами наблюдали, как мимикрировала демократическая элита в класс чиновничества. Толпы с плакатами, отчаянные митинги — почему всего этого не стало? Призывы вместе бороться, лозунги и декларации — куда же они все делись в одночасье? И сами люди, их произносящие, где они? Герои демократического движения все как один получили государственные посты. Многие наблюдатели видят в этом предательство идеалов. Как может один и тот же человек попеременно быть премьер-министром, затем возглавлять оппозиционную партию, затем становиться губернатором при авторитарном президенте? Но именно так только и возможно, если иметь в виду природу российского суккуба. Данный чиновник себе не изменял, он, напротив того, совершенно себе равен — во всех своих меняющихся ипостасях. Он просто не человек, то есть он — не вполне человек. Он — обыкновенный оборотень.
— Полегче, Сергей Ильич, — встрял все-таки Гена, — вы что, утверждаете, что наши чиновники — не люди?
— В слове «оборотень» не содержится оскорбления. Оборотни, они не плохие, они просто иные. В мире ясных культурных валентностей, в том мире, где исторический процесс обеспечил ученых знанием культурной составляющей всякого общества, в этом самом мире Россия пребывает до сих пор абсолютно неизученной — и тем самым остается непредсказуемой величиной. Говорят о «загадке русской души», а на деле имеют в виду наибанальнейший вопрос: хотят русские с нами дружить — или шарахнут по нам бомбой? Они за разрядку — или за гегемонию? Стягивают войска к границе, чтобы напасть — или чтобы провести дружественные военные учения? Самое поразительное, что ответа на этот вопрос не существует — и спрашивать политического лидера об этом все равно что спрашивать мистера Джекила о том, что сделает ночью мистер Хайд. Мистер Джекил этого не знает, не может знать! Он искренне хочет дружить, милый русский политик с интеллигентным лицом! Он расположен к сотрудничеству! А почему завтра начнет войну, вырубит газ или еще что-нибудь выкинет — он об этом никак не догадывается.
Татарников обвел нас взглядом: все ли понятно, не упустил ли он чего в объяснении.
— Ну, разумеется, — добавил, — непонимание Западом Востока, а Востоком — Запада имеет свою, очевидно, еще более сложную историю. Стена непонимания меж культурами не может быть, в отличие от Берлинской стены, разрушена за одну ночь — и надо ли это делать в принципе? Но наличие в подлунном мире культурно-исторического оборотня — России — делает границу меж Востоком и Западом проницаемой, не вполне четкой. То, что случается с Россией, ее западные и восточные соседи обычно трактуют как свидетельство глобальных тенденций — а на деле это лишь циклы существования оборотня. Любопытно, что перемену, случившуюся с Россией двадцать лет назад, Запад склонен был интерпретировать как объективное свидетельство своей победы над восточной конструкцией. А эта перемена была лишь определенным этапом в жизни вервольфа. Пропел петух, и реформы оказались не то что забыты — просто речь уже не о них. Они неактуальны для нового цикла жизни.
— Все это замечательно, — сказал я историку, — и наверное, интересно для политологов. Но простите, Сергей Ильич, как это относится к конкретной истории? И еще: эти ваши рассуждения — они хоть соотносятся с наукой? Наука-то что нам говорит?
— Насколько я могу судить, — отвечал Татарников, — сказанное мной не противоречит теории дарвинизма. Если верно учение Дарвина, то есть теория восхождения от более примитивных видов к более сложным, возможен и обратный процесс. Более того, в истории оба эти процесса происходят постоянно, идут встречные движения. Оборотни — это такие существа, которые участвуют попеременно то в поступательном движении, то в возвратном. Вот и все.
— И вы полагаете, что существа, увиденные Денисом Макаровым…
— Обыкновенные оборотни. Да, они — соломенные чучела. Но они же и культурные чиновники.
— А как быть с фактом людоедства?
— Вы спрашиваете, съели француза или нет? Не могу вам твердо ответить на этот вопрос. Мир оборотней все-таки мир особый. Как они соревнуются меж собой, каким способом выясняют отношения — остается лишь гадать. Возможно, они француза и съели — однако, как видите, цикл бытия сменился, и француз по-прежнему гуляет по Парижу. В конце концов, не только в России оборотни имеются.
Я заметил, что в этот вечер мы даже не выпили водки — разговор затянулся за полночь, и пора было уходить. Не могу сказать, что мне все стало ясно, ну а Гена выглядел совсем потерянным.
